Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

– Помните, как однажды вы ссорились с женой, а я постучала в вашу дверь? Я попросила у вас соли. Мне не нужна была соль – просто я хотела, чтобы вы не ссорились.

Старик кивнул:

– Сколько тебе было тогда, лет девять?

– Одиннадцать!

– Хитро придумала, – и опять засмеялся. – Молодец!

– Вы перестали тогда ругаться?

– Да, мы в тот день помирились.

Мы шли долго, пока не показался пустынный берег моря. Вода была по-осеннему холодной. Волны с силой накатывали на гальку и шумели. Старик Юрий Михайлович сел на ближайший валун, которых на берегу было великое множество, и попрощался со мной:

– Дальше я сам, спасибо.

– Как же вы переправитесь? – удивилась я. – Здесь нет лодки.

– Немного еще подожду. Должна приплыть. А ты иди. Тебе нужно успеть вернуться. Мир живых – там, за дорогой, здесь – нейтральная территория. Прощай!

Я пожелала старику удачи и ушла. Царство ему небесное!

П.

19.11.

Поссорилась с Аланом в пух и прах. Ему около тридцати лет, симпатичный парень. Про себя любит рассказывать, что долго жил и работал в Москве. Правда, сотрудники газеты “Плюс” его выдали, сообщив, что около года назад данный гражданин работал в их редакции вне штата. Про Анну Политковскую Алан говорит:

– Она лишь делает себе имя на чеченцах!

Как он может учить меня литературе? Наша ссора на этот раз была из-за моей статьи “Художники”, которую он до неузнаваемости переделал. После чудовищных исправлений она превратилась в гадкое подобие своей первоначальной версии, и меня в министерстве поругали.

Когда за разъяснениями я обратилась к Алану, он ответил, что отныне и впредь будет исправлять мои статьи, как пожелает, и никогда не станет советоваться или показывать мне их перед выпуском: если я не хочу увольняться и терять средства к существованию, я соглашусь с его требованиями. Нарочно кричал и унижал меня перед бухгалтером и другими сотрудниками. Заявил, что мои статьи “русско-христианские” и оттого ему, честному мусульманину, ненавистные. Далее на мои справедливые замечания по поводу сворованного гонорара Алан разъярился еще больше. Хотя я и представила доказательства.

– Ты ничего не докажешь! – взвизгнул он и был таков.

22.11.

В четверг я путешествовала до Гудермеса. Для меня это невероятное приключение, ведь я не знала адреса того, кого хотела найти, и не имела с собой телефона. Впервые в жизни я была в чужом городе без мамы! Я прибыла туда с целью найти председателя Союза журналистов.

Спрашивала у прохожих, где находятся редакции местных газет. Люди показывали. Несмотря на войну, некоторые читают. Я выяснила, где работает председатель. Мне повезло. Застала его, склонившегося над бумагами. Рассказав во всех подробностях, как ведет себя Алан, как утаивают гонорар, я заручилась словом председателя, что он разберется. Проводив меня до автобуса на Грозный, председатель подарил мне ежедневник и красивую ручку на память о моей первой поездке в его городок.

Трепку Алан должен получить во вторник – первый праздничный день мусульманского праздника Ураза-Байрам!

P. S. Сегодня в 13.00 в клубе будет выступление чеченской команды КВН. Меня пригласила туда девушка Лариса. Не знаю, пропустят ли без билета? Концерт платный. У меня только пропуск газеты “Молодость”.

Лариса участвует в концерте. Она пишет стихи, прозу. Состоит в какой-то партии. Молодежь увлекается партиями, толком даже в них не разбираясь. Я стараюсь держаться от этого подальше.

Полина

23.11.

Привет, Дневник!

У мамы новая работа. На почте. Я ей помогаю. Но, помимо этого, продолжаю нянчить ребенка и пишу материалы в газеты и журналы. Почтовое отделение находится на остановке, где мы в данное время проживаем. Там официально оформлен неизвестный нам человек, но он не работает. Видимо, чей-то родственник, как тут принято.

Нам же толстая тетка из администрации пообещала платить 700 р. в месяц, если мама будет принимать почту, продавать конверты и убирать территорию вокруг отделения. Еще нужно следить за котлом и работать с письмами. У них едва не взорвался автономный котел для отопления! В него следует наливать воду и следить за горелкой. Если уровень воды понижается до определенного предела, то котел может взорваться. Воды туда залить позабыли (в единственный маленький котел). Хорошо, мы в свой первый рабочий день успели сбегать купить воду по два рубля ведро у водовоза и спасти почтамт от взрыва! “Спасибо” мы так и не услышали.

Благодаря отоплению автономного котла легкое тепло распространяется на все помещение почтамта, и мы греемся, ибо ничего подобного давно нет в квартирах. Там – лютый мороз. Красные от холода руки постепенно согреваются, и боль от застуженных нервов в плечах и пояснице временно утихает. Также от тепла все время хочется спать.

22 ноября, в субботу, я пошла, как корреспондент от газеты, в клуб для детей и подростков. Это представление я забуду не скоро! Актовый зал, в котором происходило действо, рассчитан на малое количество зрителей. Но люди изголодались по зрелищам. Ведь последние десять лет нет нормальной учебы, мирной жизни, и многие, кроме воровства и пьянства, ничем не заняты. Молодежь пошла по кривой дорожке! Прилично вести себя умеют единицы. Большинство, из-за ужасающей реальности, разрушающей все нормы морали, полуграмотные или же стали больными и неадекватными.

Война загубила даже способных к учебе детей и подростков! Молодое поколение знает, как нужно прятаться, когда самолет бросает на дома бомбы, и как потом искать в руинах еду. Остальные знания оказались не столь важными.

В зал набилось несколько сотен человек! Встать и уйти оттуда у меня впоследствии не было возможности – зал был переполнен. Парни, девушки и дети сидели на всех ступеньках зала, стояли в проходах, плотно прижавшись друг к другу из-за невероятной тесноты. Было душно.

На сцене артисты показывали номера самодеятельности, имея мужество выступать в невыносимых условиях холода, шума и непонимания. Поначалу в выступающих артистов местный контингент кидал бутылки из-под спиртного и окурки сигарет. Раздавался свист и топот ногами. Таким образом одни зрители выражали недовольство, другие – радость. Громкий мат звучал сразу на двух языках: русском и чеченском. А где-то посередине представления началась массовая драка между зрителями.

Те, кто одобрил артистов, стали лупить тех, кто выражал недовольство. Бесноватость охватила зал. К дерущимся молодым людям стали пробиваться военные чеченцы, которые охраняли представление. Именно они открыли стрельбу из автоматов! Прямо в зале. Пули замелькали над головами. Я находилась примерно в середине зала. “Какая нелепая и глупая смерть… на КВН”, – почему-то мелькнуло в сознании. И я почувствовала злость.

От стрельбы заложило уши. Подростки и дети в ужасе кричали! Пули попали в лампы для освещения, и всех окутала тьма. Мысли исчезли. Словно их и не было никогда, а была тьма и сверкающие в темноте пули.

Каким-то невероятным чудом в жуткой, воющей толпе, которая пыталась вырваться из зала и давила друг друга, рядом со мной мелькнуло лицо Ибрагима. Парня с Северного базара. Он, не говоря ни слова, распахнул дубленку и обнял меня. Я все так же сидела на своем месте, обхватив голову руками – защитная реакция при стрельбе, выработанная годами. Только теперь рядом был он. И он меня спасал. От страха. От неизвестности. От пуль. Закрыл собой.

Худенькая девушка-чеченка, не знающая настоящей войны и, как многие беженцы, недавно вернувшаяся из спокойных регионов России, испугалась. Потеряла сознание. Удалось вынести ее из зала на улицу. На улице завывал ветер и повсюду лежал снег.

Я лихорадочно искала в сумке лекарства. Война научила меня: с собой должны быть медикаменты, бинты, нож, вода и спички.