Они не пройдут! Три бестселлера одним томом

— Гусев пошел, — сказал Катуков, наблюдая в бинокль за полем.

Шесть «тридцатьчетверок» комбата вышли из леса и устремились к Марьино по следам первой группы. «Тридцатьчетверки» Лавриненко уже прорвались к выселкам и теперь в упор расстреливали огневые точки. На глазах у комбрига одна из машин замерла на месте, окутанная дымом, из башни вывалился охваченный пламенем человек. Два оставшихся танка, пятясь, отошли от деревни на пару сотен метров. Отставшие было КВ наконец догнали своих более легких собратьев, и теперь четыре танка вели огневой бой с засевшими в деревне гитлеровцами. «Тридцатьчетверки», ревя моторами, прыгали с места на место, стреляли с остановок и тут же меняли позицию. КВ, полагаясь на броню, делали несколько выстрелов, потом медленно ползли вперед, останавливались и снова били. Внезапно один из тяжелых танков пошел назад, из моторного отделения валили клубы черного, маслянистого дыма. Он прополз метров двести, затем встал, и из башенного люка выскочил человек с огнетушителем — остальные, похоже, боролись с пожаром внутри машины.

— Черяпкин докладывает: танк Заскалько подожжен, — сообщил Никитин.

— Да они, кажется, уже справились, — заметил Бойко, наблюдавший за полем в стереотрубу.

Танк действительно больше не дымил. Управившись с огнем, танкист полез обратно.

— Молодцы, — сказал Катуков. — Михаил Федорович, отметь там где-нибудь у себя — экипаж Заскалько представить к наградам!

— Есть, — комиссар полез за блокнотом.

Тем временем группа Гусева, подлаживаясь под пехоту, с черепашьей скоростью ползла к Марьино. Мотострелки, проваливаясь в глубокий снег, шли вперед, стараясь держаться поближе к танкам. До выселков оставалось метров четыреста, когда заговорили немецкие пулеметы и минометы, в цепях захлопали мины, и пехота тотчас залегла. Танки Гусева, резко набрав скорость, присоединились к авангарду, крайняя «тридцатьчетверка» вдруг взорвалась. Комбриг с какой-то странной отрешенностью смотрел, как рухнула на землю, словно срубленная голова, тяжелая башня гордой машины.

— Бурда пошел, — доложил Никитин.

Катуков уже и сам видел шесть «тридцатьчетверок», что неслись по полю двумя клиньями. Во главе троек шли машины Бурды и Петрова. Только они имели радиостанции и вели остальных, отдав перед атакой единственный приказ: «Делай, как я». Когда до выселков оставалось восемьсот метров, танки остановились и открыли частую стрельбу. За те пятнадцать минут, что их товарищи рвались вперед под немецким огнем, группа прикрытия успела засечь огневые точки, и теперь наводчики били на поражение, всаживая снаряд за снарядом в подвалы домов, сараи, пулеметные гнезда. Тем временем в мотострелковом батальоне поднялись командиры. Они шли вдоль залегших цепей в своих белых полушубках, то и дело останавливаясь, нагибаясь к бойцам, кто-то, кажется, грозил оружием. Вот один нелепо взмахнул руками и осел в снег, но батальон уже встал. Пригнувшись, люди рванулись к деревне, до командного пункта донеслось приглушенное расстоянием далекое «ура!». Танки Лавриненко и Гусева, набирая скорость, пошли на Марьино, вот КВ Заскалько, почерневший от дыма, ударил в сарай, обрушив его, отполз назад, волоча на себе крышу. Из развалин метнулся человек в мышино-серой шинели и тут же рухнул, как подкошенный. Раскидывая заборы, стреляя в упор по домам, танки ворвались в село, за ними спешила пехота. Вид «тридцатьчетверок», расправляющихся с немцами, придал мотострелкам смелости, и теперь они бодро лезли вперед, добивая тех, кто ушел от гусениц и пуль. Через десять минут все было кончено.

— Гусев докладывает — в Марьино немцев не осталось, — сообщил начальник оперативного отдела. Николаев ранен, командование мотострелковым батальоном принял старший лейтенант Передерий.

— Наши потери? — спросил комбриг.

— Один Т-34 взорвался и сгорел, один горел, но пожар потушили, экипаж вышел из строя, еще один подбит в деревне, но, кажется, повреждения незначительные, — перечислил капитан. — У мотострелков, считая пострадавших от артобстрела, шестнадцать убитых и двадцать пять раненых.

Потери были не то чтобы огромными, но все же больше, чем рассчитывал Катуков, а ведь бой только начался. Внезапно в деревне загрохотало, над развалинами встали редкие кусты разрывов.

— Немцы открыли огонь по Марьино, — сказал Кульвинский. — Видимо, считают, что своих там больше нет.

— Товарищ капитан, — повернулся комбриг к представителю артиллерии. — Вы можете подавить их огонь?

Капитан снова дернул ртом — кажется, он до сих пор был подавлен чудовищной ошибкой, которую допустили его товарищи.

— Мы пытаемся их засечь, — сказал он наконец. — Но, товарищ генерал-майор…

Он на миг запнулся, словно не знал, как бы так подоходчивей или повежливей сказать то, что следует…

— Товарищ генерал-майор, мы… Мы ограничены в снарядах, — решился наконец артиллерист. — Если мы начнем сейчас контрбатарейную борьбу, боюсь, на Скирманово нас уже не хватит.

Катуков вздохнул. То, что со снарядами в армии — не очень, он знал от Малинина, а борьба с батареями противника съедает боеприпасы едва ли не быстрее, чем артподготовка. Немцы две недели закреплялись на плацдармах — у них было время как следует окопаться и укрыть орудия. Комбриг посмотрел на часы — с начала атаки прошло всего полчаса. Теперь следовало, не снижая темпа, наступать на Скирманово, задержка могла встать очень дорого. По данным разведки, противник — 10-я танковая дивизия Вермахта — занимал за рекой Озерна села Скирманово и Козлово, частью сил удерживая на западном берегу большую деревню Покровское. Все три населенных пункта соединяла дорога, по которой очень удобно перебрасывать подкрепления.

— Передайте Гусеву — атака Скирманово через десять минут, — приказал комбриг Никитину. — Порядок прежний, первым выдвигается Лавриненко под прикрытием КВ, затем он с мотострелками, Бурда поддерживает огнем.

— Товарищ генерал-майор, группа Лавриненко потеряла танк, в группе Гусева один танк уничтожен и еще один выведен из строя, — заметил начштаба. — Может быть, стоит их усилить?

— Направьте два взвода из второго батальона, — сказал Катуков.

Кульвинский с шумом втянул воздух и посмотрел на комбрига, словно не веря тому, что услышал. Второй батальон был укомплектован легкими танками, посылать их в эту мясорубку — сущее безумие.

— Может быть, лучше послать «тридцатьчетверки»? У нас в резерве три средних и два КВ, — мысли начштаба высказал комиссар.

— Эти танки — резерв бригады, — коротко ответил генерал. — Передайте Черяпкину — пусть отправит шесть танков, хотя бы один с радио. Танки придаются группе Гусева.

— Их же сожгут, — негромко сказал Бойко.

— Может быть, — голос комбрига звучал сухо. — В конце концов это война. Нам еще брать Козлово и Покровское, я не могу все, что есть, потратить здесь.

— Есть! — коротко ответил Кульвинский и пошел к радийному броневику.

Бойко недоверчиво смотрел на генерала. Комиссар привык к тому, что Катуков старается соразмерять задачи и силы, брошенные на их выполнение. Военком знал комбрига как человека, который старается свести потери к минимуму. Сейчас перед Михаилом Федоровичем был военачальник — хладнокровный и жесткий, если не жестокий. Бойко вдруг вспомнил шестое октября, шоссе на Мценск и приказ погибающему батальону: держаться, хоть и зубами. Военком подумал, что за успех наступления можно не волноваться — этот командир вырвет у немцев победу. Но комиссар не мог отделаться от мысли: тот, другой комбриг — веселый, постоянно прищуренный, ему как-то ближе.

— Что-то не так? — резко спросил генерал, поймав взгляд Бойко.

— Нет, — кивнул головой военком, — ты прав — это война.

Снаряд лег совсем рядом — по броне стукнули осколки, даже в танке взрыв ударил по ушам. Внизу снова выматерился Безуглый — сержант боялся, что какой-нибудь кусок железа срубит антенну. Уложить стальной штырь вдоль корпуса радист не мог — командиру нужна связь.