Клоун Шалимар

Правда, в черноволосой, с не по-английски смуглым румянцем девушке невозможно было найти хоть отдаленное сходство с Маргарет Роудз, и за три дня до того, как Индии исполнилось семь лет, ей довелось узнать тяжкую правду: оказалось, что она приемная дочь. Дело в том, что она заметила, как побитая Хелена нашептывает что-то про нее одноклассницам, и, набравшись мужества, подступила к Пегги с расспросами. Маргарет Роудз побагровела от злости, но ответ дала, хотя и довольно уклончивый. «Что ж, — сказала Серая Крыса, — к великому сожалению, мне неизвестно имя женщины, которая тебя родила. Тьфу ты, черт! Кажется, она умерла сразу после твоего рождения. Насчет отца ничего не знаю. И перестань задавать эти вопросы. Я твоя мать. Я стала тебе матерью с первых часов твоей жизни. Никакой другой матери, кроме меня, у тебя нет, и отца нет. У тебя только я, и чтобы я больше никогда не слышала этих дурацких вопросов — ясно?»

Так девочка оказалась в западне лжи; она стала пленницей вымысла, весьма далекого от правды. Внутренний мир ее был нарушен, и ее мятежный дух, словно гигантский змей, дремавший на дне океана, пробудился от спячки.

Событие, которому суждено было разорвать этот кокон лжи, произошло несколько месяцев спустя, в ноябре 1974 года, на той же самой улице, в доме номер сорок шесть. Английский аристократ лорд Лукан, разведенный и проживавший отдельно от своей жены Вероники, седьмого ноября вечером в надвинутой на глаза вязаной шапке проник в свой бывший дом и на кухне цокольного этажа убил няню своих детей, в полутьме, вероятно, приняв ее за свою жену, после чего поднялся наверх и, несмотря на присутствие трех малолетних ребятишек, набросился на супругу: он засунул ей в горло три пальца, стремясь задушить, потом попытался выдавить ей глаза и наконец стал бить по голове. Она была тоненькой и хрупкой, но умудрилась ухватить его за гениталии и, пока он корчился от боли, успела спастись. Она выбежала на улицу и с криком о помощи влетела в паб. Лорду Лукану удалось скрыться. Его машину нашли возле порта в Нью-Хейвене, а сам он исчез, оставив несколько коротких записок друзьям — в основном они касались финансов — и немалые карточные долги.

Джон Бинхем, или, как его называли, Счастливчик Лукан, за сто двадцатилетнюю историю существования рода Бинхемов был уже седьмым баронетом. Его предок, баронет Лукан номер три, тоже сумел по-своему отличиться. Именно на нем лежала вина за гибель кавалерийской бригады во время Крымской кампании. Это случилось во время сражения при Балаклаве. По любопытному стечению обстоятельств балаклавой называли во время Второй мировой и теплые вязаные шапки, подобные той, которая во время нападения закрывала лицо кровожадного прапрапраправнука бравого бригадного генерала.

Наутро после происшествия в дверь Маргарет позвонил полицейский офицер. Он хотел знать, не заметил ли кто-нибудь из них чего-нибудь необычного накануне вечером. Пегги ответила, что ребенок спал, а она ничего особенного не слышала. Позже, когда история попала в газеты и все узнали о том, как спаслась леди Лукан, Индию очень удивило, как могло случиться, что Пегги ничего не слышала, ведь ночь была душная и окна в гостиной были открыты, к тому же паб находился как раз напротив них. Полицейский навестил их еще раз: его интересовало, насколько хорошо миссис Роудз знала лорда Лукана, поскольку они были членами одного и того же гольф-клуба «Клермон». «Я, конечно, знала его в лицо, — ответила Пегги, — но мы не были близко знакомы». Индия много раз слышала из уст Пегги имена ее клубных приятелей: она упоминала Эспиналла, Илвса и, конечно же, Счастливчика Лукана — и снова удивилась, отчего Маргарет ответила, будто близко его не знала. Впоследствии ей стало известно, что та была не единственной, кто врал. Многие полагали, что высший класс «сомкнул ряды», чтобы, позаимствовав у сицилийцев принцип омерты — умолчания, не выдать одного из своих. А Индия слышала, как Пегги рыдала в ту ночь, повторяя: «О, Джон, бедный Джон!» Правда, девочка не сделала из этого никаких выводов — ведь ей было всего семь. Еще через несколько дней полиция опубликовала заявление: в нем выражалось неодобрение в адрес друзей и знакомых Лукана «за сокрытие важной информации, что является уголовно наказуемым, независимо от того, кто покрывает преступника — миллионер или аристократ». Однако к тому времени Индия начисто позабыла про Счастливчика Лукана, потому что через два дня Пегги Офалс явилась к ней посреди ночи с опухшими от слез глазами и заявила:

— Я должна тебе кое-что сообщить. Хм… да-да… Ты должна знать: у тебя есть отец.

Спустя ровно месяц после того как Серая Крыса в безотчетном порыве сообщила Индии имя ее отца, Максимилиан Офалс возник на пороге их дома с цветами и нелепой куклой в руках.

— Я не играю в куклы, — с серьезным лицом сказала Индия и с ходу продемонстрировала степень материнской заботы и вкусы матери в выборе игрушек для ребенка. — Я люблю луки, стрелы, рогатки, мечи и оружие.

Макс посмотрел ей прямо в глаза и серьезно произнес:

— Возьми ее и используй как мишень. Без мишени неинтересно.

Потом он взял ее на руки, крепко-крепко обнял, и она, как и все прочие, влюбилась в него с первого взгляда. А затем усадил рядом с собою в машину и велел шоферу везти их в самый шикарный ресторан на берегу. Ему было шестьдесят четыре, и он знал наизусть слова песенки: «Напиши открытку, хоть строчку черкни, коль я еще нужен, на ужин позови».

— Ты ведь очень старенький, папочка, да? — спросила она, расправляясь с мороженым. — Ты, наверно, скоро умрешь?

Он покачал головой и твердо проговорил:

— Ну уж нет. Я рассчитываю вообще никогда не умирать.

— Но когда-нибудь тебе все-таки придется умереть, — возразила она.

— Может, ты и права. Может, я и умру, но не раньше чем через двести шестьдесят четыре года, когда я совсем ослепну и не увижу, как ко мне подкрадывается Смерть. И все равно я щелкну пальцами — вот так! — и покажу ей нос — вот так!

— Дай я тоже так сделаю, — захихикала Индия, однако пальцами щелкнуть у нее не получилось. — Но я все равно хочу жить до двухсот шестидесяти четырех лет, как ты.

К концу дня он уже щекотал ей шейку, и там сразу раздавался щебет птичек, а она учила стишок про жаворонка, залезала к нему на плечи и делала сальто. Когда он доставил ее домой и, глядя в лицо Серой Крысе, учтиво поблагодарил ее за подаренный вечер, Пегги сразу стало ясно, что он украл у нее дочь и с этого времени девочка уже не будет принадлежать ей безраздельно.

— Если я его дочка, то пускай у меня будет его фамилия, — сказала ей Индия в тот же вечер.

Пегги Роудз не нашлась, что ответить и с тех пор девочка стала Индией Офалс. Дальше — больше. Однажды вечером, лежа в постели и глядя в потолок, на который отбрасывал свой звездчатый свет ночник, Индия сказала:

— Я про маму тоже хочу всё знать. Она и вправду умерла или где-то прячется от меня, как папа?

И тут Пегги потеряла самообладание.

— Она умерла для всех — тебе понятно?! — истерически закричала Пегги. — А для меня ее вообще никогда не существовало! Она бросила своего мужа, захотела заполучить себе в мужья и твоего отца, родила от него тебя и готова была бросить и тебя тоже! Подумай, где бы ты сейчас была, если бы не я! Она собиралась оставить тебя одну, хотела вернуться туда, откуда сбежала, ты ей была ни к чему, она тебя стыдилась — понимаешь? Ей было стыдно, что ты есть на свете. Но потом… потом у нее начались… хм… проблемы со здоровьем, и она умерла.

— От чего? И куда она хотела вернуться?

— Я не желаю отвечать на твои вопросы!

— Значит, она меня не любила?

— Это неважно. Важно, что она от тебя отказалась, а я тебя взяла.

— Все-таки скажи, как звали мою маму.

— Твоя мать — я.

— Нет, я спрашиваю про настоящую маму.

— Я твоя настоящая мать. Всё. Спокойной ночи.

Потом Макс снова надолго исчез из ее жизни.

— Боюсь, он такой уж уродился, дорогуша, — сказала ей Серая Крыса и в качестве объяснения добавила: — Понимаю, он твой отец, но, как бы это сказать получше, — он похож на ночного мотылька.