Ночи и рассветы

Бои идут в центре. Треугольник «Скобия»: Омония — площадь Конституции — Колонаки, — занятый войсками Скоби, все сужается и сужается. Укрепленные здания вне этого треугольника уже попали в руки голодных и оборванных юношей. В Кифисье после тридцатичасового боя пятьсот англичан оставили обороняемые гостиницы и все свое вооружение.

Скоби переправляет с итальянского фронта солдат, самолеты, военные корабли. В Афины приезжают маршал Александер и британский министр Макмиллан.

Это был день огромных жертв. Самолеты «Дакота» сбросили бомбы на Афины, Пирей и Коккиныо. Сотни бойцов и безоружных жителей были погребены под развалинами. Смертью веяло со склонов Акрополя и Ликавитоса, смерть разносили по улицам города танки. С моря военные корабли обстреляли Драпецону и Кесарьяни. Вечером коммюнике Скоби сообщило, что за этот день на греков обрушилось две тысячи снарядов.

Декабрь вступил в последнюю декаду. Радио передавало, что армия немецкого маршала фон Рустента вернулась на территорию Бельгии и стремительно движется к Льежу. Другая армия обратила в бегство англо-американские войска в Люксембурге и направляется в Сен-Виту. На итальянском фронте, в районе Файенца, немецкие войска перешли в наступление и значительно продвинулись вперед. Англичане отступили.

…Мастер, отлучившийся на несколько часов повидать детей и жену в Пирее, принес к вечеру еще одну новость: в Фалиро прибыли новые корабли из Италии, они опять привезли войска.

Они проснулись от криков часового — снова показались танки.

Часовой бежал и кричал на всю улицу.

— Да погоди ты, — остановил его Космас. — Сколько их?

— Пять! И сзади, по-моему, еще пять…

— Это ты просто-напросто два раза их сосчитал, — сказал наборщик. — Пять одним глазом, пять другим. Не бойся, через баррикаду им не пройти…

Из подвала торопливо поднимался Спирос.

— Берите гранаты! По местам!

Они заняли места в доме возле баррикады. Из окна Космас увидел три танка. Самый большой полз первым и палил по баррикаде из пулеметов. На расстоянии метров пятидесяти танк остановился и стал поворачивать в сторону баррикады пушку. Он собирался разметать препятствие сильным огнем.

Они лежали на полу под градом сыпавшихся стекол и штукатурки. Насыщенный пылью воздух потемнел. Космас задыхался, он попробовал встать. Комната вдруг осветилась, и теплая волна снова швырнула его на пол. Внизу один за другим разрывались снаряды. Дом шатался…

— Сейчас переползет! — услышал Космас чей-то крик. Он снова приподнялся и встал на колени. В ушах гудело, будто прямо над крышей кружили самолеты. За облаком пыли он увидел танк — гигантского пепельного бронтозавра. Изрыгая клубы дыма, он неуклюже раскачивался на развороченных рельсах. В руке Космас ощутил горлышко бутылки, заостренный шест, который нужно было вонзить в глаз циклопа.

Он поднял руку, прицелился. Танк стоял на том же месте, на хребте баррикады. В соседнем окне Космас заметил еще одну вытянутую руку и качнулся вперед, словно прыгнул через пропасть. «Аэра!» — боль полоснула у него в горле.

Две гранаты разорвались одна за другой, воздух дохнул дымом и огнем. Гигантский танк сполз вниз, стеною встал за грудой железа, взревел и заворочал башней, как будто старался восстановить потерянное равновесие.

— Еще одну! — крикнули из окон.

Уже не медленно и важно, как явились, а поспешно, словно побитый скот, уходили обратно танки.

На улице, за разрушенной, но непреодоленной баррикадой, царило ликование. Все были целы и невредимы, в пыли, копоти и штукатурке. Последней из дома напротив вышла Янна, улыбающаяся, с белыми бровями, белыми волосами — старушка, еле передвигавшая ноги.

— Еще один танк! — кивнул в ее сторону Спирос.

…А час спустя, когда они возились на баррикаде, водворяя на место съехавшие рельсы, в небе загудели самолеты. Спрятаться не успели; свернувшись калачиком, застыли тут же, на баррикаде, и слушали щелканье пуль по мостовой и стенам. Когда первый вихрь пронесся дальше, они вскочили и бросились в подвал. Двое наборщиков и корректор остались на баррикаде, их тела свисали с рельсов, недвижные, как брошенная одежда.

Космас оглянулся, хотел позвать товарищей, чтоб унести тела погибших, и в нескольких метрах от баррикады, на асфальте, увидел еще одно тело, плавающее в крови. Космас подбежал, нагнулся — это был литсотрудник «Свободы».

Двумя кварталами ниже, в церкви, прятались женщины и дети. Почти в ту же минуту, когда появились самолеты, с Акрополя ударила артиллерия. В страшном гуле самолетов снаряды упали без шума, без свиста. Один из них выбрал черепичную крышу церкви, пробил ее и нырнул вниз.

В полдень они узнали страшную новость: семь эласитов явились в дом профессора Алексиадиса, подняли больного старика с постели, заявили, что отведут его в комендатуру, и зарезали тут же, во дворе.

— Быть не может! — говорил совершенно разбитый Спирос. — Быть не может, чтобы наши пошли на такое преступление. Зачем им это могло понадобиться?

Племянница и брат профессора — остальные члены семьи с началом военных действий перебрались в Гекалу — присутствовали при аресте. Они просили эласитов оставить старика в покое и вызывались пойти в комендатуру вместо него, но эласиты сказали, что профессору ни чего не угрожает, он даст какие-то показания, и его тотчас привезут обратно.

— Пойду сам разузнаю, — сказал Спирос.

Вместе с начальником народной милиции он пошел к родственникам профессора, но не услышал от них ничего нового и утешительного.

— Насчет комендатуры — чистая утка, — сообщил начальник милиции. — Ни комендатура, ни милиция и не думали отдавать такого распоряжения. И если все-таки поверить, что убийство совершили эласиты, то объяснение может быть только одно. С месяц назад «Свобода» напечатала о профессоре заметку, и, может быть, нашлись безумные юные головы, которые из фанатизма…

Заметка, о которой говорил начальник милиции, была опубликована в начале декабря. Депутация студентов посетила ряд известных деятелей науки и культуры и предложила им подписать обращение к правительству с просьбой очистить университеты и другие высшие учебные заведения от преподавателей, Которые скомпрометировали себя во время оккупации. Профессор Алексиадис отказался подписать обращение. Он заявил, что это работа коммунистов. «Свобода» написала об этом эпизоде и в заключение отметила, что с профессором нельзя не согласиться, если он имеет в виду, что о чести нации заботятся только коммунисты.

— Я не думаю, что эта заметка могла внушить ненависть и толкнуть на такое преступление, — сомневался Спирос. — Кто эти фанатики? Ведь их было семеро! Нет, нет! Это не приступ фанатической ненависти, а организованное преступление.

На другой же день милиции удалось выяснить, что в районе действовала шайка террористов, переодетых в форму ЭЛАС. Ночью, за сутки до того, как совершилось преступление, из центра спустились два танка и бронемашина. В милиции подозревали, что бронемашина перевозила бандитов.

Когда они остались вдвоем, Спирос сказал Космасу:

— Тебе я могу сообщить еще одну деталь. Знаешь, кто орудует в этой шайке? Помнишь, кто предал нашу типографию?

— Сарантос?

— Он самый. Он жил в этом квартале, знает здесь каждое окошко и каждую кошку. Вчера вечером его видели на улице… Чего там сомневаться, это он, конечно, навел сюда бандитов…

Спирос замолчал и задумчиво посмотрел на стеклянную дверь. Там, в соседней комнате, работали наборщики. У Космаса защемило сердце. Он словно впервые увидел бледное, усталое лицо Спироса и его совсем уже седые волосы.

— Положение, Космас, очень критическое, — снова заговорил Спирос. — Многие кварталы они сровняли с землей. Скоби подвозит подкрепление и старательно выполняет обещание Черчилля — превратить Афины в развалины… Возможно, кое-какие позиции придется оставить…

X

Ночью Космаса разбудили. Пришла его очередь отдежурить два часа на баррикаде.