Гурты на дорогах

Виктор Авдеев

Гурты на дорогах

(повесть)

I

Ночью старшего зоотехника разбудили: директор срочно вызывал в контору. Последнюю неделю Осип Егорыч спал не раздеваясь. Он натянул юфтовые сапоги и сунул в карман пиджака электрический фонарик.

Полная луна заливала весь зерносовхоз. От больших белых домов улица казалась еще светлее, теплый воздух рассекали нетопыри, гоняясь за жуками; черные, словно обугленные, тени тополей отражались в искрящейся воде пруда, на котором ночевала домашняя птица. Осипа Егорыча несколько раз настороженно окликали рабочие патрули, вооруженные берданками, и всю дорогу он невольно прислушивался к низкому, угрожающему гудению самолета: что это — наши «ястребки» или идет на бомбежку немецкая эскадрилья?

В здании конторы было совсем темно, лишь из-под двери директорского кабинета тянулся желтый шнур света. Когда Веревкин вошел, там находился уже весь командный состав «Червонного Херсонца»: секретарь парткома, старший агроном, оба врача, инженер-механик, управляющие отделениями. Взгляд Веревкина лишнюю секунду задержался на молоденькой ветеринарной фельдшерице Гале Озаренко, и он быстро опустил голову.

Собрание уже началось, говорил директор Козуб. Все знали, что вчера вечером его по телефону вызывали в райком, и теперь он еще весь был покрыт дорожной пылью — видно, прямо с тачанки, даже не заходил домой.

— …секретарь, значит, встречает и сразу: «Подготавливай, Юхим Григория, скотину; четвертого августа погонишь в тыл, на Ростов-Дон, пакет из треста потом получишь. Начинай паромами переправу через Днепр в Козацкое». — Директор внимательными, ничего не упускающими глазами оглядел собравшихся и докончил в наступившей тишине: — Так что, товарищи, с этого часа объявляю эвакуацию совхоза.

Все много курили. Было слышно, как жужжит разбуженная светом большая степная муха.

— Прямо отсюда, — продолжал Козуб, — вы разъедетесь по отделениям, на подсобное хозяйство, в кошару, дадите задание своим бухгалтерам подготовить списки всего скота и соберете людей, которые его погонят. Мероприятие провести до рассвета. Вы же, Осип Егорыч, как старший зоотехник, останетесь на центральной усадьбе и будете руководить всей колонной.

Под высоким расписным потолком ярко блестела бронзовая люстра с тремя лампами в форме лилий. Оба квадратных окна кабинета были плотно замаскированы светонепроницаемой бумагой. Было душно, и, вероятно, от этого, а может, и от общего состояния тревоги сердце у Веревкина колотилось неровно, тяжело. К тому же он совсем не переносил табачного дыма.

Веревкин остановился у двери, отсюда ему хорошо был виден директор, — Юхим Козуб был настолько высок, что, когда появлялся на улице, казалось, будто он выше домов. Большая голова Козуба напоминала корень дерева, а свои толстые руки он, как все очень сильные люди, слегка отставлял в стороны.

— Мы тут, — продолжал он своим носовым, но звучным голосом, — еще заранее наметили план эвакуации, заготовили удостоверения, путевые листы. Колонну тракторов и комбайнов наш инженер-механик поведет на Белую Калитву, к железной дороге. Я с секретарем парткома остаюсь в Рудавицах до особого распоряжения: будем хозяиновать. Гурты же поведет Осип Егорыч как мой заместитель по животноводству. Рогатого поголовья у нас на подсобном, вместе с молодняком, две тысячи пятьсот штук. Вместе же погоним племенных жеребцов, стригунков, каких у нас не забрали в армию, овечьи отары. Обслуживающего персоналу — чабанов, доярок, табунщиков, ночных сторожей — наберется человек сто восемьдесят. Завтра им, как и всем совхозникам, за два месяца вперед выдадим зарплату. Имущество их семей повезем на арбах, но упредите: пускай берут только необходимое, сам проверять и выбрасывать буду.

Опасаясь чего-нибудь не расслышать, Веревкин продвинулся и не заметил, как оказался за спиной Гали Озаренко. Он все время вытягивал свою бурую от загара шею. Неожиданно Галя обернулась:

— Очевидно, Осип Егорыч, вы заботитесь, чтобы мне не было холодно?

— Почему это вы… — смешался Веревкин.

— В таком случае очень прошу вас: не дышите мне в затылок.

Он неприметно улыбнулся в черные короткие усы:

— Боитесь растаять?

Галя круто повернулась. Веревкин видел ее небольшой выпуклый лоб, темные, зачесанные назад волосы с выгоревшей золотистой прядью, молодую грудь. Красивой Галю нельзя было назвать. Роста она была невысокого, со вздернутым носом, большим ртом. Но во взгляде ее смелых глаз, в легких движениях, в ясном и звонком голосе, — во всем ее облике было то, что иногда выше красоты, — обаяние. Пренебрежительно усмехнется она — одна Галя; вдруг беззаботно расхохочется, так что слезы выступят, — и уже другая. Сейчас она так взглянула на Веревкина, что ему стало как-то неловко за себя.

— Я не восковая, — сказала она тихо и надменно, — таять не собираюсь. Так что… вы вообще ни с кем, кроме себя, не считаетесь. Хоть бы рубаху застегнули, ведь на совещание к директору явились. Притом же здесь женщины: я, скажем. Если война, значит все позволено, по-вашему?

Поднеся руку к шее, Веревкин со стыдом убедился, что ворот рубахи у него действительно не застегнут. И, чувствуя, что отвечает совсем не то, он с небрежным смешком буркнул:

— Неважно, я не голубой крови. Вы ж, к слову сказать, и не женщина, а просто… еще комсомолка.

Галя вспыхнула, глаза ее сузились, а лицо стало некрасивым.

— Вам бы в «Крокодиле» сотрудничать: даром остроумие пропадает.

И, вскинув голову, она отошла от него. Веревкину показалось, что даже спина Гали выражает отвращение, и на какой-то момент все вокруг сделалось ему безразличным. Озаренко остановилась возле своего начальника, ветеринарного врача Кулибабы, словно желая показать, что она теперь под надежной защитой. Как раз в это время Кулибаба попросил слова, и Веревкин, который отвернулся было к окну, опять стал смотреть в их сторону.

— Всем известно, — кашлянув в руку, негромко начал Кулибаба, — что чем образцовее мы проведем эвакуацию нашего советского хозяйства, тем лучше в тылу организуем снабжение Красной Армии продуктами питания и поможем ей в борьбе с врагом. Мне придется сопровождать гурты до самого Дона, и, как специалист, отвечающий за поголовье, я обязан сейчас же заявить, что как раз в спасении-то скота я и сомневаюсь. Длинные и быстрые перегоны поведут к снижению удоя, привеса, ослаблению скота, и тогда он легко может стать жертвой любой эпизоотии… сибирской язвы, шумящего карбункула, ящура, паратифа. Ведь массовое скопление, отсутствие элементарной зоогигиены, как правило, вызывает заражение…

С Кулибабой Веревкин работал в зерносовхозе уже два года, и не было еще случая, чтобы их мнения совпали. Действие одного зачастую вызывало протест другого. И сейчас Осип Егорыч бросил:

— Что же вы предлагаете, Аполлинарий Константинович? Оставаться в Рудавицах? Изложите нам свой… рецепт.

Он видел, как Галя Озаренко возмущенно дернула плечом и опять отвернулась. Может, она подумала, что Веревкин нарочно смотрит в ее сторону? Ага, он, кажется, опять «сострил» насчет рецепта?

Кулибаба глянул на него желтыми умными глазами, спокойно ответил:

— Я еще не кончил, Осип Егорыч, притом… извините, я не пойму: что вы хотели сказать своей репликой? — И, обращаясь к собранию, Кулибаба продолжал: — Репептов я никаких давать не собираюсь, прошу не понимать меня превратно. Я просто хочу поставить в известность директора и вообще всех вас, что потерн нам грозят очень и очень значительные, и надо подумать, нельзя ли их избежать. Предложение же или, скорее, вопрос действительно имею. Скажите, Юхим Григорич, а может, в наш маршрут все же можно внести некоторые коррективы: например, скот тоже направить в Белую Калитву, к железной дороге? Во-первых, там есть гужевой мост через Днепр, что сразу облегчит переправу, а во-вторых, возможно, нам удастся хотя бы племскот, стельных коров отправить товарными и действительно спасти? Ведь мало того, что гуртам грозит падеж, абортирование, — мы вместе с нашими семьями можем попасть под бомбежку, а то и просто быть отрезанными танками.