Последний самурай

И я сказал своему новому другу, что ничего не может быть проще. Нам следует приехать в ту деревню с британскими паспортами для несчастных, доказать солдатам, что эти индейцы граждане Великобритании, — и дело в шляпе!

Моему новому другу идея понравилась и напугала его одновременно. И он много чего наговорил, сейчас я уже толком и не помню, чего именно. Что-то вроде того, что это его священный долг, впрочем, не уверен, что он употребил именно это слово — «священный», но общий смысл был ясен. Надо сказать, что не было лучшего способа доказать величие и милосердие нашей королевы, чем предоставить защиту кучке напуганных и несчастных крестьян и поставить на место этих зарвавшихся кровожадных ублюдков! И я всячески доказывал ему это, а он страшно переживал и сочувствовал, но в то же время пытался сказать, что просто не может, не в силах этого сделать. Был один сильный аргумент в его пользу — он прожил здесь слишком долго, ему было что терять, потом местные власти никогда бы не простили ему этой выходки, сделали бы его положение просто невыносимым. Но и у меня тоже нашелся сильный аргумент. Я напомнил ему, что женат он на местной женщине и что она вполне может оказаться в родстве с кем-то из преступников.

Он понимал, что я от него не отстану. И начал торговаться. Он сказал, что готов сыграть со мной в пикет и поставить на кон содержимое одного сундучка. Что именно за содержимое, ему точно не известно. Если выиграю я, то сундучок мой. Я же должен поставить на кон тысячу фунтов.

Пришлось мне согласиться, просто выбора не было, хотя соглашаться на подобное предложение было чистой воды безумием. Пикет — неплохая игра, возможно, даже лучшая из двух, но везение играет в ней куда большую роль, нежели в бридже. К тому же я не слишком часто играл в пикет прежде, так что от моего умения и сообразительности тут мало что зависело. Если бы мы играли в бридж, я был бы куда больше уверен в победе, хоть и он тоже был неплохим игроком. Но что оставалось делать?..

Поначалу игра складывалась для меня крайне неудачно. Карты шли из рук вон плохо, да и играл я далеко не блестяще. Я понемногу проигрывал, хоть и старался изо всех сил. И мне уже начало казаться, что вскоре я потеряю свою тысячу фунтов, что вовсе не приблизит спасение тех несчастных индейцев. И вот наконец, когда у меня оставалось всего пятьдесят фунтов, я подумал: ну и черт с ними, с этими деньгами, испытаю судьбу в последний раз. И если Бог на стороне этих несчастных крестьян, он мне поможет. И чем скорее я это выясню, тем лучше.

И тут же, словно по волшебству, мне стало невиданно везти. Всего мы играли часов пять, и на протяжении последних трех я постепенно отыгрывал свои деньги, а за тем выиграл и заветный сундучок. К концу игры оба мы чертовски устали, голова у меня гудела, глаза слезились, а партнер мой выглядел еще хуже. Он и помыслить не мог, что игра закончится таким вот плачевным для него образом, к тому же ему страшно хотелось выиграть тысячу, а вместе с ней — и право приговорить тех ни в чем не повинных людей к смерти. Хотя одному Богу было ведомо, живы ли они еще, спустя одиннадцать часов после того, как я на них наткнулся. Он раздраженно швырнул карты на стол и, не поднимая на меня глаз, сказал, что мы увидимся утром. И отправился спать. И уже подойдя к двери, вдруг обернулся и сказал, что если кто-то осмелится причинить вред британскому подданному, он обратится к властям и стесняться в выражениях не станет.

Едва за ним затворилась дверь, я бросился к сундучку. Там лежала целая кипа паспортов, а также нечто, напоминающее официальную печать.

Паспорта были старого образца, хранились они у него бог знает сколько времени. Я ничуть не удивился бы, узнав, что должность консула вместе с паспортами передавалась в этой семье по наследству, от отца к сыну, еще с прошлого века. Вместо фото там были графы с описанием внешности. В ту ночь я спал всего часа четыре, не больше. Утром провел еще несколько часов за заполнением этих паспортов, писал в соответствующих графах: волосы — черные, глаза — черные, цвет кожи — смуглый, и все это раз 50-60. Графы с именами и фамилиями оставлял незаполненными. Затем распихал все эти паспорта по двум седельным сумкам и отправился в путь.

Видел бы ты физиономии этих солдат, когда первый из крестьян продемонстрировал им британский паспорт! К тому же я заставил моего хозяина научить меня нескольким испанским словам: «Этот человек — британский подданный». И вот я стоял среди черноволосых, черноглазых и темнокожих подданных Ее величества королевы и с трудом сдерживал смех. Самое замечательное, что эти несчастные никак и ничем не могли доказать, что являются чьими-то другими подданными, поскольку ни у одного из них не было никаких гватемальских документов.

Короче, все закончилось вполне благополучно. Кое-кто из индейцев даже умудрился приехать в Англию по этим сомнительным паспортам. А другие отправились в горы и присоединились там к повстанческим отрядам.

Фокус удался, и с тех пор во мне вдруг проснулся вкус к подобного рода деятельности. Все мы, живущие в современном мире, являемся настоящими рабами бумаг и документов. Мать моя была египтянкой, а отец — венгром, в этих странах традиции бюрократии особенно сильны и живучи; и мне доставляло особенную радость облапошивать чиновников всех рангов и мастей. Стоит только попробовать, и сразу убедишься, как это просто! В половине случаев они даже не удосуживались проверить. Говоришь им, к примеру, что ты датский консул, и людям в голову не приходит усомниться в этом. Знаешь, до сих пор корю себя за то, что ни разу не назвался представителем какой-либо иностранной силовой структуры.

Я спросил:

Но почему же вас все-таки выдворяли из других стран, раз в Западной Папуа все прошло так удачно?

Он сказал:

Те паспорта и визы помогли людям выехать из страны, но вот попасть в Бельгию оказалось гораздо сложнее. Вообще не следовало выбирать эту Бельгию, у тамошних жителей напрочь отсутствует чувство юмора. Но мне просто надоело быть датчанином эскимосского происхождения, к тому же в «Хэлло!» был опубликован мой снимок вместе с Паолой, что придавало, как мне казалось, достоверность всей этой истории. К тому же и французский мой неплох. Моя мать посещала швейцарский колледж, ее мать была ливанкой и придерживалась космополитических взглядов. И заставляла своих дочерей учить французский, немецкий и английский, а также итальянский, когда плохо себя вели. Кстати, именно благодаря этому обстоятельству моя мама и познакомилась с отцом. Ее приговорили к неделе изучения итальянского языка за нарушение правил поведения в колледже. И она сбежала из колледжа, поймала машину, и эти люди довезли ее до Монте. Денег у нее не было, но в колледже она носила маленький золотой крестик, — нет, конечно, она была мусульманкой, просто отдавала дань моде. И вот она заложила этот крестик в ломбарде, пошла в казино, накупила фишек и поставила на свое счастливое число, 28. Она была абсолютно уверена, что выиграет. В тот момент отец тоже был в казино. На протяжении всей последней недели он проигрывал, но, едва увидев маму, тут же учуял, куда дует ветер, и тоже поставил на 28. И тут фортуна улыбнулась ему, и оба они выиграли, и отец счел это знаком судьбы, и пошел следом за мамой, когда она вышла из казино. Надо сказать, что моя мама терпеть не могла венгерский язык, на котором велось преподавание в школе. И, едва заслышав арабскую речь отца, через которую пробивался сильный венгерский акцент, она тут же перешла на свой родной язык. Она настояла, чтобы он говорил с ней только по-английски или по-французски (немецкий она презирала, хоть и говорила на нем вполне сносно). И вот с тех пор именно на этих языках и предпочитали говорить мои родители на протяжении всей своей супружеской жизни.

Я понял, что говорить про Западную Папуа он не хочет.

Я боялся, что он в любую минуту может попросить меня из дома, а потому, положив на тарелку круассан, дипломатично заметил:

Так ваш отец тоже был мусульманином? Просто я видел, у вас есть Коран XI века, вот и решил, что он тоже был мусульманином.