На карте не значится

Д. Ионичев

На карте не значится

КОГДА И ГДЕ НАЧАЛИСЬ СОБЫТИЯ ЭТОЙ ПОВЕСТИ

Шел трудный сентябрь 1943 года. В тяжелых боях, шаг за шагом, освобождалась израненная советская земля. Руины и бесконечные могилы оставлял за собой жестокий враг, угоняя в рабство и уничтожая советских людей.

Вся фашистская Германия и оккупированные ею территории были покрыты черной сетью эсэсовских лагерей истребления. Строго охранялись они, держались в секрете. И нигде еще не печаталась тогда карта «Эсэсовской Европы», с этой черной паутиной смерти. Географические атласы по-прежнему раскрашивались в приятные цвета. Не имела страшных отметок и карта Норвегии. Не было зловещего черного знака и на одиноком, безымянном островке, затерявшемся в бескрайних просторах Северного Ледовитого океана…

Лежащий в стороне от морских коммуникаций, необитаемый и непосещаемый, он был невелик - менее шести километров в поперечнике - и представлял собой беспорядочное нагромождение скалистых возвышенностей и многочисленных ущелий, большую часть года покрытых низкими тучами и туманами. Найти его можно было только случайно, сбившись с курса в дурную погоду…

Огибая скалистые, отвесные берега острова, трудно было обратить внимание на один из многих, ничем не примечательный, небольшой фиорд с южной стороны. Но именно этот незаметный фиорд неожиданно приводил в просторную и удобную бухту, с глубокими, спокойными водами…

В день, когда начались события этой повести, в океане свирепствовал шторм. Огромные волны с грохотом обрушивались на высокие скалы, вздымая белые клочья пены. Ветер подхватывал эти клочья и с воем кружил их над островом, превращая в острые вихри водяной пыли.

В тот день уже нельзя было сказать, что безымянный островок - необитаемый и непосещаемый. Нет!.. В его скрытой бухте имелась просторная пристань, с удобным длинным причалом, со складами на каменистом берегу… А сквозь роящиеся в воздухе рваные клубы колючего тумана можно было разглядеть и людей- двух военных в эсэсовской форме…

Они взошли на причал, внимательно осмотрели его, и затем один из них, стараясь перекрыть грохот прибоя, доносившийся из-за береговых скал, прокричал прямо в ухо другому:

- Только бы он сумел войти в фиорд! А здесь ему не страшны никакие бури!

- Да! - согласился другой. - Пристать он сможет прямо к причалу! Вполне!..

Оба эсэсовца сошли обратно на пристань и уселись в ожидавшую их машину, которая сразу же тронулась. По узкой дороге, вырубленной в каменном грунте, она осторожно поднялась в гору и скрылась за скалой.

Местоположение этого одинокого, безвестного острова, где развернутся события повести, на секретной карте эсэсовцев уже давно было отмечено зловещим черным знаком, с загадочной припиской; «Операция Железный Клюв»…

ПРИМЕЧАТЕЛЬНЫЙ РАЗГОВОР В КАЮТЕ КАПИТАНА ШЕРСТНЕВА

Небольшой караван советских судов уже много дней осторожно пробирался к цели. Но шторм разбросал караван в разные стороны и радиотелефонная связь между судами прервалась…

К концу третьего дня шторм, казалось, начал набирать новые силы. Тяжело нагруженное судно «Нева», стараясь удержаться против ветра, то и дело глубоко зарывалось в бурлящие волны… Медленно продвигалась «Нева» вперед, ныряя снова и снова. И вдруг все изменилось.

Огромный, клокочущий вал перекатился через бак и с грохотом обрушился на палубу. Судно поднялось, потом опустилось в бездну и, врезавшись носом во встречную волну, неожиданно закачалось спокойно.

Бешеный ветер умчался прочь. Острые смерчи соленых брызг, крутившиеся над палубой, мешавшие дышать и смотреть, рассеялись, - и кругом сразу прояснело. Холодное небо, затянутое мрачными тучами, у горизонта открылось. Выглянуло низкое полярное солнце и осветило бескрайние пространства океана.

Ледяные волны, с крутыми кипящими гребнями, быстро успокаивались, как будто решили дать заслуженный отдых упрямому судну и его неутомимому экипажу, который уже снова трудился.

Под «всевидящим оком» старожила «Невы», боцмана Кузьмина, люди откачивали воду, ворвавшуюся в среднюю надстройку, проверяли крышки люков, затянутые парусиной, подтягивали крепления спасательных шлюпок… Да мало ли что надо было сделать на судне, выдержавшем только что свирепый трехсуточный шторм!

Он был неутомим, этот «морской волк» с облысевшей головой, круглой как шар, и прокуренными усами-сосульками. Команда побаивалась и любила его, за глаза называя Кузьмичом. Неторопливо обходил Кузьмич судно, придирчиво осматривал, как идет работа, учитывая, что и во время аврала у людей всегда находятся свои личные дела, без которых можно было бы в такое время и обойтись.

Ничего не пропускал глазастый Кузьмич, однако на этот раз не заметил, как у вентиляционного раструба остановились двое: радист Пархомов и рулевой Силантьев. Оба возбужденные, красные.

- Накрепко прикуси свой язык! Понятно?! - угрожающе шипел Пархомов. - Или Кирилл Пархомов свернет тебе голову, как цыпленку!

Силантьев молчал.

- Дай сюда! - Пархомов протянул руку. - Фома! Последний раз говорю, - выкладывай, или будет плохо! Пархомов слов на ветер не бросает! Понятно?!

Силантьев был на голову выше Пархомова, плечистее и явно сильнее. Но он молча вытащил из-за пазухи какой-то конверт, сунул его в протянутую руку и угрюмо^ зашагал прочь.

Кузьмич в это время подходил к камбузу. А там тоже уединились двое из молодежной части экипажа: Коля Петров, секретарь комсомольской организации судна, курносый паренек с курчавой головой, и Женя Муратов, «юный художник», постоянно оформлявший судовую стенгазету и начинявший ее острыми карикатурами и шаржами.

Они стояли лицом к лицу, взъерошенные, словно молодые петухи, готовые наброситься друг на друга.

- Ты сорвал выход стенгазеты в срок, - вполголоса, но горячо говорил Коля Петров. - Мы заставим тебя нарисовать карикатуру на самого себя!

- А ты, Колька, как секретарь, - балда, коли не понимаешь такого случая! Я показал тебе, что делал… Это не финтифлюшка какая-нибудь, а нужное!..

Увидев подходившего Кузьмича, ребята оборвали ссору и быстро разошлись по своим местам. Но спустя некоторое время у люка, где шла работа, вокруг Муратова столпилась большая группа команды. Все с интересом рассматривали вылепленную из хлебного мякиша и раскрашенную тушью фигуру Гитлера.

Звериный наклон головы, со зловещей челкой, нависшей на лоб, свирепый взгляд исподлобья, засученные рукава и в руке, огромный топор палача, со свастикой на лезвии, опиравшемся на плаху, - таков был портрет главаря немецкого фашизма.

Хлебная фигурка ходила по рукам, вызывая восхищение мастерством Муратова, талантливо и остро выразившим кровавую суть гитлеризма.

- Ну, Женька, попался бы ты в лапы к фашистам,- они оторвали бы тебе пальцы, выкололи глаза и казнили бы по частям!-сказал приятель Муратова, Лёша Парменов.

- Руки коротки добраться им до Женьки!-откликнулся довольный Муратов.

- Товарищи, что за митинг во время работы?! - подал голос подошедший боцман. - Аврал - и развлечения!?- Люди бросились врассыпную. Однако и Кузьмич долго вертел в руках хлебную фигурку, рассматривая со всех сторон.

- Учиться тебе надо, Женя, - задумчиво сказал он. - Толк из тебя большой будет…

А в это время в каюте капитана Шерстнева происходил примечательный разговор.

- Вы, Борис Андреевич, сугубо штатский человек и не вполне понимаете обстановку, - сказал Шерстнев единственному и особому пассажиру «Невы» - Рынину. - Если вы не возражаете, я вам коротко все объясню.