Жаркое лето Хазара (сборник)

Когда Хасар вошел в палату, Тоты вместе с несколькими врачами подключала отца к аппарату искусственного дыхания. При виде Хасара мать Тоты, сидевшая в сторонке, посмотрела на него и ребром ладони отерла полные слез глаза. Всем своим видом она показывала, как сильно надеется на его помощь и верит в спасение мужа. Да и Тоты, увидев Хасара, готового подключиться к ним, тоже вдруг не сдержалась, заплакала, как плачут при виде родного человека, пришедшего на помощь в трудной ситуации.

Ее обычно лучистые красивые глаза были красны от слез, взгляд был потухшим, под глазами образовались черные круги. Тоты показала на отца, который вытянулся на кровати и лежал с закрытыми глазами.

— Вот что сделали с папой! — плачущим голосом сказала она. Она хотела еще что-то сказать, но подступивший к горлу ком перехватил дыхание.

Хасар легко кивнул ей головой, давая понять, что ему все известно, а потом взял ее руку в свою, чтобы как-то успокоить и поддержать женщину, выразить ей свое сочувствие.

Сердце старика билось в груди, но он все еще был без сознания. Он лежал с крепко стиснутыми зубами, лицо его было нахмурено, он как бы говорил своим недругам:

"Погодите, вот приду в себя и всем вам покажу, на что я способен! Вы мне за все ответите!" Хасар подумал: "Мы теряем старика… Надежды на его спасение почти никакой", но не посчитал нужным делиться своим мнением с Тоты, понимавшей это не хуже него. Отойдя от больного, Тоты сообщила ему, что вызвала из Ашхабада опытного нейрохирурга.

— А кто приедет? — сразу же заинтересовался Хасар.

— В Ашхабаде сказали, что направят профессора Амана Аннабаевича.

— Аман Аннабаевич… Хорошо, что Аман приедет…

Хасар немного знал Амана Аннабаевича, учился в Ленинграде в одно время с ним. Знал, что он стажировался в клинике нейрохирургии у профессора Волобуева. Хасар сказал:

— Если он скажет, что больной нетранспортабелен и решит оперировать его здесь, я сам буду ассистировать ему.

Видя, что Хасар хорошо отозвался о вызванном ею враче, Тоты посмотрела на него с надеждой.

Ожидаемый врач вылетел из Ашхабада в Красноводск последним рейсом и прибыл уже на закате дня.

Лысеющий профессор не ожидал увидеть Хасара в этих краях, поэтому поначалу не узнал его. Надев белый халат, он стал смотреть по сторонам, пытаясь определить, кто будет ассистировать ему во время операции, и тогда вдруг узнал Хасара. Вначале удивился. А потом, потрогав по привычке немного выпяченную нижнюю губу, как делал всегда, когда удивлялся, вдруг улыбнулся.

— О, да это вроде бы сам Хасар Мамметханович… Ты, значит, тоже здесь?

— Наконец-то узнал, — улыбнулся и Хасар и дружески пожал руку доктору.

— Да почему же не узнать, просто я слышал, что ты в другом месте, поэтому не мог предположить, что увижу тебя здесь. Изменился, конечно, но не до неузнаваемости. Попрежнему по-военному подтянут, ну а что касается волос… они, захотят, седеют, а захотят — редеют…

Аман Аннабаевич со своим непоседливым характером отказался от предложенного чая и сразу же занялся больным.

Поначалу он распорядился: "Готовьте больного к операции!", но потом, осмотрев рану на голове пострадавшего и увидев, что к чему, произнес: "Так-так, вон как", помолчал немного и сказал:

— Большая кровопотеря. Больной ослаблен, поэтому, прежде чем брать его на радикальную операцию, необходимо провести курс инъекций и подкрепить его.

Как врачи, и Хасар, и Тоты поняли деликатность профессора. Было ясно, что он не хотел оперировать такого тяжелого больного, потому что понимал, что тот уйдет еще до конца операции, и тогда он будет чувствовать себя убийцей. Такого позора профессор себе не желал.

Аман Аннабаевич заменил некоторые из назначенных препаратов на общеукрепляющие, после чего Тоты и Хасар, приставив к нему одного из врачей, отправили его отдыхать.

Возле старика остались только Тоты и Хасар. То ли от сильных препаратов, то ли от хорошего ухода, но на третий день старик стал приходить в себя, у него задрожали губы.

Тогда его губы смочили водой. Старик едва заметно облизал их. Потом прорезались глаза, и когда поднялись веки, из-под них показались знакомые глаза, закрывшиеся три дня назад.

Увидев возле себя толпу людей и не понимая, где находится, старик взглядом удивленно спросил:

— А вы что тут собрались? — и сделал попытку приподняться.

И у собравшихся людей появилась маленькая надежда.

Тоты большую часть дня курсировала между палатой отца и своим кабинетом. Она не находила себе места, беспокоилась и переживала за старика. Хасар и мать Тоты избрали ее кабинет своим временным пристанищем. Хасар за последнее время сильно привязался к старику, любил его, как родного отца, и ни за что не хотел оставлять его в таком состоянии. Как врачи они вместе с Тоты постоянно обсуждали состояние больного.

Хасар и Тоты обедали в кабинете, когда пришел дежурный врач и сообщил, что состояние больного несколько изменилось, и они оба схватили с вешалки свои халаты и поспешили в палату к старику, чтобы своими глазами увидеть все.

Тоты села рядом с отцом, взяла его руку и сжала, и снова в душе у нее появилась маленькая надежда. Ей хотелось снова видеть отца здоровым и веселым, не расстающимся с шумным телевизором, обсуждающим все новости. И сейчас она вдруг поверила, что так оно и будет.

Мысленно Тоты уже забирала домой поправившегося отца, давала садака во здравие его, а людям, пришедшим на их семейный праздник, она как о дурном сне рассказывала о случившемся и радовалась, что самое страшное уже позади.

Она гордилась своим отцом…

Юный зять, который все это время находился рядом и видел, как страдала теща, как она все эти дни провела на ногах, а он на машине сновал между домом и больницей и возил еду, узнав о том, что дедушке стало легче, поспешил донести эту добрую весть молодой жене и обрадовать ее.

Не прошло и часа, как зять вернулся в больницу и привез старику приготовленный женой бульон из цыпленка. Тоты стала из ложечки кормить отца, поднося бульон к губам, протертым влажной салфеткой. Но старик ничего не выпил, бульон стекал с его губ по щекам и исчезал в отросшей за эти дни бороде. И лишь когда его губы снова протирали влажной салфеткой, он, похоже, ощутил вкус бульона и пошамкал губами.

Кажется, надежды близких стали оправдываться, впервые за три дня старик приподнял веки, из-под которых сверкнули родные глаза.

Заметив произошедшие перемены, Хасар обрадовался, как радуется рыбак, когда видит, что леска удочки натянулась и на крючок попалась рыба. Он положил в свою ладонь вторую руку старика и сел с другой стороны. С надеждой смотрел на приоткрывшиеся глаза, на блеснувшую в них искорку жизни.

Старик стоял на краю пропасти, а Хасар и Тоты, намотав на руки концы веревки, которой он был обвязан, изо всех сил старались удержать его и не дать рухнуть вниз.

Один раз Тоты склонилась над отцом и спросила: "Папочка, ты слышишь меня?", на что тот, сделав движение веками, дал понять, что слышит, но не может говорить, а потом с трудом разнял распухшие губы и пошевелил ими, сказать что-то хотел, но не смог, зато легонько стиснул руки Тоты и Хасара, державшихся за его руки. Хасар и Тоты переглянулись, пытаясь понять, что это означает, может, таким образом старик соединял их, просил не терять друг друга?

Когда старик приоткрыл глаза, собравшиеся поверили, что теперь он поправится, и, чтобы не утомлять его своим присутствием, вышли из палаты, давая больному отдохнуть.

Они надеялись, что после сна старик оживится еще больше.

Когда пришло второе сообщение об ухудшении состояния старика, Тоты, верившая в выздоровление отца, сидела за столом в кабинете и, положив голову на руки, дремала после многих бессонных ночей.

Хасар сидел у окна и наблюдал за наступающим утром.

Воздух стал серым, пыльного цвета, создалось впечатление, что все вокруг наполнилось паром. За окном на ветру шелестела листва высокого дерева, от порывов ветра ветви наклонялись до самой земли, а потом вдруг вскидывались наверх, словно приготовившись взлететь.