Птицы небесные

Наташа увидела их на базаре. Две диковинные пестрые птички понуро сидели в клетке, дожидаясь решения своей участи. Рядом на пустом ящике смолил самокрутку продавец — высокий жилистый старик в промасленной телогрейке.

— Что это за птицы, дедушка? — любовалась птахами Наташа.

— Щеглы, — отозвался старик. — Всю зиму у меня прожили. Выпущу их, они полетают по комнате и опять к себе в клетку…

Базар пустел, и владелец щеглов тоскливо поглядывал на маленький винный магазинчик, возле которого толпились мужики. Похоже, у него не оставалось никакой надежды сбыть свой товар сегодня.

— А сколько они стоят?

— Трешку, — равнодушно ответил старик.

Он знал Наташу. Девчонка-сирота, живет с бабушкой-пенсионеркой. Откуда у нее деньги? Он не заподозрил в Наташе потенциальной покупательницы. И напрасно. Уже несколько дней Наташа чувствовала себя богатой. Дядя щедро одарил ее на мороженое и кино. У нее редко водились такие деньги.

Она раздумывала недолго. Когда две женщины с маленьким мальчиком направились к клетке, старик радостно оживился, Наташа вдруг решительно протянула ему заветную бумажку. На одной чаше весов — кино и мороженое, на другой — два живых существа, две вольных птичьих души, обреченных на рабство. Наташе невыносимо было видеть их в клетке.

Дома они с бабушкой позабыли о делах, просидели возле птиц до вечера, не могли оторваться. Щеглы не пели, как обещал старик, и не щебетали, а нежно пиликали и деловито шелушили семечки. Наташа с нетерпением ждала Катю. Та забежала только поздно вечером.

— Это что за пернатые? — удивилась Катя.

— Угадай! Помнишь у Мандельштама:

Они разглядывали птиц. Короткий тупой клюв придавал птахам несколько надменный вид. Вокруг клюва — широкая малиновая полоска. На голове — красная шапочка, на крыльях — лимонные и красные пятнышки. И правда щеголь, согласилась Катя.

— Ты знаешь, я решила: мы их завтра же выпустим на волю. Вместе, — таинственно прошептала Наташа. — Я загадала: если мы подарим им свободу, у нас все получится. Мы, так же как и они, вырвемся в большой мир…

— Ну что ж… — Катя тоже была суеверна и отнеслась к затее очень серьезно. — В этом что-то есть. С меня половина выкупа — моя доля.

Выпустить птиц они решили в деревеньке Лаптево — лучшем месте на земле. Именно таким виделся Наташе рай, о котором с детства толковала бабушка: река, сосны, что «до звезд достают», песчаная дорога.

Три года назад, в восемьдесят шестом, Катин отчим всего за двести рублей купил в Лаптеве хатку. Подруги сразу полюбили тихую деревеньку, бродили у реки и в лесу, мечтая о будущем. Настоящее казалось им всего лишь скучным преддверием.

— Хочу, чтоб наши щеглы поселились в Лаптеве, жили там и были счастливы, — мечтала Наташа.

— Ой, не могу, умираю.! — Катя рухнула на диван, задыхаясь от смеха.

Наташа тоже не выдержала и расхохоталась. Щеглы неодобрительно косились на них черными глазами-бусинками.

Для Кати и Наташи наступила трудная, лихорадочная весна. Скоро выпускные экзамены в школе, а в июле — вступительные. И не просто в высшее учебное заведение, а в новую жизнь. Они знали, что знакомые подсмеиваются над ними: слишком высоко метят девчонки, одна — в театральное училище, другая — на факультет журналистики МГУ.

Наташа не соответствовала представлениям обывателей об актрисе. По их мнению, она была просто миловидной девушкой с русой косой и ямочками на щеках. Вот Катю бы сразу взяли в актерки, рассуждали «знатоки театрального дела». Катя, высокая длинноногая шатенка с русалочьими глазами, была слишком боевой, честолюбивой, деловитой. Умела за себя постоять и за словом в карман не лезла. Но сама Катя лицедеев презирала.

— Что это за профессия такая — изображать других людей? — дразнила она Наташу. — Мне хотя бы саму себя верно угадать и сыграть. Быть самим собой — самая трудная роль.

— Это не профессия, а призвание, — кротко отвечала Наташа, ничуть не обижаясь на высокомерную подругу.

Наташина бабушка во всем обвиняла местного учителя математики, страстного театрала. Это он сбил с толку внучку. Организовал студию при Доме культуры, собрал труппу. Сколько шуму и грому было в городе, когда они сыграли «Вассу Железнову». Тогда-то он и убедил Наташу не губить свой талант и поступать только в театральный.

А Катя уже два года писала небольшие очерки для районки, чтобы получить рекомендацию и представить печатные работы на творческий конкурс. Перо у нее было легкое и… критическое. То она зло высмеивала местные танцульки, где в полумраке, под оглушительную музыку пары топтались на месте, томно прильнув друг к другу. То разоблачала местных бюрократов, обидевших старушку — ветерана войны. Дефицитный линолеум, выделенный для ремонта ее квартиры, был украден. Катя провела расследование, выяснила, что мастер и строители не виноваты. Рабочие тайно направили ее по верному следу. «Не мы крадем, — объяснили они въедливой корреспондентке, — а начальство».

Даже стройматериалы для восстановления церкви исчезли бесследно. По накладной значилось, что они получены и использованы по назначению, но в церкви по-прежнему царили разруха и запустение. Один из начальников Горстроя вывез мраморные надгробия, столетие украшавшие могилы именитых и почтенных горожан, на фундамент для своей дачи.

Катя подробно описала все эти случаи. Назвала фамилии. Пригласила любопытных взглянуть на резные дубовые двери, украшавшие особняк важного райкомовского работника. Это были двери из разоренного в начале шестидесятых главного городского храма. Обыватели ахнули, прочитав такое. Катя прославилась. Родители и соседи испуганно повторяли: «Ой, Катерина, не сносить тебе головы».

Сама Катя ничуть не обольщалась. Работая в газете, она до тонкостей постигла взаимоотношения местных феодалов. Ее материал появился только потому, что редактор и его команда давно враждовали с начальником Гор-строя. Война шла не на жизнь, а на смерть. Редактор старательно вычеркнул все, что задевало его сторонников. А среди них тоже было немало ворья и взяточников.