Севастопольская повесть

Для наших потомков двадцатый век будет, наверно, особым, резко переломным этапом истории. В самом его начале мир вошел в долгий скачок, из которого он выходит неузнаваемо другим, совсем не таким, каким входил в него.

Мировое развитие стало невиданно острым, во всех областях жизни начались революционные перевороты, и это круто изменило всю атмосферу жизни и всю психологию людей. Множественные революции пронизывают всю ткань будней, все устои цивилизации; они идут круто, с болью и кровью, и делают двадцатый век неслыханно конфликтным, резко превосходящим по напряженности любую другую эпоху человечества.

Август Ефимович Явич был среди первых детей двадцатого века: он родился в 1900 году. Его юношество пришлось на конец 10-х - начало 20-х годов, - первый вал всеобщей революции, первое планетарное землетрясение, которое ударило в самую сердцевину старых устоев жизни.

Эти годы на всю жизнь поразили писателя скоплением переломов, и «влечение, род недуга» к ним стало его главной магнитной стрелкой. Большинство его книг - и все лучшие из них - написаны об этой эпохе: о первой мировой войне, о «февралюции», как говорят его герои, об Октябре и о гражданской войне.

Август Явич - доброволец гражданской войны, он участвовал в борьбе против Мамонтова, Шкуро, Врангеля. Потом работал в газетах - сначала в Воронеже, потом в Москве{1}. Воевал он и против фашистов: еще перед войной его призвали во флот, на крейсер «Красный Кавказ», с первых дней войны он был в Севастополе, участвовал в боях, работал во фронтовой печати, а потом - в газете «Красный флот».

Отечественная война (1941 - 1945) - второй полюс притяжения его интересов, о ней написаны его «Севастопольская повесть» и рассказы.

Как писателя А. Явича влечет особое состояние мира, слом времен, когда до дна обнажаются корни жизни и, как на круче обрыва, видны ее подспудные пласты. Эта тяга к временам, когда рвутся одни узлы истории и завязываются другие, просвечивает в большинстве его книг: и в ранних романах «Путь» и «Сыновья», и в последних книгах («Корневы и время», «Крушение надежд»), и во многих других его произведениях.

Особенно весомые плоды эта тяга дала в «Григории Пугачеве» и в «Жизни и подвигах Родиона Аникеева», в романе «Андрей Руднев» (в первом издании - «Утро»).

* * *

В литературу А. Явич вошел в 1925 году, и вошел бурно - повестью о людях ЧК «Григорий Пугачев». Повесть написана в ключе сурового, жестокого реализма, в отстраненной, объективной манере - и в духе настоящей человечности.

Время красного террора, который был ответом на белый террор, смертельный накал борьбы, трагическая работа, которую солдаты революции делали во имя революции, - все это написано с обнаженной правдивостью и лапидарно, сжато, как бы отчеканено по металлу. Жизненное содержание туго спрессовано в повести, оно пульсирует в ней, как кровь в венах.

И не случайно герой повести Григорий Пугачев - потомок знаменитого Емельяна Пугачева. И не случайно он казнит графа Панина - потомка того Панина, который был среди палачей Емельяна. В этом - рельефно заявленное стремление писателя искать корни, которые питают листву, искать те точки, где веточка жизни отрастает от ствола истории.

Смысл такого укоренения в историю многослоен: тут и мысль о вековой ненависти жертв к своим угнетателям; и мысль о крестьянской стихии, в которую частью своих корней уходит Григорий Пугачев, ревнитель пролетарской дисциплины, о взрыве этой стихии и об ее обуздании, о сложности в тогдашней расстановке сил, о противоречиях, которые рождает в Пугачеве его жестокая, но вынужденная работа…

Такое подсвечивание историей делает более масштабной - соразмерной истории - и суровую работу Пугачева, и его борьбу с теми, кто оподляется на этой работе, и изматывающую его душу борьбу между необходимостью карать и необходимостью быть человечным.

«Пугачев» был написан более 60 лет назад, и тогда о нем немало говорили и спорили. Противники повести нападали на ее обнаженную правдивость, и потому отдельной книгой она вышла только в 60-е годы. И это несмотря на то, что «Правда» назвала повесть «многообещающим произведением советской литературы», а имя А. Явича - в числе писателей, о которых можно говорить без скидок, по большому счету. Так, как написал о ЧК и людях ЧК А. Явич, в нашей литературе не писалось. Повесть стала первооткрытием, она вобрала в себя истинный дух времени и потому живет в литературе как резкое и рельефное выражение резкой и рельефной эпохи.

Об этом же времени написана и повесть «Враги» с ее живым колоритом, сложными, неупрощенными фигурами пленных, экономно вылепленными характерами людей из народа.

В конце 20-х - начале 30-х годов А. Явич пишет много. В 1927 году вышел его роман «Путь», который вызвал интерес М. Горького. В 1935 году Р. Роллан прочел только что вышедших «Сыновей» и написал А. Явичу, что его тронула «художественная зрелость, психологическая глубина, эмоциональная насыщенность и мастерство». (Оба эти романа были как бы черновыми вариантами и подступами к более позднему роману - «Андрей Руднев (Утро)»,-который писатель считал одной из главных своих книг.)

В те годы А. Явич много ездит по стране, и эти поездки дают ему материал для новых рассказов и повестей. Среди них - цикл «Калмыцкая степь» (1940), в котором запечатлены колоритные нравы калмыков, выведены своеобразные люди с особым укладом жизни и особенным мировосприятием.

После войны он пишет «Севастопольскую повесть» (1948) - рассказ о последнем дне батареи, которая до последнего снаряда и последнего человека дралась с фашистами. Один из персонажей повести, фронтовой корреспондент Озарнин, схож с самим писателем, и можно предположить, что в нем есть автобиографический материал. Есть он, видимо, и в Озарнине из «Маленького романа» (1945) - повести о драматической, нервной, дерганной влюбленности двух очень не похожих, очень не подходящих друг другу людей…

* * *

Главные персонажи многих книг А. Явича - люди, близкие друг другу по своему нравственно-психологическому типу. Это романтики, идеалисты - в житейском смысле этого слова, - люди, которые смотрят на мир сквозь призму своих идеалов и резко делят его на свет и темь - то, что близко их идеалам, и то, что враждебно им. Чувства обычно больше правят ими, чем разум, и восторженный идеализм - их основной психологический двигатель.

Таков поначалу и Андрей Руднев из «Утра» (1956). Этот роман А. Явич писал десять лет, а готовился к нему около тридцати, с первых своих писательских шагов.

Андрей - журналист большевистской газеты. У него особый романтизм - революционно-якобинский, и даже газетный псевдоним у него - Якобинец. В начале гражданской войны он добровольцем уходит в армию, и вот - его первый бой, бой-хаос, бой-сумбур, бой-столпотворение.

Цепи врагов идут на окопы, и вспышка чувств кидает Андрея первым в контратаку. Он срывается им навстречу, но тут же в нем вспыхивает другой импульс: «…злобное, неодолимое омерзение к войне, к смерти, ко всему тому чудовищному, враждебному человеческой природе, что делалось на этом разрытом, истоптанном, исковерканном поле».

И, оглушенный этой вспышкой, он вдруг кинулся бежать - «бежать от этого ужаса, когда люди, ничем не отличающиеся друг от друга - ни одеждой, ни языком, - опьяненные жаждой крови и убийства, сейчас же, вот сию же минуту ударят в штыки».

Это - одна из ключевых сцен романа, та самая острая ситуация, которая, как рентген, просвечивает глубины характера и, как увеличительное стекло, укрупняет все в человеке - его доблести и слабости, достоинства и изъяны.

Чувства Андрея легче всего назвать первым страхом новичка, трусостью дебютанта. Наверно, доля такого страха в них есть, но главное тут - страх не за себя, а за других, «за человечество»; это ужас перед смертоубийством, противным самой природе человека, ужас перед варварством войны - самого бесчеловечного состояния человеческой жизни.