Вдалеке от дома родного

— Мальчик, ты кто такой? И почему ты здесь? — раздался вдруг голос Надежды Павловны.

Ребята оглянулись. Откуда она взялась? И завхоз с ней. Никто и не заметил, как они подошли.

Матвей мгновенно сунул стоявшему рядом Петьке Иванову конец поводка и птицей перелетел через забор. Только его и видели!

Щенок сердито гавкнул. Ему, очевидно, не понравилось столь внезапное исчезновение хозяина. Не понравилось это и директрисе.

— Что все это значит? — спросила она. — Какой–то неизвестный мальчишка, собака…

Все растерянно молчали. Петька ласково поглаживал щенка, которому не стоялось спокойно на месте.

— Собаку нам подарили, — первым заговорил Рудька. — Вы только посмотрите — великолепный щенок! Злой пес будет. И красивый! А парень трухнул малость, вас испугался. Вот и удрал. Но он хороший. Он Бобика и подарил!

т

«Почему «Бобика»? — подумал Петька. — У щенка, наверное, другая кличка…» Но ребята уже подхватили:

— Наш Бобик! Оставьте нам Бобика! — зашумели они.

Надежда Павловна улыбнулась:

— Ваш, ну и ладно. Зачем же такие эмоции! Я ведь не сказала, что запрещаю держать собаку. Подрастет — двор охранять будет, корову, быка…

— Щенок и впрямь хорош, — подтвердил завхоз дядя Коля. — Польза будет. Конуру я сегодня же состукаю.

— Ему не только конура, ему и доброта нужна, — напомнил Петька.

— Будет конура — будет и доброта, — ответил завхоз.

— Собака меня не беспокоит, — сказала Надежда Павловна. — Только вот этот мальчик… Он очень грязный! Вы пригласите его ко мне, я хочу с ним поговорить.

— Дудки! Так он и пошел!

— Это кто сказал? — голос Надежды Павловны посуровел. — Ты, Иванов?

— Я, — сознался Петька. — Не обижайте Мотьку.

— Мотьку? Это кто еще?

— Ну Матвей, что собаку подарил.

— А ты сегодня дерзок, Иванов. После обеда пойдешь дежурить вне очереди вместе с Миллером на просяное поле. — Надежда Павловна сердито глянула на примолкнувших ребят, повернулась и ушла.

Дядя Коля нагнулся над щенком, легонько потрепал его за ушами.

— Вот и окрестили пса. Не знали, как и называть, а теперь — Бобик… Ну, не хмурьтесь, хлопцы. Разрешила ведь!

Ушла ваша–то?

— Матвей, ты?

— Гы!

— Иди сюда.

— Не… Я лучше тут. Забор — это удобно. Хошь смотри, хошь говори, а территория–то моя, — философски заявил Мотька.

Ребята к тому времени поразошлись: кто по воду поехал на телеге, запряженной Соколом, на которой стояла громадная бочка, кто в поле — картошку подкапывать, кто Ночку и Кабыздоха пасти или по другим хозяйственным делам.

Петька и Гриша Миллер были еще во дворе. Но и они уже собирались идти на Среднее озеро, на верхнем возвышенном берегу которого росло интернатское просо. Там был устроен добротный шалаш, защищавший ребят от солнца и дождя во время дежурства. А дежурство состояло в том, чтобы пугать птиц и возможных потравщиков.

— Матвей, пойдем с нами, — позвал петька. — Со щенком твоим полный порядок. — И он кивнул на привязанного к забору Бобика. Рядом дядя Коля уже мастерил из досок конуру.

— А есть вам хочется? — задал неожиданный вопрос Мотька.

— Очень, — вздохнул Иванов.

— Так идем. В лесу и на озерах еды много. Я покажу. Не ленись только! И не ешь того, чего не знаешь!

— Так нам же на просо, дежурить…

— Слыхал. Время що есть. И туда поспеете. У проса ног нет — не убежит.

Петька решился.

— Пошли! — крикнул он Миллеру и перемахнул к Мотьке через забор.

Гришка (нога у него сохла, и он сильно хромал) через забор не полез, а оставил двор вполне законным порядком.

Присоединился к ним и Вовка Колгушкин.

Сначала Матвей повел их в лес. На опушке, проросшей густой муравой, он опустился на колени и стал что–то разглядывать в траве. Потом поднялся, посмотрел туда–сюда, прошел шагов десять и снова присел на корточки.

— Ты чего ищешь? Землянику? — спросил Петька.

— Не… Тут ей не место — трава шибко густа, забивает. Да и отошла уже. Лук–от, однако, есть, — и он стал срывать тонкие, округлые, как шильца, перья дикого лука.

— Лук? В лесу? — удивились мальчишки.

— Почему в лесу? С краю леса. Дальше–то вон — поле!

— Так он и в поле растет?

— Бывает, что и в поле. В разных местах — по–разному. Но чаще всего там, где поле с лесом встречаются. Оттого и название — полевской… Ешьте давайте! Укусный лук–от!

Луку было много. Но не без труда Петька, Гришка и Вовка научились отыскивать его в густой траве. Потом наловчились. Рос он небольшими пучками, был тонкий, прямой и зелено–матовый, как дымкой подернутый.

Лук оказался действительно вкусным. Был он нежней огородного и совсем не едкий, почти без горечи. Колгушкин напихал им полную пазуху.

— Ты куды столько? — спросил удивленный Мотька. — Много не ешь, а то вспучит брюхо и печь будет с голодухи–то!

Колгушкин только хмыкнул. Петька и Гришка понимали почему: у Вовки был брат, Борис. Помирал он от чахотки. А лук, пусть даже дикий, полевской, — все же еда, витамины какие–никакие.

— Пошли, — сказал Матвей, — хватит на луке–то забаловываться. Кой–што послаще найдем в лесу–то. Саранки–от…

Ребята покорно пошли за Мотькой.

— Сa–a–ранки… — дожевывая лук, сказал Петька. — Звучит кра–а–сиво, но как–то не очень чтобы вкусно. Это что?

— Это — сласть! Язык обкусаешь! — ответил Мотька. — Вы, городские, што знаете? Сахарок да конфеток! А это куда как вкуенёйше! Ужо попробуете. А там, на заглядки, сами в лес бегать почнете.

— Расхвастался, — буркнул Петька. — Дай сперва попробовать эти самые саранки, а уж потом…

— На, бери! Пробуй, пожалуйста, не жалко! — Мотька остановился на маленькой полянке среди нескольких тонкоствольных деревцов и кучерявого кустарника–подлеска. — Вот саранка.

— Где «вот»?

Ребята смотрели под ноги, крутили головами, но, кроме разнотравья, ничего примечательного не видели.

— Совсем непонятливые! — рассердился Матвей и схватил ближайшего, кто стоял рядом. Это был Вовка Колгушкин. — Нагнись, что ли. На коленки стань, Видишь?

Петька с Миллером тоже сначала нагнулись, а потом и на колени плюхнулись рядом с Вовкой. Но перед ними была все та же травка–разнотравка.

— Чудные, однако, вы, — вздохнул Мотька. — Да гляньте, вот она, сараночка! Смотрите: будто пальмочка растет! Стебелек, а сверху листочки долгие в развеер…

— Ты что, спятил? — Миллер встал. Или мы траву жевать пришли?

— А ты копай, копай, — спокойно сказал мотька. — Корешки — они сладкие!

Ребята разрыхлили землю ножичками, отгребли ее ладошками, подкопали растение–пальмочку пальцами и вытащили мясистую желтую луковичку, но без шелухи луковички огородной. Это был сочный комок плотно прижатых друг к другу толстых лепестков. Саранка, одним словом.

— Попробуйте–ка! — весело сверкнув черными глазами, предложил Матвей и стал осторожно, но быстро, подкапывать другую «пальмочку».

Петька отделил несколько верхних лепестков–чешуй, между которыми застряли крупицы земли, обтер желтую луковичку о рубаху и вонзил в нее голодные зубы. Она оказалась, как и обещал Мотька, сладкой. И не столь сладкой, сколь ароматной, душистой, приятной до удивления.

— Гы-ы! — весело загоготал Мотька. — Нравится? Это ишшо так, просто ничего. А вот шильчики наши, тростник то есть…

Ну, о тростнике–то ребята знали, казалось бы. Петька зимой срезал его — звонкий, тоненький, но прочный, певучий — и делал из крепких желтых камышинок голосистые дудочки. Играть на них можно было и веселые, и грустные песенки…

Но чтобы есть тростник!.. До этого как–то никто из интернатских и не додумался.

— Э-эх! Глупые! — совсем удивился Мотька и, тряхнув черными лохмами, спросил: — А ну, скажи, сколько сичас время? Не запоздаете?

— Так ведь… — начал было Колготушкин.

— Сейчас — час, — убежденно сказал Мотька, глянув на небо.

— Откуда нам точно знать? — покоренный Мотькиным знанием всего, вздохнул Петька.

Матвей снова сказал свое любимое «гы!» ухмыльнулся самодовольно: