Мерфи (другой перевод)

В тот же день пополудни он сбрил бакенбарды.

Он больше не видел ее почти четыре месяца, покуда она ловко столкнулась с ним в Молле. Она выглядела больной (она и была больна). Наступил август, а она по-прежнему не имела вестей от Мерфи. Нет ли какого-то способа связаться с ним? Нири, который уже глубоко погрузился в этот вопрос, ответил, что не мог ничего придумать. У Мерфи как будто не было никакой родни, кроме свихнувшегося дядюшки, пребывающего попеременно то в Амстердаме, то в Швенингене. Мисс Кунихан продолжала, сказав, что не может она ни с того ни с сего отречься от молодого человека, такого милого молодого человека, который, насколько ей было известно, понемногу сколачивает состояние, чтобы она могла не отказывать себе в тех маленьких радостях, к которым привыкла, и которого она, разумеется, любила очень сильно, если только у нее не будет для подобного дела высших резонов, таких, например, какие проистекали бы из юридически заверенного доказательства о его кончине, его собственноручного и скрепленного печатью отказа от ее персоны или же из неопровержимого доказательства его неверности или экономического провала. Она рада счастливому случаю, позволившему ей поставить в известность относительно этого — а — изменившегося взгляда на ситуацию мистера Нири, который выглядит гораздо — а — моложавее — без своих бакенбардов, прямо накануне ее отъезда в Дублин, где ее всегда устроит отель «Уинн».

На следующее утро Нири закрыл Гимнасий, запер на замок свою рощу, бросил оба ключа в Ли и сел на первый же поезд в Дублин в сопровождении своей âme damnée [16] и прислуги за все, Купера.

Единственным видимым человеческим свойством Купера было болезненное пристрастие к алкоголю как депрессанту. Пока его удавалось не подпускать к бутылке, он был бесценным слугой. Это был низкого роста, обритый наголо человек с серым лицом, одним глазом и триорхизмом [17], некурящий. У него была странная, загнанная походка, как у нищего диабетика в чужом городе. Он никогда не садился и никогда не снимал шляпы.

Этот безжалостный наводчик был спущен на поиски Мерфи, располагая пребыванием последнего в оцепенении в Кокпите в качестве единственного ключа. Но не одного беднягу засек Купер, располагая куда как меньшими данными. Пока Купер прочесывает Лондон, пребывая, как обычно, в запарке, Нири со своей стороны займется делом в Дублине, где его всегда устроит отель «Уинн». Когда Купер отыщет Мерфи, все, что ему надо будет сделать, это сообщить Нири по телеграфу.

Что отличало отношение мисс Кунихан к Нири — это регулярность его перемен. Проявляя жестокость, доброту, жестокость и доброту поочередно, она могла приветствовать его появление в ее отеле не больше, чем зеленый свет — желтый — зеленый составить законную последовательность огней светофора.

Либо он съедет из отеля, либо она. Съехал он затем, чтобы, по крайней мере, знать, кто был обладателем счастливых номеров и завтраков. Если он опять попробует заговорить с ней, не заручившись до того — а — вышеупомянутыми бумагами о ее отставке, она вызовет полицию.

Нири потащился в ближайшую станционную ночлежку. Теперь все зависело от Купера. Если Купер его подведет, однажды рано утром он просто займет позицию перед ее отелем и, как только она с легкостью спорхнет вниз по лестнице, примет пятновыводитель (щавелевокислый калий).

До того времени он мало что мог сделать. Он начал было искать нити, которые могли бы привести его к Мерфи, среди знати, торговцев и джентри Дублина, носивших эту фамилию, но вскоре в ужасе бросил. Он наказал портье из «Уинна» направлять все адресованные ему телеграммы из Лондона через дорогу, в заведение «Муни», где его можно будет найти всегда. Там он сидел целый день, перемещаясь потихоньку с одного табурета на другой, пока не сделает полного круга вокруг стоек, после чего начинал все сначала, только двигаясь в обратном направлении. Он не вступал в разговоры с подсобными барменов, он не выпивал полпинты портера, которые был обязан брать, он не делал ничего, только медленно двигался вокруг стоек, сначала в одном направлении, потом — в другом, думая о мисс Кунихан. Когда заведение закрывалось на ночь, он отправлялся обратно в ночлежку и там ночевал, а утром поднимался лишь совсем незадолго до открытия заведения. Час от 2.30 до 3.30 он посвящал бритью, очищаясь до самого нутра. Все воскресенье он целиком проводил в ночлежке — о чем был поставлен в известность швейцар «Уинна», — думая о мисс Кунихан. Способность останавливать сердце покинула его.

— Мой бедный друг, — сказал Уайли.

— До нынешнего утра, — сказал Нири. Почувствовав, что у него начал дергаться рот, он прикрыл его рукой. Тщетно. Лицо — это организованное целое. — Или скорее до второй половины дня, — сказал Нири, он положительно это мог.

Он достиг поворотной точки и подумывал о том, чтобы слинять, когда из «Уинна» пришел коридорный и вручил ему телеграмму. НАШЕЛ ТЧК СКОЛЬЗКИЙ ТИП ТЧК КУПЕР. Он все еще смеялся и плакал, к великому облегчению подсобных барменов, которым опротивело и опостылело его безжизненное лицо изо дня в день у их стоек, когда коридорный возвратился со второй телеграммой. ПОТЕРЯЛ ТЧК ОСТАВАЙТЕСЬ В ТЧК НАХОЖДЕНИЯ ТЧК КУПЕР.

— Смутно припоминаю, — сказал Нири, — что меня вышибли.

— Психология барменов.

— Потом — больше уже ничего, — сказал Нири, — покуда это бессмертное мягкое место не вздумало извести меня своим взглядом.

— Но там нет мягкого места [18], — сказал Уайли. — Как оно могло бы там оказаться? Какие шансы у мягкого места на Главном Почтамте?

— Говорю тебе, я его видел, — сказал Нири. — Вздумало меня запугать.

Уайли рассказал ему, что произошло дальше.

— Нечего увиливать, — резко сказал Нири. — Ты спас мне жизнь. Теперь дай паллиатив.

— Я боюсь — и очень, — сказал Уайли, — что синдром, известный под названием жизнь, чересчур рассеян, чтобы поддаваться паллиативам. На каждое облегчение одного симптома приходится ухудшение другого. Коновализация — это закрытая система. Ее quantum of wantum [19] не меняется.

— Отменно сказано, — сказал Нири.

— В качестве примера того, что я имею в виду, — сказал Уайли, — вам стоит всего лишь поразмыслить о молодом члене совета Тринити-Колледжа…

— Всего лишь — это великолепно, — сказал Нири.

— Он искал облегчения в инсулине, — сказал Уайли, — а вылечился от диабета.

— Бедняга, — сказал Нири. — Облегчения от чего?

— От своей потогонной синекуры, — сказал Уайли.

— Я не удивляюсь Беркли, — сказал Нири. — У него не было другого выбора. Защитный механизм. Либо дематериализоваться, либо провалиться. Сон от смертельного страха. Сравни с опоссумом.

— Преимущество такого взгляда, — сказал Уайли, — в том, что, хотя человек, возможно, не станет смотреть вперед, ожидая, что все пойдет к лучшему, ему, по крайней мере, нечего страшиться, что все пойдет к худшему. Всегда будет одно и то же, как всегда и было.

— Покуда не демонтируют систему, — сказал Нири.

— Если допустить, что это дозволено, — сказал Уайли.

— Из чего следует заключить, — сказал Нири, — поправьте меня, если я ошибаюсь, что обладание — Deus det [20] — ангелом-Кунихан породит равновеликое чувство пустоты.

— Человечество — это колодец с двумя ведрами, — сказал Уайли, — одно опускается, чтобы наполниться, другое поднимается, чтобы опорожниться.

— Если я тебя правильно понял, что я выигрываю в отношении мисс Кунихан, — сказал Нири, — я теряю в отношении не-мисс Кунихан.

— Премило сказано, — сказал Уайли.

— Но никакой не-мисс Кунихан не существует, — сказал Нири.

— Будет существовать, — сказал Уайли.

— Пусть, ради всего святого, на том восточном Кони-Айленде, каким является Нири, — воскликнул Нири, сжимая руки, — найдутся китайские аттракционы, помимо мисс Кунихан.