Аджим-Ушкай подземный

Николай Камбулов

АДЖИМ-УШКАЙ ПОДЗЕМНЫЙ

От автора

Изрытая воронками, обвалами, земля казалась взлохмаченной, будто прошелся здесь невероятной силы смерч, покружил, поразбойничал — и был таков.

Тишина. Молчат щербатые воронки, немы черные глазницы провалов, немы и… страшны.

Неподалеку плещется море, играют в лучах южного солнца бесконечные волны.

И тогда было это море. Оно видело, оно помнит.

— Что же здесь произошло? — в который раз спрашивает меня мужчина средних лет. Его «Москвич», покрытый дорожной пылью, стоит у закопченного камня. Он путешествует по местам боев, он знает и об Аджим-Ушкае.

Пусть спросит у моря, оно видело, оно знает. Море, море, твой шепот не понятен человеку.

Мужчина говорит: «Я читал краткую историю Великой Отечественной войны. И там говорится, что здесь бои закончились 19 мая…»

Что он говорит, я знаю наизусть из той же книги: «Немецко-фашистские войска прорвались через Турецкий вал и развили успех в направлении Керчи. 19 мая они овладели городом. Восточнее Керчи наши арьергардные части вели бои до 20 мая, прикрывая эвакуацию войск на Таманский полуостров».

А что потом случилось? Что стало с этими арьергардными частями, которые прикрывали эвакуацию войск? Они тоже переправились на Тамань? И откуда этот землелом, кто взлохматил эту землю?

Тут бушевал смерч! И не день, не два — долгие месяцы!

И сейчас еще кажется: земля кипит, пенится, то поднимаясь, то оседая, то застывая многочисленными холмиками и провалами, сквозь глазницы которых тянет терпким запахом, от которого по коже пробегает озноб…

Под землей были люди, бойцы и командиры Красной Армии.

Они сражались.

Их были тысячи.

Они находились в полном окружении. Многие месяцы.

И не сдались врагу.

ПРОЛОГ

Шла вторая половина мая сурового 1942 года. В штабе немецких войск царило оживление: командиры частей доносили командующему группировкой о взятии последней переправы через Керченский пролив. Ошалелые от успехов штабисты поздравляли друг друга с наступившей тишиной, им очень хотелось тишины, хотя бы на несколько дней. И им казалось, что она наступила, ибо советские войска отошли на Тамань, правда, какая-то небольшая, очень небольшая горстка «безумцев» окопалась у поселка Аджим-Ушкай, тоже маленького, очень маленького, и продолжает отстреливаться. Но это — пустяки, не пройдет и двух часов, как «безумцы» поднимут руки.

Горела Керчь. В порту и пригородных поселках рвались артиллерийские склады, с тяжелым шуршанием пролетали над домами снаряды. Падая на улицах, они дырявили каменные ограды. В одном из рваных проемов появилась вихрастая голова: глаза задиристые, гневные, волосы хохолком — непокорные. Паренек огляделся, свистнул кому-то и скрылся за оградой. Вскоре к стенке подбежал черноголовый подросток. Он позвал:

— Братеня, Дима, где ты? Слышишь, я знаю, где лежат гранаты. Бабахнем по фрицам…

— Я тебе бабахну, Мишка, — вновь показался вихрастый паренек. — Товарищ Блохин, ты чего шумишь! — шикнул он на меньшого по-взрослому и помог пролезть в проем…

Дымился смрадным дымом и поселок Аджим-Ушкай. Припав грудью к обожженной земле, лежал в воронке, неподалеку от крайнего дома, сухощавый полковник. То был Ягунов Павел Максимович, бывший начальник отдела боевой подготовки армии. Бывший… Не верилось, но что поделаешь, штаб на Тамани, а он, полковник Ягунов, остался здесь, в окружении. Мысль об окружении сверлила всего лишь одну минуту. Он отогнал ее прочь, как назойливую муху, и окинул взором взлохмаченную снарядами и бомбами землю, заметил неподалеку от себя батальонного комиссара, и ему стало как-то легче. «А комиссар-то из штаба фронта, — вспомнил он, где видел этого человека. — Кажется, Парахин, Иван Павлович. Комиссар на месте — теперь и командиру веселее».

Он еще не знал, чем будет командовать — полком или дивизией: Ягунов видел, как в течение нескольких дней, когда шли жаркие бои за поселок Аджим- Ушкай, со всех направлений шли сюда ротами, взводами, небольшими группами и в одиночку бойцы и командиры из частей, прикрывавших переправу наших войск на Тамань, и Ягунов отводил им участки, позиции, и люди дрались, не помышляя об отступлении, не пугаясь вражеского окружения. Полковник проводил взглядом две скрывшиеся в черном зеве автомашины, повозку с запряженными лошадьми, прошептал: «Будем сражаться и под землей».

Об этом же думал и старший лейтенант Михаил Григорьевич Поважный. Он находился в северной части поселка и не знал, что в километре от него, там, где маячит продымленный Царский курган, находятся советские бойцы и что незнакомый ему полковник Ягунов уже собирает силы в единый кулак. Для уточнения обстановки не хватало времени. С севера, со стороны Азовского моря, наседали немцы: они решили разделаться с «безумцами». Батальон, которым командовал Поважный, принял бой. Схватка длилась недолго. Враг вынужден был отойти.

Еще до подхода к Аджим-Ушкаю вышел из строя командир полка майор Голядкин. Обливаясь кровью, он подозвал к себе Поважного и сказал:

— Передаю вам командование полком, приказываю не отступать… Держитесь, Михаил Григорьевич, до последнего дыхания.

Голядкина и раненого комиссара полка старшего батальонного комиссара Евсеева унесли с поля боя. Поважный не знал, успели ли переправить их на Тамань. Теперь он во главе полка. Когда немцы отошли, Михаил Григорьевич собрал сведения о наличии людей: оказалось шестьсот человек. Через час начальник штаба лейтенант Шкода доложил: к полку «прибилось» еще свыше шестисот бойцов и командиров из других частей и соединений, кроме того в подземелье укрывается большое количество гражданского населения.

— Это же сила! — звонко выкрикнул откуда-то появившийся молоденький большеголовый боец, одетый в морскую форму.

— Из 83-й морской бригады? — спросил Поважный.

— Так точно, командир, из этой бригады. Да я вас знаю, товарищ старший лейтенант, вы у нас командовали батальоном. Помните, в Семиколодезях?

— Верно, командовал. Как фамилия?

— Карацуба, Леонид Карацуба.

— Будешь у меня связным.

Из дневника Михаила Григорьевича Поважного.

«…Фашисты ударили по северной части Аджим-Ушкая. Они вывели из строя нашу артиллерию. Я отдал приказ идти в рукопашный бой. Это была жестокая схватка. Она длилась до самого вечера. Ночью я отвел людей в Малые Аджимушкайские каменоломни, выставил заставы и приказал ни в коем случае не допустить прорыва врага в каменоломни. Под землей оказалось большое количество рядового и командного состава, много гражданского населения из Керчи и прилегающих к городу поселков. Сразу приступил к формированию батальонов, штаба подземного гарнизона, учету боеприпасов, продовольствия и вооружения».

В Аджим-Ушкай вошли немцы. В штабах вражеских частей вновь заговорили о тишине, на этот раз с сомнениями, но все же говорили о ликвидации «красных безумцев», и даже некоторые пробовали пиликать на губных гармошках, адъютанты спешили занять для своих командиров лучшие дома, обставить мебелью. А под землей жил другой Аджим-Ушкай. Малые катакомбы тянулись на несколько километров. Их значительно превышали своими размерами Центральные каменоломни. И в тех и в других — тысячи бойцов и командиров. На поверхности их разделяет огромная корытообразная лощина. Под землей они изолированы друг от друга, и штаб полковника Ягунова не знает, что совсем рядом, в шестистах метрах, старший лейтенант Поважный сформировал три батальона, готовых умереть в темных отсеках и громадных ответвлениях в борьбе с врагом, как и не знал Михаил Григорьевич, что в Центральных катакомбах находится еще большее количество советских бойцов и командиров, решивших до последнего дыхания удерживать каждую пядь родной земли.