Собрание сочинений

Миссис Гласс ощетинилась:

— Разумеется, слушаю!

— Ладно… а то не хочется, чтобы мне тут балеху портили. — Зуи густо хохотнул, потом затянулся. Сигарета осталась в руке, а Зуи продолжал работать пилочкой. — Первая книжка — «Путь странника», — сказал он, — главным образом про то, какие у странника в пути приключения. С кем он встречается, что говорит, что они ему говорят — а он просто ходит и знакомится с чертовски приятными людьми. Окончание — «Странник продолжает путь» — это главным образом трактат о том, что и как в Иисусовой молитве, он в виде диалога. Встречаются странник, книжник, монах и еще кто-то вроде затворника и между собой перетирают. Ну вот, в общем, и все. — Зуи опять глянул — очень кратко — на мать и перекинул пилочку в левую руку. — Обе книжки, если тебе интересно, — сказал он, — задуманы вроде как для того, чтоб открыть всем глаза на необходимость и пользу от непрестанного произнесения Иисусовой молитвы. Сначала под присмотром опытного наставника — вроде как христианского гуру, — а затем, когда человек до какой-то степени ею овладеет, он должен продолжать сам. А главная мысль в том, что эта молитва вроде как предназначена не только для всяких ханжей и праведных хвастунов. Можешь хоть церковную кружку опустошать, но молитву повторяй. Просветление наступает вместе с молитвой, а не до нее. — Зуи нахмурился, но эдак по-школярски. — Смысл, на самом деле, в том, что рано или поздно сама по себе молитва переходит с уст и из головы в самую сердцевину души и становится автоматической функцией личности, как биенье сердца. А потом, через некоторое время, раз молитва автоматически уже в душе, человек вроде как должен вступить в так называемую подлинную суть всего. В книжках эта тема, на самом деле, не поднимается, но, по восточным понятиям, в теле есть семь тонких центров, называются чакры, и тот, что ближе всего связан с сердцем, называется анахата, он вроде как просто дьявольски чувствителен и мощен, и когда активируется, приводит в действие еще один центр, между бровей, называется аджна — вообще-то просто шишковидная железа, вернее аура вокруг шишковидной железы, — и тут бац, открывается то, что у мистиков зовется «третьим глазом». Ничего, елки-палки, нового. В смысле, это не странник со своей шайкой-лейкой все начал. В Индии бог знает сколько веков это известно под названием джапам. Просто повторение любого человеческого имени Бога. Или имен его воплощений — его аватар, если хочешь технических подробностей. Смысл в том, что если достаточно долго и регулярно вызываешь имя, причем буквально от души, рано или поздно получишь ответ. Ну, не вполне ответ. Отзыв. — Зуи вдруг развернулся, открыл аптечку, положил на место пилку и снял с полки примечательно куцую на вид апельсиновую палочку. — Кто погрыз мою палочку? — спросил он. Запястьем кратко промокнул испарину на верхней губе, после чего палочкой стал отгибать кутикулы.

Наблюдая за ним, миссис Гласс затянулась поглубже, после чего скрестила ноги и осведомилась — вопросила:

— И Фрэнни такая, что ли? То есть всяким таким занимается?

— Насколько я понимаю. Не спрашивай меня, спроси ее.

Повисла короткая пауза — и притом двусмысленная. Затем миссис Гласс отрывисто и довольно решительно поинтересовалась:

— Сколько этим надо заниматься?

Лицо Зуи зарделось от удовольствия. Он повернулся к матери.

— Сколько? — переспросил он. — Ой, да недолго. Пока в комнату не захотят вторгнуться маляры. А потом зайдет целая процессия святых и бодхисаттв с мисками куриного бульона. Фоном запоет хор Холла Джонсона, [198] а камеры наедут на славного пожилого господина в набедренной повязке, что стоит напротив задника с горами, синими небесами и белыми облаками, и мир снизойдет на лица всех…

— Ладно, прекрати, — сказала миссис Гласс.

— Ну господи же. Я просто хотел помочь. Помилосердуй. Я не хочу, чтобы у тебя сложилось впечатление, будто в жизни верующего нет никаких… ну, знаешь — неудобств. В смысле, многие не принимают ее просто потому, что полагают, будто им надо будет как-то гадко напрягаться и упираться — ну, ты меня понимаешь. — Ясно было, что оратор с явным наслаждением подходит к вершине своей рацеи. Он внушительно погрозил матери апельсиновой палочкой. — И как только мы покинем сию часовню, надеюсь, ты примешь от меня крохотный томик, коим я всегда восхищался. Мне представляется, в нем идет речь о некоторых тонких материях, кои мы с тобой сегодня утром обсуждали. «Бог — мое хобби». Написал доктор Гомер Винсент Клод Пирсон-младший. [199] В этой книжице, как тебе откроется, доктор Пирсон очень доходчиво рассказывает нам, как с двадцати одного года каждый день выделял по чуть-чуть времени — две минуты утром и две минуты вечером, если я правильно помню, — и в конце первого же года лишь этими маленькими неофициальными посиделками с Богом увеличил свой годовой доход на семьдесят четыре процента. Кажется, у меня завалялся лишний экземплярчик, и если ты будешь себя хорошо…

— Ох, ты невозможен, — сказала миссис Гласс. Но как-то невнятно. Глаза ее вновь отыскали старинного друга — синий коврик. Она не отводила от него взгляд, пока Зуи — ухмыляясь, но с обильной испариной на верхней губе — продолжал орудовать апельсиновой палочкой. Наконец миссис Гласс испустила один из своих первосортных вздохов и перенесла внимание на Зуи, который, занимаясь кутикулами, наполовину повернулся к утреннему свету. Обшаривая линии и плоскости его на удивление тощей неприкрытой спины, пристальный взор ее постепенно вошел в фокус. Лишь за несколько секунд глаза ее, казалось, сбросили темный и тяжкий балласт и засияли признательностью поклонницы.

— Ты уже такой широкоплечий и хорошенький, — произнесла она вслух, дотянулась и тронула его поясницу. — Я боялась, эти твои дурацкие гантели тебя испортят…

— Не надо, а? — сказал Зуи резко, отпрядывая.

— Что не надо?

Зуи потянул на себя дверцу аптечки и положил апельсиновую палочку на место.

— Не надо и все. Не восхищайся моей дебильной спиной, — сказал он и закрыл аптечку. Снял черные шелковые носки с перекладины для полотенец и перенес их к батарее. Сам сел на нее, несмотря на жар — или из-за него — и стал их натягивать.

Миссис Гласс несколько запоздало фыркнула.

— Не восхищаться твоей спиной — это мило! — сказала она. Но обиделась, и ей даже стало больно. Она смотрела, как Зуи надевает носки, со смешанной горечью и неукротимым интересом человека, бесконечными годами осматривавшего стиранные носки на предмет дыр. Затем вдруг с самым слышимым своим вздохом встала и, суровая, призванная долгом, переместилась к раковине, чей район Зуи только что покинул. Первой вопиюще мученической задачей миссис Гласс было пустить холодную воду.

— Мог бы и научиться закрывать колпачком то, чем пользуешься, — сказала она, намеренно подпустив в тон сварливости.

Зуи глянул на нее с батареи, на которой прилаживал к носкам подвязки.

— А ты могла бы научиться уходить с вечеринки, когда она заканчивается, — сказал он. — Я же не шучу, Бесси. Мне бы тут хоть минутку одиночества — как бы грубо это ни звучало. Во — первых, я спешу. В половине третьего мне надо быть в конторе у Лесажа, а сперва хотелось еще кое-что сделать в центре. Пойдем уже, а?

Миссис Гласс отвлеклась от хозяйственной суеты, дабы взглянуть на него и задать вопрос того сорта, что многие годы раздражал всех ее детей до единого:

— Но ты же пообедаешь перед уходом, правда?

— В городе поем… Черт, да где же второй ботинок?

Миссис Гласс вперилась в него.

— Ты поговоришь с сестрой перед уходом или не поговоришь? — настойчиво спросила она.

— Не знаю, Бесси, — ответил Зуи после ощутимого колебания. — Хватит спрашивать, а? Если бы мне было чего шикарного сказать ей утром, я бы сказал. Хватит уже. — В одном завязанном ботинке и без второго вообще он рухнул на четвереньки и поводил рукой под батареей. — А. Вот ты где, гаденыш, — сказал он. Перед батареей стояли маленькие весы. Зуи уселся на них с блудным ботинком в руке.