Тайны Тарунинских высот

— Опять этот Адлер! — сказал Краузе, более всего недовольный появлением в своем кабинете подчиненного. — Вчера он просил подкрепления и сегодня опять просит!

— Он просил, но не получил. Мы только обещали ему...

— Дорогой полковник, вы не хуже меня знаете, как плохо с резервами. Фронт чудовищно растянулся, Россия такая большая! Адлер должен держаться своими силами. Это нетрудно: у него превосходная система обороны. Шедевр!

— Простите, мой генерал, но система, как бы она ни была прекрасна, не может обороняться сама собой, без живой силы.

— Глупая шутка! У Адлера дивизия почти полного состава. Этого более чем достаточно для обороны небольшого участка. Если он не дал нам вчера преуменьшенные цифры своих потерь, то у него хватит солдат на отражение доброго десятка штурмов.

— Боюсь, что он дал сильно преуменьшенные цифры!

— А! Значит, он решил немножко поднажиться? Выгодное дельце! Хе-хе! Пускай!

Генерал Адлер бесился. Он выгнал из блиндажа своего командного пункта всех, кроме дежурного телефониста, и бегал из угла в угол, то и дело натыкаясь на стол, заваленный бумагами, и чертыхаясь. Нет, сегодня его ничуть не радовала возможность заработать на мертвых душах! На этот раз в донесении штабу группировки он преуменьшил свои потери не из корысти. Ему было досадно, что он так опростоволосился: ведь русские вчера и не думали наступать. Вчера была допущена грубая ошибка: роты слишком поспешили — заняли траншеи до полного окончания артподготовки. Сами полезли под огонь! Получилось очень глупо. Потеряно так много людей, что пришлось пустить в ход все резервы. Затребованные еще вчера подкрепления не прибыли и сегодня, хотя Краузе обещал, что двинет их немедленно. Для командира дивизии потери в людях не могли быть отвлеченными цифрами. Адлер тревожно соображал, хватит ли у него огневых средств и живой силы, чтобы расстрелять атакующие цепи русских, если они сегодня предпримут штурм, от которого вчера почему-то воздержались. Может быть, и сегодня никакого штурма не будет? А если будет? Ну что ж, ловушка, слава богу, в полной исправности. Она сработает, как и прежде. Фланкирующая позиция вчера себя не выдала и ничуть не пострадала. А она в ловушке — важное звено. Русские до сих пор и не подозревают о ней. И не должны подозревать, это самое главное. Сейчас она тоже помалкивает.

Мысли о ловушке успокоили Адлера. Генерал замедлил шаги: уже не бегал по блиндажу, а прохаживался, слушая неровный гром, доносившийся из-за гребня. В сущности все было настолько слажено, автоматизировано, что генерал не мог даже придумать, что бы еще такое сделать. Наконец, он решил еще раз предупредить командира отдельного батальона, занимающего фланкирующую позицию: ни в коем случае не открывать огня до тех пор, пока русские не приблизятся к траншеям.

— Вызвать майора Дорфмана! — приказал он, и солдат начал повторять в телефонную трубку:

— Мюнхен! Мюнхен!

— Ну, скоро? — нетерпеливо крикнул генерал.

— Отдельный батальон не отвечает!

Выхватив трубку из дрожащих пальцев солдата, Адлер учинил громовой разнос начальнику связи. Генерал не хотел ничего слушать, и майору Фишбауму с большим трудом удалось доложить, что связисты, посылаемые им по линии к позиции отдельного батальона, не возвращаются и не дают о себе знать — бесследно пропадают.

— Пропадают?! Я им покажу, как пропадать! Они просто прячутся, подлые трусы! Залезают в щели, как тараканы... Извольте восстановить связь с «Мюнхеном». Если вы не сумели подготовить надежных связистов, идите сами на линию. Что?! Имейте в виду: за связь с «Мюнхеном» вы отвечаете головой. В буквальном смысле слова! Понятно?

Адлер бросил трубку, которую телефонист поймал на лету, и опустился на скамью.

Прошло всего лишь тринадцать минут! Если русские сегодня собираются штурмовать, артиллерийская подготовка продлится, конечно, не меньше часу. Любят пострелять эти русские!

Он встал и подошел к широкой амбразуре, из которой хорошо видна была главная высота. Генерал стал смотреть в бинокль. Гребень высоты был черный и страшный, он весь словно порывался взлететь в небо, рос и набухал, кипел и ворочался, как живой.

Очень хорошо. Прекрасно. Русские изо всех сил колотят по пустым траншеям! Они будут бить по пустоте час или больше. Бедняги израсходуют опять колоссальное количество снарядов. В их положении это безрассудно.

Но вдруг картина в поле зрения бинокля изменилась: гребень словно стал ниже, высота как будто осела вниз. Это значило, что огонь по гребню прекратился, земля перестала взлетать вверх, а дым постепенно рассеивается.

Что за черт? Снаряды, что ли, у них на исходе? Неужели после такой слабенькой артподготовки они решатся атаковать гребень? Едва ли... Впрочем, если угодно, пусть попробуют.

Окончание обстрела гребня послужило, как всегда, сигналом, по которому пришла в действие хорошо слаженная военная машина. Из укрытий за высотой выскакивали солдаты с автоматами и врассыпную бежали вверх, на гребень. Туда же потащили станковые пулеметы.

Генерал смотрел на скат, усеянный маленькими фигурками. Издали казалось, что они движутся очень медленно.

— Что за бег на месте? — рассвирепел Адлер. — Я вам покажу, ленивые скоты! Этот толстяк Штейфель распустил своих солдат! Телефонист! Вызвать полковника Штейфеля!

Телефонист связался со штабом полка, оборонявшего центральный сектор, но командира полка в штабе не оказалось — отбыл на передовую линию.

— Ладно. Пускай сам подгоняет своих лентяев! — проворчал Адлер и стал снова смотреть на цепи, поднимавшиеся по скату. Как медленно они движутся... чем дальше, тем медленней! Тысяча чертей! Они ползут, как улитки! Можно подумать, что там нивесть какая круча. Да они, кажется, совсем остановились? Что это? Что такое?! Они залегли перед гребнем! С ума сошли!!

Генерал разразился проклятиями. Глаза его от бешенства налились кровью, и он стал плохо различать предметы в бинокль, но все же не мог не увидеть, как вдоль линии гребня, чеканившейся на сером небе, быстро перебегали тонкие дымки и мелькали бледные огоньки. А до слуха его донесся негромкий сухой треск, словно там рвали бесконечную ткань.

Боже! На гребне русские! Они опередили. Их огонь сметает наши цепи... Все пошло к чертям! Что же теперь делать? — генерал, как зачарованный, продолжал смотреть на гребень высоты.

Прошло две — три минуты, и картина снова изменилась. Увы, не к лучшему! Заговорила вновь русская артиллерия, и огневой вал ее теперь сползал по скату, обращенному в тыл гитлеровцев, и неуклонно, неотвратимо приближался к залегшим цепям.

Адлер бросил бинокль. Все пропало! Лучше не смотреть туда, не видеть того, что сейчас произойдет, не может уже не произойти! Сам господь бог не спасет теперь его роты, батальоны, его дивизию!

Но не смотреть он не мог. И увидел, как полоса разрывов накрыла цепи. В клубах дыма мелькали красноватые огоньки новых и новых разрывов. Нет, у русских не мало снарядов!

Он видел также, как из завесы дыма стали выскакивать маленькие фигурки: обезумевшие от ужаса солдаты пытались спастись бегством. Но огневой вал продвинулся вперед и поглотил их. Так повторялось несколько раз. И с каждым разом все меньше фигурок выскакивало из дыма.

А огневой вал советской артиллерии сползал все ниже. Вот он уже бушует у подножия высоты и начинает приближаться к блиндажу, у амбразуры которого стоит остолбеневший командир дивизии. До сих пор генерал Адлер был убежден в непогрешимости немецкой стратегии и тактики, в неприступности Тарунинской крепости, и тому, что происходило у него на глазах, просто не мог поверить. Этого не могло быть! Русские не могли оказаться на гребне раньше, им надо было пробежать вчетверо больше!

Только появление штабных офицеров вывело Адлера из столбняка.

В блиндаж втиснулся чуть ли не весь штаб. Наиболее предусмотрительные офицеры остановились у самого выхода, чтобы быть поближе к своим машинам: на дороге, ведущей в тыл, уже урчали заведенными моторами и нетерпеливо подрагивали пестрыми, камуфлированными боками автомобили.