Залог мира. Далекий фронт

— Болер, Болер… — лейтенант пристально разглядывал паспорт немца.

Эту фамилию ему определённо уже приходилось слышать. Кротов был уверен в этом. Он рылся в памяти, но так и не мог ничего припомнить.

— Я был когда-то писателем, писал книжки, — пояснил, наконец, Болер.

Так вот оно в чём дело! Никогда в жизни не сопоставил бы лейтенант Кротов фамилию известного писателя с этим измождённым человеком. Ведь Кротов читал его книги.

Открытие представлялось чрезвычайно интересным, и, несмотря на поздний час, лейтенант позвонил капитану Соколову. Тот явился немедленно и был крайне поражён, узнав, при каких обстоятельствах сержант Кривонос обнаружил в Дорнау знаменитого немецкого писателя Болера.

Один лишь Кривонос остался верен себе. Услышав, кого он задержал, сержант, покачав головой, заметил:

— Нашли место, где ночевать…

Произнеся эти слова, сержант напомнил о своём присутствии и, конечно, тем самым совершил большую ошибку: комендантский патруль тут же вынужден был снова отправиться в город. Это помешало Кривоносу узнать, как развивались дальнейшие события в комендатуре.

А капитан Соколов, убедившись в достоверности объяснений задержанного и в подлинности его паспорта, распорядился немедленно проводить господина Болера в гостиницу, предоставить ему номер, хорошенько накормить его, — а на завтра пригласил писателя в комендатуру для беседы.

Близорукие серые глаза Болера выражали предельное удивление. Он приготовился к самым большим неприятностям, а вместо этого — приветливые улыбки, искреннее уважение, неподдельная забота о нём. Чем объяснить всё это?

В последние годы Болеру жилось очень тяжело. Он был уже стар, стремился к покою и уединению. О чём он мечтал? Не торопясь работать над мемуарами, перелистывать любимые книги да бродить по саду, с улыбкой вспоминая свои юношеские увлечения и первые повести, увидевшие свет ещё в конце прошлого столетия. Он много думал о прошедших годах, о своих произведениях, о встреченных людях, и ему не в чём было упрекнуть себя. Но покоя не было…

Всю жизнь писатель Болер ненавидел войну. Ему довелось много путешествовать на своём веку. Он видел войну в Африке и в Южной Америке, он видел сражение под Верденом в 1916 году и, наконец, стал свидетелем ожесточённых бомбёжек Берлина. Он знал страдания простых людей, он понимал, как наживаются на войнах владельцы концернов, министры и целые правительства, и ненависть к войне давно уже стала основным мотивом его творчества. Вот почему Болер был куда более известен за границей, чем у себя на родине, где правящие классы всячески пропагандировали идею реванша.

Когда Гитлер пришёл к власти, Болер понял, что большинство его книг будет запрещено. Так и случилось. Писатель замолк совершенно. Он поселился в маленьком домике под Берлином и стал вести уединённую жизнь, не привлекая ничьего внимания.

У него было достаточно времени для раздумий. Особенно много размышлял он о России, стараясь постигнуть, что же произошло там в 1917 году. Ведь революция казалась ему тоже войной. Но было в этой непонятной ему стране что-то совсем новое и притягательное.

Когда Гитлер устремился на восток, Болер почувствовал, что это — начало конца нацистского режима. В жизни его появилась надежда. Но потом советские войска перешли в наступление по всему фронту, и писатель с тревогой стал ловить себя на мысли о том, что русские могут придти в Берлин. Ничего хорошего от их появления он не ожидал. По его понятиям, было бы совершенно закономерно, если бы русские задались целью отомстить населению Германии за страшные разрушения и злодеяния, совершённые гитлеровцами в Советской стране.

Незадолго до окончания войны маленький домик писателя сгорел от зажигательной бомбы. Болер очутился на улице. Он направился в Дорнау, где у него когда-то жили знакомые и родственники. Однако ни тех, ни других писатель здесь уже не нашёл. И вот, побоявшись обратиться в комендатуру за разрешением на ночлег, он решил переночевать на берегу реки, под мостом.

Долго не мог уснуть Болер в эту ночь, лёжа на кровати в номере гостиницы «Цур пост», стараясь понять, что же случилось. Правда, когда-то его книги переводились на русский язык. Но если родина, если Германия забыла Болера, то чего же требовать от России?

Многое передумал тогда старый писатель. Заснул он уже на рассвете, в тот час, когда истекло время патрулирования, и сержант Кривонос доложил лейтенанту Кротову, что за минувшую ночь никаких событий в городе не произошло.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

По шоссе, протянувшемуся среди невысоких, поросших редким лесом холмов, оставляя позади старинные саксонские городки, быстро шла машина. Ваня, бессменный шофёр полковника Чайки, с небрежной уверенностью сидел за рулём: дорога была ему хорошо знакома.

На заднем сиденьи негромко переговаривались полковник Чайка и капитан Соколов. Уже не впервые приходилось им за это время совершать путешествие в Дрезден. Там помещалось Управление Советской военной администрации земли Саксония, непосредственно руководившее всеми здешними комендатурами.

Чайка ехал туда с докладом, Соколов — представляться новому начальству.

У капитана Соколова поездки к начальству, особенно в тех случаях, когда приказывали явиться из Дрездена, всегда вызывали чувство насторожённости. Первым долгом он начинал мысленно проверять, всё ли им выполнено из того, о чём говорилось в директивах, и, конечно, находил множество недоделок. Чего греха таить, на первых порах Соколов чувствовал себя в роли работника комендатуры не слишком уверенно. Однако полковник как-то уже отметил, что капитан всё реже и реже обращается к нему по незначительным поводам. Соколов быстро привыкал к своим новым обязанностям.

Полковник Чайка внимательно присматривался к своим офицерам, стараясь изучить как возможности, так и склонности каждого. Он уже не сомневался, что капитану Соколову, несмотря на свойственную ему некоторую горячность, можно поручить не только политическую работу среди населения, но и любое другое задание. Так, например, пока должность помощника коменданта по экономическим вопросам оставалась вакантной, Соколову пришлось заниматься и местной промышленностью. Иногда ему приходилось также выезжать в окрестные деревни. Чайка нарочно знакомил каждого офицера со всеми сторонами деятельности комендатуры. Кто знает, может быть, кому-нибудь из них ещё придётся заменить полковника?

Соколов работал все эти дни так, как привык работать всегда, то есть в полную меру сил, с весёлым увлечением. В организационной деятельности он не чувствовал себя новичком. Когда-то, задолго до войны, Соколов окончил исторический факультет, но сразу после окончания университета был избран секретарём райкома комсомола в небольшом городке недалеко от Москвы. Действительную службу в танковых войсках он отбыл ещё до университета.

На фронт политрук Соколов прибыл в первые же дни. Два раза ему пришлось подолгу отлёживаться в госпиталях, но в общем война закончилась для него довольно благополучно, если не считать широких рубцов от ран, оставшихся на груди и на руке.

Теперь это был тридцатидвухлетний стройный офицер, располагающий к себе собеседника проницательным взглядом больших тёмных глаз и уверенными, точными движениями. Слегка выдающиеся скулы и удивительно пушистые брови и ресницы делали его лицо выразительным и запоминающимся.

За стеклом машины промелькнула последняя деревушка. Ещё несколько минут, и машина оказалась на окраине Дрездена. Перед офицерами открылся вид на мутную Эльбу, и Соколову невольно вспомнился Днепр в том месте, где пришлось его форсировать. Там тоже были берега, поросшие лесом, и широкая, почти необозримая гладь воды.

Они въехали в город. Высокое, будто игрушечное здание, напоминающее мечеть, возникло перед ними. Соколов уже знал, что в действительности это просто-напросто фабрика сигарет.

Центр города был разрушен. Огромное здание Дрезденской картинной галереи и замки саксонских королей представляли собой груды развалин.