Армада

Сквер Алексей

Армада

— Борзя через пять минут, — всклокоченная проводница, пробубнив в щель купейной двери приглашение валить из поезда, пошла будить остальных пассажиров, имеющих несчастье вылезать именно тут.

Ну, что — вот мы и прибыли в конец географии. Хватаю две сумки со шмотьём и иду в тамбур. Прощаться с в говно пьяным майором, едущим в Краснокаменск, как-то в падлу. Сейчас он дрыхнет после поллитры в своё пропитое рыло и прочитанной мне трёхчаовой лекции на тему«…в какую именно жопу тебе довелось угодить на этот раз». Насквозь неприятный гандон. Именно использованный гандон. Сразу видно — алкот и мудак, раз к своим годам только в майорах. Служить надо было, а не «выживать», как он мне тут плёл. Офицер, твою мать. Тьфу, слякоть.

Я лейтенант. Выпустился только-только. На дворе 96-й год. Генерал Лебедь на Красной Площади, выпуская нас, произнёс сумбурную речь, мол, держитесь, мужики, и только что не перекрестил. Меж тем, в стране окончательный развал армии, правда, я этого ещё не знаю и весь из себя готов служить и заниматься тем, чему неплохо (ха… ещё бы, МосВОКУ блин, Армейская Кузница Страны) выучен. А именно — обучать бойцов давать в лоб (как у нас шутили — грабить, насиловать и убивать чужих близких… поистине у бога есть чувство юмора… и оно чёрное) всем, кто попытается мирный сон наших родных и близких потревожить. Я ещё не знаю такую офигенную нацию, как буряты. И якутов не знаю. А кто такие гураны — вообще не слышал. Я ещё далеко не националист, и даже не мыслю категориями народов. Мне просто некого и не с кем сравнивать.

Я ещё ничего не знаю, и знать, собственно, ничего не хочу.

Кроме одного.

Я — русский офицер, командир взвода, и этот взвод будет лучшим, или этому взводу тотальный пиздец.

6 утра. Борзя. Статуя забайкальского партизана на привокзальной площади.

Какой, нахрен, Ленин в Забайкалье? В эту долбаную Борзю забрел, наверное, какой-то совсем одичавший чувак с ружьём в далёкие революционные годы, и установил советскую власть, ввернув местным буржуям лампочку в жопу. После чего благодарные жители слепили ему из говна памятник, а о Ленине они, наверно, только году к 50-му узнали.

Ну да не суть. Встречает нас, меня и троих таких же зелёных летёх, помятых утром, кадровик майор, от внешнего вида которого я слегка подохуел.

Мы-то, понятно, в парадке, а это штабное чучело в туфлях, но в камуфляже, который одет поверх рубашки!!! с галстуком. Меня прямо там и перекосоёбило. Если в Штабе Армии кадровик так ходит, значит, и остальные так же, что ли?? Какой, в пень, тут устав тогда?? Прав был пьянчуга-майор???

Но по поведению кадровика никак не скажешь, что он клоун. Наоборот. Деловито смотрит документы, матюгает водилу-солдата, чтобы заводил машину (ЗИЛ 131). Поглядывает на часы — не успеваем, что ли?? По-всему видать — нервничает, а то и злится, что в такую рань вынужден торчать тут, а не зацепиться за жену, перелезая через неё к завтраку.

Наконец-то. К машине — по местам — двинулись.

Сначала в Штаб Армии, там минут тридцать оформлялись (курим в курилке, а нас вплетают в историю части), потом моих случайных попутчиков (два инженера и химик) быстренько куда-то спихивают, а меня, славную пехоту, обратно в кузов — и едем в Бригаду. Бывшая Голубая Дивизия. Когда-то элитная десантная часть, ныне мотострелковая отдельная бригада.

Впоследствии оказалось, что от диких степей, в которых расположилась моя Бригада, до вокзала на машине и было-то всего сорок минут езды, да и то от силы. Это вам не провинциальный китайский городок с 8-ю миллионами населения. То есть, городишко переплюнуть можно из конца в конец, достопримечательности — два светофора, рынок, госпиталь, жд станция и вышеозначенный борец с самодержавием, каменно-целеустремлённо пытающийся уйти со своего постамента отсюда на хуй, и как можно скорее.

Серый и довольно унылый, пока ещё жилой угол, забытый правителями, рвущими страну по кускам, он был предоставлен сам себе. Хрущовки и трущёбы. Переплетение ветшающего дерева и разваливающегося камня. Позднее я не раз колесил и пешкодралил по его улицам. Например, местный рынок меня убил дешевизной и качеством. Одноразовый такой себе рынок. На нём все, что продавалось, было одноразовое. От кипятильника до магнитофона. Перепады российского напряжения губили китайскую технику не хуже танка, давящего пехоту в голом поле.

Короче, часов в 8 утра меня приводит этот кадровик в общагу, даёт команду на выделение койко-места, и убывает, насвистывая «капитан, капитан — улыбнитесь», в свою штабнобумагоперекладывательную жизнь. А я, переданный заспанной тётке лет сорока, которая мне почему-то подмигивает мутностеклянным, явно непохмелённым глазом, сопровождаюсь на третий этаж четырёхэтажной общаги, с длинными коридорами, выкрашенными зелёной краской оттенка тоски всех бедолаг, тут побывавших, и свежести времен, когда армия была ещё советской. Всё окружающее напоминает мне какие-то кошмарно-неприглядные сцены из «Сталкера» Тарковского. Краски различимы, но то ли из-за налёта пыли на всём, то ли из-за царящей тут атмосферы полного равнодушия ко всему, сливаются в серо-блёклые тона.

И вот — кульминация. Битая и видавшая виды, криво висящая дверь с отсутствующим номером 38. Отсутствие цифры восполнено тем, что, пока она висела, находящаяся под ней краска выгорела меньше, и на краске, прямо как трафаретом, более тёмным проявилось это число — 38. Как клеймо.

Сопровождающая меня баба начинает барабанить в дверь, не переставая мне улыбаться.

«Чего это у неё?? Блять, да у неё зуба нету спереди… да она с перегарищем же…точно бухая… охуеть»…

Моё настроение понижается до отметки «Идите все нахуй, вы все говно, а я Брюс Уилис».

Бабища щерится, и одновременно продолжает барабанить в дверь. Дверь делает вид, что охраняет вход, с каждым ударом судорожно вздрагивая всем своим естеством, норовя рухнуть внутрь, на благоразумно не спешащих открывать обитателей. Мне вспоминается Баба Яга из детских передач «В гостях у сказки» и возникает дикое желание заорать: «Перестань лыбиться, дура, от тебя воняет… омерзительно!!!», но тут за дверью явно слышится шарканье, и недовольно-сиплый голос неожиданно громко орёт:

— Ну, харэ, блять, барабанить… у нас тут люди спят, блядь…

— Давай открывай, спать сюда приехал, или каво ли?? — не переставая щериться, противно-громко в пустынном коридоре, пропитогустым голосом децебелит бабища.

Это «каво ли» звучит жутко пугающе. Я такого у классиков не читывал, да и не слышал в средней полосе. На самом деле это — местный сленг, заменяющий наше «чё ли».

Дверь открывается, и я вижу, как баба, повернув рожу в зарождающийся проём, меняет улыбку на оскал лютого пиздеца. Это выражается лишь в опускании уголков губ (открытая ротовая щель без зуба так и остается свободной для пролёта мухи).

— Я вам жильца привела, а ты будешь пиздеть, полетишь у меня отсюдава на свою ёбану границу, китайцев караулить… неделю уже водку жрёшь.

— Рая, не еби мне мозг, — на пороге стоит капитан карманного размера с такими же мутными глазами, расхристанный и в кроссовках на босу ногу. Трёхдневная щетина довершает портрет защитника госграницы во внеслужебное время. (Командировка??)

— Водку будешь??? — это он явно не мне.

Рая, фыркнув, поворачивается и чешет мимо меня по коридору, уже никому не скалясь и ничем не интересуясь, бубня на ходу, где она видела водку, жильцов и пополнение заодно с китайцами. Она похожа на смертельно раненого Вертера, каким-то чудом съебавшегося от космопиратов.

Капитан смотрит на меня секунд пять. Потом, хмыкнув, поворачивается ко мне спиной и идёт в внутрь комнаты…