Вечное невозвращение

Весь оставшийся день ему было грустно. Он решил, что новые друзья бросили его, разве им интересно с таким маленьким? Вечером, когда уже стемнело, он все смотрел из своей комнаты в лес, вглядывался в его непроглядную темень, и временами казалось, что он кого-то видит. В то же время Коля чувствовал, что никого там нет, никто в это время по лесу не ходит.

Утром он проснулся рано-рано. Солнце еще не поднялось над большим домом на пригорке. Тихонько, на цыпочках, Коля прокрался к выходу, потом, боясь, что заскрипит калитка, перелез через забор и побежал к лесу. Там было сумрачно и сыро, словно прошла генеральная уборка, которую бабушка делает к празднику, и еще не все высохло. Где-то недалеко подала голос кукушка. Коля принялся считать, сколько ему осталось жить, но тут подала голос еще одна кукушка, и он сбился. Было ощущение, что он пришел в гости, когда его не звали и не ждали. Не зная, что делать, он подошел к огромной ели и начал обламывать толстые натеки смолы на коре.

— Коля! Ты что так рано?

Коля обернулся.

— Ой, дядя Голубикин! — закричал он радостно. — А я вчера приходил и никого из вас не нашел.

— Что ж удивительного, лес у нас большой, везде поспеть надо. К тому же вчера у водяного был праздник — дочку замуж выдавал, мы у него на болоте весь день провели.

— Красивая у него дочка?

— Да как сказать, ѕ пожал плечами Голубикин, — в общем, на любителя.

— А я никогда жениться не буду!

— Что же так?

— Я девчонок не люблю. У нас в классе все такие толстые и драться лезут.

— Полюбишь еще, — улыбнулся Голубикин. — Знаешь, Коля, иди сейчас быстро домой и ложись спать. Еще только шесть утра. Виданное ли дело ребенку в такую рань в лесу гулять? Замерз ведь, ишь как дрожишь.

— Нет, мне не холодно.

— Иди, иди скорее.

— А я увижу вас еще?

— Конечно увидишь. Куда же мы денемся?

…Бабушка никак не могла поднять его к завтраку и все удивлялась, что это он так разоспался, не заболел ли.

В тот день Коля и не пошел в лес. Потому что ездил с бабушкой в Тучково на рынок. Всю дорогу он расспрашивал ее о леших, водяных и прочих лесных людях.

— Говорят, раньше у нас много чего в лесу было, да и сам лес был другой — дремучий, густой, — говорила бабушка. — А сейчас все не то. И лес пореже, и народу поболе. Где ж тут взяться лешим и водяным, небось разбежались все давно. Я сколько в лесу ходила, никого не видала. И слава Богу. А то, встреть я лешего или водяного, умерла бы от страха.

— Говорят, что наш водяной, тот, что в болоте за Колодкиным, очень вежливый и образованный человек и фамилия у него иностранная — Хаммершельд.

— Почему же у нашего водяного иностранная фамилия?

— Это его так баба-яга прозвала.

— Ты у нас, Коля, наверное, писателем будешь.

На следующий день, сразу после завтрака, Коля снова отправился в лес. И опять никого не нашел, сколько ни бродил. Уже собравшись домой, совершенно расстроенный, он решил покричать.

— Дядя Грибанов! Дядя Голубикин! Где вы?

И тут же услышал, как рядом кто-то негромко чихнул. Коля повернулся — рядом, метрах в пяти, на тропинке стоял волк. Огромный серый волчище, ростом с теленка, стоял и смотрел на него. У Коли сразу онемели руки-ноги и даже рот открылся от страха.

— Здравствуй, Иван-царевич! — строго сказал волк.

— Здравствуйте, — еле выдавил из себя Коля. — Только я не Иван-царевич.

— Это неважно, меня Грибанов послал. Я тебя по всему лесу ищу, а ты вон куда забрался. Садись, я тебя к ним отвезу. — Волк говорил почти не открывая пасти, как будто не он сам, а какая-то машинка говорила у него внутри головы.

— К кому — к ним?

— Ну, кого ты сейчас звал. Еще кое-кто хотел бы с тобой познакомиться.

Коля с опаской подошел к волку, и дотронулся до его спины, а потом и забрался на нее. Волк слегка прогнулся под тяжестью мальчика, но тут словно мощный мотор заработал у него в груди, мышцы взбугрились, шерсть на загривке, в которую Коля с ужасом вцепился, встала дыбом, волк прыгнул вперед — и они понеслись. Да так быстро, что деревья и кусты по обеим сторонам слились в сплошной серо-зеленый ковер. Несколько раз Коле казалось, что они сейчас врежутся в стоящее впереди дерево, и он в ужасе зажмуривался. Однако в последний миг волк вместе с тропинкой вилял в сторону, и они летели дальше.

Когда проносились по большой, заросшей папоротником поляне, Коля увидел справа покосившуюся избушку на огромной сморщенной куриной ноге.

— Баба-яга? — крикнул он волку.

Тот слегка повернул к нему морду:

— Эта померла еще перед войной. А новая в лесу не живет, у нее в поселке квартира.

Еще минут десять сумасшедшей гонки, и волк вдруг резко встал ѕ так резко, что Коля едва не перелетел через его голову.

— Слезай, приехали!

Коля с трудом слез. Руки его не слушались — так сильно он цеплялся за волчий загривок, боясь свалиться.

— Дальше сам иди. Вон, видишь шалаш впереди? — сказала машинка в голове волка.

Коля шагнул вперед, потом обернулся. Волка уже не было, тот словно растворился в густом лесном воздухе. Коля подошел к шалашу и сразу увидел Грибанова и Голубикина с его соломенным ведром на голове. Сидя на земле у пня, они играли в карты.

— А, вот и наш юный друг! — Грибанов вскочил на ноги. — Милости просим. Ну как, понравилось тебе на волке кататься?

— Очень понравилось. Только страшно немного.

— Я же говорил, испугается ребенок, — проворчал Голубикин.

— Да нет, это только сначала, а дальше здорово было.

— Познакомься, — сказал Грибанов кому-то, сидящему у входа в шалаш, — это Коля.

Коля посмотрел и вздрогнул: то ли человек, то ли огромный пень, заросший мхом. И ноги у него, словно мощные корни, — и кажется, уходят прямо в землю. И глаза, как у совы, — огромные, сильно навыкате. И голос, как из бочки, только приветливый.

— Проходи, мил человек, садись.

Коля сел на стоявший рядом чурбан.

— Закуривай! Дорога долгая была.

— Ты что, ты что! — замахал руками Грибанов. — Это же ребенок.

— Да, в самом деле, что это я? Ты прости, Коля. Одичали мы тут совсем в глуши.

— Ничего, — сказал Коля. — Скажите, вы ведь леший?

— Обижаешь, мальчик, — строго ответил человек-пень, а потом так громко рявкнул, что Коля аж подскочил:

— Спиридон!

Тотчас из кустов выглянула жуткая зеленая рожа, вся в лишаях и бородавках, и, запинаясь, прошепелявила:

— Чего изволите?

— Вишь, — сказал пень Коле, — это леший. А я — лесной царь.

И, повернувшись к лешему, опять рявкнул:

— Пошел вон!

Леший немедленно скрылся.

— Опять мухоморов наелся, — недовольно проворчал царь. Потом обернулся к Коле. — В школу ходишь?

— Хожу. Во второй класс перешел.

— Ну и как, нравится тебе учиться?

— Учиться нравится. В школу ходить не нравится. Вставать нужно очень рано.

— Поспать, значит, любишь?

— А кто не любит? Вы, наверное, тоже любите?

— Говори мне ты. С царем ведь разговариваешь!

— Хорошо.

— Я люблю поспать, Коля, но не могу: столько забот! Проснешься рано, еле светает, и все думаешь, думаешь. Царство-то у меня большое.

— А ты царь над всем-всем лесом?

— Конечно. Над всеми лесами от Москвы до Можайска.

— А дальше?

— Может, и дальше. Но точно не знаю, не был там никогда. Да ты о себе расскажи. Слышал я, что на море собрался ехать.

— Это папа собрался. А мне лучше здесь, с бабушкой и дедушкой. Я здесь как дома.

— Да, дома всегда лучше. Я как-то ездил к брату во Владимир. Он бывший домовой, а сейчас в городе живет, начальником охраны на рыбзаводе работает. Тоска смертная! Квартирка у него крохотная, на обед рыба, на ужин рыба. Тьфу!

— Я рыбу тоже не люблю, в ней костей много.

— А что же ты любишь?

— Не знаю… — Коля задумался. — Манную кашу тоже не люблю, меня бабушка каждое утро есть заставляет. Борщ не люблю. Щи не люблю. Котлеты не люблю.

— Так что же ты любишь? — трубно захохотал царь. — Может быть, ты орехи любишь с медом?