Такая долгая жизнь

«Где меня положат спать? Если бы в сарае…» — эта мысль теперь занимала Володю больше всего.

Во дворе Пауля было много хозяйственных построек. Когда-то, видно, здесь царил идеальный порядок. Теперь по двору валялись предметы, оказавшиеся ненужными, ветер гонял пух и перья.

Из разговоров немцев Володя узнал, что в хозяйстве у Пауля работали две польки. Но несколько дней назад за ними пришел полицай и увел их неизвестно куда…

Так и его могли в любой момент взять и увести «неизвестно куда».

Наступила ночь.

— Я могу спать в машине. Нужно быть осторожным. Могут твои вещи «комси-комса»…

Слово «комси-комса» было французским, и оно означало — «так себе». Но почему-то в лагерной Германии приобрело совсем другое, неожиданное значение: «комси-комса» — значило украсть… Это ходовое словечко и вспомнил сейчас Володя, не найдя в своей памяти подходящее ему немецкое.

— Не украдут. В деревне не осталось людей.

Хитрость не удалась. Володю не положили в сарае, не оставили в машине, а постелили в доме, на полу. В соседней комнате спали Пауль с Мартой. Девочки занимали детскую. У мальчика была своя комната.

За день Володя сильно устал, но сон не мог сморить его. Его нервы, все его существо были напряжены. Настал час, которого он ждал, искал, торопил все эти три года. Он должен переступить черту, за которой его ждет свобода или смерть.

Пауль сказал, что в фольварке не осталось людей. Но Володя видел, что это не так. Не все еще выехали. У оставшихся наверняка есть оружие. В фольварке много собак… Лес, правда, рядом, реденький, ухоженный, немецкий…

За четверть часа можно далеко отбежать… Надо только дождаться, пока все уснут, и самому не заснуть… Время идет… А Пауль и Марта все еще не спят… Шепчутся… «Любятся они, что ли?.. Или наговориться не могут…» Усталость снова одолела на какое-то время сознание… А когда он очнулся, в доме было тихо… Он полежал еще несколько минут. Голова была ясная. Сон окончательно прошел. Володя лежал затаив дыхание, прислушивался… Потом осторожно поднялся, и тут же раздался голос Пауля:

— Куда ты?

Володя от неожиданности вздрогнул:

— В уборную.

«Сейчас он встанет и пойдет за мной следом…» Но Пауль не встал. Володя, собрав всю свою волю, всю свою выдержку, как можно тише и, главное, спокойнее, не торопясь надел «москвичку». Шапку надевать не стал… Шапку необязательно надевать, если идешь в уборную. Направился к двери. Тихо, деликатно приоткрыл ее. Ему казалось, что малейший звук может все испортить. Шагов за собой он не слышал. Ночь стояла темная, и это обрадовало Володю.

Кирпичная уборная виднелась в глубине двора. Он направился прямо к ней. Не спеша, как и полагается. Нарочно громко хлопнул дверью, чтобы слышал Пауль… И приник к щели… Пауль из дому не вышел… Прошли минуты две. Не мешкая больше, двумя руками поддерживая почти на весу дверь, тихонько ее открыл и выскользнул наружу. Согнувшись, побежал к штакетнику, окружавшему двор. С ходу, опершись рукой о прочный столб, он перемахнул через него и оказался на улице… В фольварке по-прежнему было тихо.

На улице он умерил прыть. Быстро зашагал: если кто увидит идущего человека — это не должно вызвать особых подозрений, а бегущий?.. Так идти ему пришлось недолго… Один из дворовых псов облаял его, подбежал к изгороди, стал в злобе прыгать. Это было как бы сигналом для других. Истошный собачий лай поднялся по всему фольварку. Медлить было уже никак нельзя. Володя изо всех сил рванулся из фольварка в сторону спасительно темневшего леса…

Он не слышал за собой погони, он ничего не слышал, так громко стучало у него в висках, так шумно колотилось в груди сердце. Уже когда он добежал до первых деревьев, в фольварке два раза выстрелили… Ему послышалось после этого, что собачий лай приближается… Может, это показалось… А может, там действительно спустили собак… Наверное, все-таки показалось… Он бежал еще минут десять не останавливаясь, а собаки его не догнали. Если бы их спустили, они бы уже настигли его.

Он остановился оттого, что ему нечем было дышать… Будто он попал в безвоздушное пространство… Но потребовалось всего несколько секунд, чтобы молодые легкие снова ритмично заработали и он мог снова бежать… И бежал, пока хватило сил.. Потом снова остановился передохнуть. Теперь лай собак почти стих. Он отбежал довольно далеко и перешел на шаг, стараясь дать своему сердцу, бешено колотившемуся в груди, некоторую передышку…

Лес тут был погуще.

«Спасен! Неужели спасен?..» Но к спасению был сделан только первый шаг.

Володя шел почти час, стараясь подальше уйти от фольварка. Но вот деревья стали редеть, и он снова выбрался на опушку, на другую опушку. Лес оказался маленьким, лоскутным. Уже начало понемногу светать. Ему показалось, что лес в другую сторону тянется довольно далеко. Володя снова углубился в чащобу, немного свернул и вскоре снова натолкнулся на поле. Небольшие лесные массивы перемежались полями.

В стороне виднелось высокое зарево. Оттуда же доносился отдаленный гул. Но это не было похоже на канонаду, которую Володя слышал днем.

Куда идти, что делать? Если бы найти какое-нибудь укрытие, лежбище, тайник… Спрятаться там, переждать. Но где в таком лесу найдешь укрытие? Надо идти…

Всю ночь Володя ходил по лесу. Настало утро. Днем выйти на открытое поле, чтобы достичь другого лесного массива, Володя не решился.

Снова отчетливо слышался орудийный гул. Смертельно усталый, он забрался в густой молодой ельник. Лег на землю. Обессиленно положил голову на руки и впервые пожалел, что не взял с собой шапку. Эта предосторожность теперь казалась излишней, а непокрытая голова мерзла.

Он втянул голову в плечи, уткнулся носом в воротник, пытаясь согреться дыханием. Сон сморил его. Сказалось все: вечное недосыпание, прошлая ночь и голодная слабость.

Сколько он проспал, Володя не знал, но когда проснулся, было по-прежнему светло. К вечеру стало подмораживать, и лицо его заледенело.

Он поднялся и стал делать движения руками и ногами, чтобы согреться.

Когда стало смеркаться, он выбрался из ельника. Смеркалось в лесу быстро, просто темнота густела на глазах, а за каждым стволом стали чудиться подозрительные не то чтобы тени, но что-то такое, что нагоняло страх. Предстояла еще одна ночь в лесу. Всю ночь Володя блукал по лесу, а утром обнаружил, что кружил на одном месте.

День выпал солнечным. «Надо сориентироваться и идти на восток». Володя не знал, что в это время года солнце всходит не прямо на востоке.

Днем он снова слышал орудийный гул. Гул этот заметно приблизился. Так было и на третий день и на четвертый. Почти весь последний день он отлеживался в густом ельнике. Не то чтобы прятался, а лежал, обессиленный, на мягкой подстилке из мха. Силы его постепенно таяли. Уже четвертый день во рту у него ничего не было.

Теперь уже не гул, а громыхание доносилось с трех сторон.

Настал день, когда стали слышны отдельные выстрелы, трескотня пулеметов.

Володя шел теперь утрами не на солнце, а на выстрелы. Но они то удалялись, то приближались, как мираж. Возникали в другой стороне, в другом месте, и он менял направление…

По дороге на Алленштийн, лязгая гусеницами, чадя выхлопными трубами, двигались советские танки. Механизированный корпус, введенный в прорыв, шел форсированным маршем, нигде не останавливаясь. Танкистов не могла привлечь одинокая фигура человека на обочине в лохмотьях с нагрудным знаком «OST». Танкисты многое уже повидали, видели они и освобожденных из лагерей русских, поляков, французов. Танкисты спешили. И когда человек на обочине, шатаясь от слабости, упал, никто не обратил внимание: столько трупов валялось вдоль дороги.

Вслед за механизированным корпусом шли стрелковые части. Снова шоссе загудело: мощные «студебеккеры» тащили за собой орудия, на «ЗИСах» и полуторках сидели солдаты в погонах. Громыхая, катились повозки, запряженные лошадьми. Все они тоже спешили. Но когда лежащий на обочине человек пошевелился, а потом стал медленно подниматься, на него обратили внимание.