Птицы поют на рассвете

Москва подтвердила: мешок сброшен. «Что бы могло случиться?» — нервничал Кирилл. Сбились с пути? Это отпадало, — Михась же… Самолет не там скинул груз? Хлопцы сообразительные, подождали б, и обратно. Попали в беду?..

— Попали в беду. Не иначе.

Ивашкевич тяжело смотрел мимо Кирилла, лицо замкнутое, он весь ушел в себя.

— Возможно.

— Надо принять меры предосторожности. И прежде всего выдвинуть дозоры подальше от лагеря.

— Если хлопцы и попали в беду, то и на огне ничего не выдадут, — сказал Ивашкевич. — Это точно. Но подальше выдвинуть дозоры следует. Конечно.

— Не вернутся к вечеру, пошлем разведку. — Теперь и Кирилл с горестной сосредоточенностью смотрел куда-то в окошко землянки.

Оба молчали, подавленные случившимся.

— Пошлем Ирину, она местность ту знает. Это же за Ручьями. И Крыжиху с ней. А в прикрытие… — Кирилл снова умолк, думал. — Левенцова и Пашу, а? Попробуют разведать, что произошло. А произошло, это уже ясно.

Ивашкевич повернул к нему глаза.

— Послушай, Кирилл. Подождем до утра. Утром Алесь едет в город, порожняком едет. Подвезет по пути. Хотя б до развилки. И быстрей доберутся до Гиблого, и меньше в глаза будут бросаться на дорогах.

— До развилки, говоришь? — не сразу понял Кирилл. — А, ну да. — Он все еще смотрел в окошко. — Ладно.

За развилками, в осиновом лесу, через который пролегала дорога, Алесь остановил машину.

Ирина выскочила из кабины, потом выбралась Крыжиха.

— Осинами и левей, — на всякий случай подсказал Алесь. Он поднял капот и наклонился к мотору.

— Знаю, знаю куда, — заспешила Ирина.

Она поправила косынку на голове и подошла к Крыжихе, та ждала ее на обочине дороги.

— Потопали? — сказала Крыжиха.

Они пропали в лесу.

Через несколько минут из кузова выпрыгнули Левенцов и Паша.

— Завтра в это же время — часов в одиннадцать — двенадцать — буду здесь под капотом ковыряться, — сказал Алесь, не поворачивая головы. — Может, успеете?

— Может, — не очень уверенно откликнулся Левенцов.

Алесь сел в кабину. Машина тронулась.

Паша торопливо двинулся на осины.

— Куда, куда? — остановил его Левенцов. — Прямо нам. И в обход болота. Дорогу забыл? А у ельника, за Гиблым, и подождем, пока девчата все высмотрят, тогда переберемся на остров.

— Сразу давай на Гиблый, слышь. Кой черт нас увидит! А увидит, на себя пеняет нехай. Гранат у нас хватит, чтоб побить и отбиться…

— Паша, не горячись. С тобой всегда неладно. Можем и себя и девчат подвести. Сказал: прямо и в обход болота. Подождем в ельнике. Пошли.

— Пошли так пошли, — буркнул Паша. — Начальнички мои всегда наперекор мне. Никогда в масть не попадаю.

Крыжиха взглянула на Ирину:

— Ты что волнуешься так?

— А видно?..

Они шли болотиной, опираясь на обструганные дубовые палки. Солнце стояло вдалеке, над самым ельником, в западной стороне, и ноги их уже покрылись тенью. Обогнули камыши. Камыши уже зазеленели. Ирина невольно остановилась. Грудь ее вздымалась, будто не шла, а бежала сюда. «Костя…» Вспомнилась первая встреча с ним у этих камышей. И увидела себя: в короткой распахнутой стеганке, с лукошком, почти полным клюквы. А вон ручей, посверкивая, как длинное жало, протянулся в хутор. Но хутора не было. Две передние избы с окнами и дверями, забитыми досками крест-накрест, Ирина уже не видела. «Как сквозь землю провалились». И памяти не осталось о Тарасихе, о тете Кате, тете Фросе и ее детях. И дедушки Нечипора нет. И Оли! Перед глазами проселок у Лоркиной Горки. «Будешь в городе, заходи в «Шпрее». Уж так угощу!» — «Как-нибудь приду…» Не увиделись они больше. Оля теперь часто приходит в ее сны. «Пусто на хуторе», — ужаснулась Ирина. А может, Полкан все еще сидит у крыльца, только и оставшегося от дома Кастуся?.. Ее вдруг потянуло подальше от этого места.

Ускорили шаг.

Остров обойти — часа два, не больше. Может быть, набредут на какой-нибудь след Михася и Толи Дуника. Может быть, найдется грузовой мешок. Если мешок лежит, значит, либо не дошли хлопцы, либо не дождались самолета. А обратно не вернулись.

— Придется походить по селам и хуторам, — прервала Крыжиха размышления Ирины. — Происшествия в своей местности деревенские люди быстро узнают. Приврут, добавят, не без того. Но разобраться, что к чему, можно.

— С Костей и Пашкой чего-нибудь придумаем, — кивнула Ирина. «Наверное, уже добрались до ельника за Гиблым островом и ждут?»

Навстречу шла пожилая женщина, это было неожиданно здесь.

— Корову не видели? — повернулась к ней Крыжиха и выставила палку вперед. — Комолая такая. На голове рыжая звезда и бока рыжие. Не видели?

Женщина даже не остановилась, боязливо ответила:

— Не видела, бабоньки. Не видела коровы.

Болото осталось позади, они пробрались через ольховник и вышли на остров.

— И — весь? — удивленно оглядывала Крыжиха небольшую, с полкилометра, поляну, со всех сторон окруженную можжевельником. — И какой же это остров?

— Остров. Вокруг болото. Мелкое, но болото.

— Давай искать корову, — нарочито громко сказала Крыжиха. Она медленно пошла вправо, Ирина влево.

Крыжиха внимательно смотрела вокруг — зеленые лучики травы, пробившиеся из-под сырой земли, прошлогодние скрученные, почерневшие листики, сухие рогатки сучьев. Она приблизилась к кустам можжевельника, протиснулась в середину и, локтями раздвигая ветки, двинулась дальше. Никаких признаков, что здесь был кто-то. Никаких. «Где-нибудь и мешок с батареями лежит». А будь он проклят, этот мешок! Но что же тогда с Михасем, с Толей Дуником? Что с ними?

Кустарник поредел, стал слышнее путавшийся в ветвях ветерок. Никого. «Можно и хлопцев звать». До ельника, видневшегося за болотом, меньше километра, посмотрела Крыжиха туда. Вершины елей были охвачены солнечным пламенем. Она опустила глаза и внезапно увидела шагах в десяти от себя истоптанную вокруг землю; сырая, на ней были беспорядочно вдавлены глубокие следы ног, и мятая молодая трава помертвело лежала в неровных выбоинах. У Крыжихи захолодело сердце. Она догадалась, что здесь произошло. Ощущение ужаса сковало ее, и она не могла сдвинуться с места.

— Хендэ хох!

Она мгновенно обернулась и замерла. Увидела два черных автомата, нацеленных на нее, а потом и двух стоявших перед ней немцев. Третий, с пистолетом на боку, встревоженно и с опаской озирался, будто еще кого-то искал.

— Хендэ хох!

— Корову ищу! — Крыжиха пришла в себя. — Корову! — закричала так громко, что показалось ей, легкие разорвались, и подняла руки.

Ее вывели из можжевельника.

— Корова? — подошел тот, третий, немец. Тщедушный, невысокий, с голыми и гладкими щеками без признаков растительности. Выражение лица жадное и жестокое. — Корова искайт? — Он попеременно поднимал и опускал то один, то другой кулак, как бы доил. — Нет дурак… Дойч не дурак! Ко-ро-ва… — засмеялся злым, визгливым смехом. — Кто с тобой ейст сюда? — требовательно смотрел он на Крыжиху.

— Говорю же, корова со двора ушла. Ищу свою корову! — вскрикнула она.

— Молшать! — скрипнул немец зубами и ударил ее по лицу, потом ремнем связал руки. Он опять вглядывался в пустынность острова.

«Услышала б Ирина… Успеет уйти? — Крыжиха задыхалась. — Успела б уйти! Левенцова и Пашу предупредила б…»

А Ирина бежала на крик, спотыкалась, прислушивалась и бежала. Она была уже у можжевельника, когда подумала: «Надо Костю, надо Пашу!» Хотела повернуть на ельник, к ним, но резкая рука схватила ее за локоть. «Немец!» Он потащил ее в кусты.

— Корова? — хихикнул он. — И ты корова искайт?

— Мы с сестрой ищем свою корову. Комолая такая…

— Комол? — насторожился немец. — Что ейст комол?

— Рогов нет, — дрогнувшим голосом сказала Ирина.

— Рогов нейт? — Глаза немца сузились, он пытался понять, что сказала Ирина. — Кто еще ейст сюда? Говорийт!

— Вдвоем мы с сестрой.

Немец окинул Ирину недоверчивым взглядом. Ей тоже связали руки.