Ночи и рассветы

— Доброе утро. А во-вторых?

— Во-вторых, я не поэт.

— Ну хорошо, я больше не буду. Хотя голову даю на отсечение, что ты пишешь стихи.

Космас действительно грешил стихами, и догадка Кити его расстроила.

— А в-третьих? Есть и в-третьих? — спросила Кити.

— Никакого в-третьих нет.

— Нет, есть. В-третьих, ты должен мне помочь. Обопрись о стенку и сними сначала эту штору.

Космас быстро вскарабкался по дверной решетке и, опираясь ногой о стену, сдернул занавеску. Когда он спускался, его правая рука коснулась плеча Кити.

— Браво! — сказала она. — А теперь вон ту!

Космас покорно повиновался. Им снова овладела растерянность. Он еще раз забрался на дверь, снял вторую штору и хотел было опять опереться на плечо Кити, но она отстранилась.

— Спасибо! — И, схватив занавески, вприпрыжку побежала по лестнице.

Космас шагнул к двери.

— Послушай! — окликнула его Кити.

Она стояла на середине лестницы. В длинном халате, касающемся ступенек, она казалась еще красивей, чем вчера.

— Сегодня пятница. У нас, как всегда, вечер. Приходи.

— Не могу, — машинально ответил Космас.

Она резко повернулась и побежала через две ступеньки.

— Мадемуазель Кити, простите! Сегодня вечером… Мадемуазель Кити…

Она не обернулась.

В обед Космас не пошел домой. Вечером вернулся очень поздно. Ему не хотелось встречаться с Кити. Ее вызывающая манера держаться раздражала его. Но Кити ему нравилась, очень нравилась, и было больно видеть ее такой нескромной. Он сердился на себя за то, что не мог противиться своему чувству, а в ее присутствии робел и становился смешным.

Прошло несколько дней. Кити он так и не видел. Каждый день Космас ждал, что вдруг столкнется с ней в коридоре, и старался пройти как можно быстрее. Но, выходя на улицу или закрывая дверь своей комнаты, он испытывал чувство горького разочарования… В эти минуты ему до боли хотелось видеть ее.

И с каждым днем Космас все больше замедлял шаги, проходя по коридору. В конце концов он стал без всякого предлога спускаться по лестнице, то и дело бегал из магазина домой и обратно и целыми часами простаивал в коридоре: ждал, не появится ли Кити. Она не появлялась. В вестибюле висели все те же шторы. Никто и не думал их менять.

По пятницам по-прежнему устраивались вечера.

Космас начал писать стихи.

Было воскресное утро. Космас встал рано, зашел в кафе и, вернувшись домой, погрузился в чтение. Неожиданно в дверь постучали; прежде чем он успел откликнуться, в комнату вошла Кити, держа за руку брата.

— Вот и философ! Я привела тебе брата, хочу, чтоб вы познакомились.

Она говорила оживленно и весело.

— Я давно уже хотел познакомиться с вами, — приветливо сказал Джери.

— Только, пожалуйста, не на «вы»! — приказала Кити. — Джери тоже поэт. Пишет сонеты и всякую чепуху.

— Не скрою, была у меня такая слабость. Но сейчас я от нее уже избавился. Старик хочет сделать из меня предпринимателя. А торговля и поэзия…

Слово «старик» резануло слух Космаса. Оно было явно заимствовано и, как видно, недавно: Джери сам не совсем еще к нему привык.

Космас пригласил их сесть.

— Нет, спасибо, — отказался Джери, — у нас нет времени. Мы едем в Психико, к тете. Я силой затащил сюда Кити, чтобы она нас познакомила. Не знаю, в чем дело, но она ни за что не хотела идти…

— Вот еще! — сказала Кити, направляясь к двери. — Да мне все равно.

Она остановилась в дверях и в упор посмотрела на Космаса. В ее взгляде были упрямство и вызов. Она прикусила нижнюю губу: верхняя пухлая, подернутая нежным пушком губка вздрагивала.

— Мы должны видеться почаще, — сказал Джери. — Ведь нам есть о чем поговорить.

— Джери! Скорее! — крикнула Кити и выпорхнула в коридор.

— Не обижайся на нее, — сказал Джери Космасу, — уж такие они, женщины!

Он сказал это тоном человека, который может ошибиться в любом вопросе, но что касается женщин…

Было слышно, как Кити прыгает по ступенькам. Потом донесся ее голос:

— Джери!

— Да!

Он пожал руку Космасу и дружески улыбнулся.

— Оревуар! Разреши дать тебе один полезный совет: никогда не говори женщине «нет». Это очень плохо. И не потому, что ты ее оскорбляешь, а потому, что мешаешь ей играть роль строптивого создания. Это их дело говорить «нет». Мы, мужчины, всегда должны говорить «да».

Он еще раз пожал ему руку, засмеялся и вышел, хлопнув дверью. Его смех доносился уже с лестницы. Спускаясь по ступенькам, Джери кричал:

— Кити! Ки…

По-видимому, вся тирада понадобилась ему только для того, чтобы подчеркнуть: «мы, мужчины…»

А Кити в то утро была неслыханно хороша: ярко-красный костюмчик, волосы заплетены в толстые косы.

Он с нетерпением ждал пятницы. Незадолго до обеда в магазин зашел Джери. Он вызвал Космаса на улицу.

— На этот раз тебе не отвертеться, хитрец. Приглашаю я и никаких возражений не потерплю!

Было слышно, как в магазине Исидор тихо переговаривается с Манолакисом. Когда Крсмас вернулся на свое место, оба замолчали. Молчание длилось недолго. Исидор не выдержал.

— Выходит, Манолакис, — взорвался он, — на этот раз ваша милость приглашения не получила!

С Космасом Исидор держался осторожно. Однажды он пришел в магазин пьяный и стал срывать злость на Манолакисе. Когда остроты были израсходованы, он схватил линейку и кинулся на старика. Манолакис заплакал, а Анастасис взвыл от удовольствия и с хохотом стал кататься по мешкам. Зрелище было отвратительное. Космасу стали невыносимо противны эти люди. «Как тебе не стыдно! — сказал он Исидору. — Неужели в тебе нет ничего человеческого?» Исидор вскипел: до этой минуты никто в магазине не осмеливался ему перечить. «Я тебя увольняю! — крикнул он и замахнулся на Космаса линейкой. — И если ты еще раз пикнешь, я так тебя изобью, что не встанешь!» Космас поднялся, вырвал у Исидора линейку и, взяв его за плечи, усадил на стул. Исидор струсил. «Извини, брат… Я зарапортовался!»

С тех пор Исидор стал осторожнее. Но сейчас его уязвило, что Джери пришел пригласить Космаса, и он не смог сдержаться.

— Вот, значит, как! — ворчал он. — А нас этот сводник не пригласил…

— Исидор, — спокойно ответил Космас, — знаешь…

Но он не успел закончить фразы. В магазин вошел грузчик Андреас, здоровенный детина из Петралон. Его стоянка находилась напротив, и он перевозил все их товары. Андреас вытащил из-за пазухи бумажку и положил ее на стол перед Исидором.

— Хозяин! — сказал он шепотом. — Посмотри! Вся площадь в этих листках.

— Что это такое, Андреас?

— Прокламации.

— Ба! Постой-ка у двери!

Андреас сел у дверей сторожить.

— Потихоньку, Исидор, потихоньку, сынок! — пробормотал Манолакис и навострил уши.

Исидор начал читать:

— «Из глубины нашей трехтысячелетней истории на тебя смотрят предки — герои и мученики, борцы Марафона и Саламина, борцы двадцать первого года, герои Албанских гор. Не посрами своей истории, не предай самого себя. Встань в ряды борцов за свободу! Вперед! Все греки, все люди этой земли, объединяйтесь в Национально-освободительный фронт!»

— Где ты нашел это, Андреас? — спросил Исидор.

— Здесь, говорят тебе. Вся площадь засыпана!

— Читай дальше, сынок! — попросил Манолакис.

— Не нарваться бы на беду…

— Какая еще беда? — крикнул от двери Андреас. — Я смотрю в оба.

— Дай сюда! — Космас протянул руку.

— Погоди ты! — Исидор продолжал: — «Будьте дисциплинированны, действуйте активно и целеустремленно, собирайте средства для национально-освободительной газеты. Будьте готовы к жестокой борьбе и к любым жертвам».

В магазин вихрем ворвался Анастасис.

— Черт вас побери! Загубили вы меня! Кругом обыски! Давай сюда! Давай сюда!..

Анастасис выхватил прокламацию, сунул за пазуху, потом вынул и запрятал в мешок. Он не находил себе места: выглянул на улицу, вернулся в магазин, снова вытащил листок и разорвал его на мелкие кусочки. Манолакис делал вид, что укладывает мешки. Исидор выскользнул за дверь и исчез.