Цветы под дождем и другие рассказы

Том спросил:

— Значит, здесь вы с Криспином собираетесь жить?

— Ну конечно. А как же иначе?

— Ты могла бы продать дом. Получить прибыль. Переехать.

— Я ни за что его не продам. Слишком много сил я в него вложила.

— Но он совсем на отшибе.

— Мне это нравится.

— А Криспин? Что будет с ним? Где он пойдет в школу?

— Прямо тут. В деревне.

Он отвернулся от окна и посмотрел на нее.

— Китти, ты уверена, что не взваливаешь на себя непосильную ношу?

На мгновение она встретилась с ним взглядом. Глаза ее казались огромными на похудевшем лице, их синева затягивала… Но Китти тут же отвернулась.

— Смотри, вот тут у меня встроенный шкаф. Ужасно просторный. Правда, мне нечего в него положить, разве что пару джинсов и платье. Мы сделали дверцы из старых ставен. Они замечательные, да ведь? — Она провела рукой по шелковистой древесине цвета меда, словно ласкала живое существо. — А тут, гляди, гипсовая лепнина. Сначала я решила, что это резьба по дереву и чуть было ее не разбила… — Он смотрел на ее руку: обломанные ногти, огрубевшая кожа с въевшейся грязью…

— Китти, неужели это то, чего ты правда хочешь?

Она ответила не сразу. Рука ее все еще продолжала поглаживать дерево. Он подождал, и после недолгой паузы Китти произнесла:

— Мне кажется, Том, ты собираешься сказать: «Китти, ты же не будешь тут жить!» Люди вечно говорят мне такое, всю мою жизнь! Китти, ты же не собираешься залезать на эту лошадь. Китти, ты же не хочешь нацепить это ужасное платье. Чего бы я ни захотела, родители всегда убеждали меня, что на самом деле мне это не нужно. Откуда им было знать? Не имело смысла говорить, что я не хочу ехать в Париж учить французский, потому что тогда меня услали бы в еще какое-нибудь отвратительное место, чтобы я училась готовить или составлять букеты. Но я же совсем не такой человек, Том! Вот почему, когда в Париже меня выгнали с работы — и отнюдь не по моей вине, просто Мсье оказался излишне похотлив, — я не вернулась домой. Я знала, что если не сбегу сейчас, то не освобожусь от них никогда. А что касается Теренса… если бы меня оставили в покое, я ни за что бы за него не вышла, я уверена. Но родители подняли такой шум — стоило только им его увидеть. «Китти, как ты можешь даже рядом находиться с таким человеком! Китти, ты же не собираешься всю свою жизнь прожить на лодке. Китти, ты же не выйдешь за него замуж!». В конце концов я именно это и сделала. Вот так все просто и до ужаса глупо.

Том стоял, опираясь спиной о холодное стекло раздвижной двери, засунув руки в карманы. Он осторожно сказал:

— Я и в мыслях не имел тебя переубеждать. Я только хотел спросить, действительно ли тебе это нужно. Не хотелось бы, чтобы ты снова совершила ошибку, взвалила на себя груз, который тебе не по силам.

— Всю свою жизнь я совершала ошибки. Может, виноват гороскоп и все мои звезды стоят в неверном порядке. Но все равно я имею право жить так, как считаю нужным. Принимать собственные решения. У меня есть Криспин, и мне не надо много денег. Я люблю Кэксфорд. Приятно жить по соседству с Мэйбл, рядом с Кинтоном — это напоминает мне о тех веселых деньках, когда мы были детьми. Именно по этой причине я вернулась в Нортумберленд и планирую здесь остаться.

— Я восхищаюсь тобой и тем, чего тебе удалось достичь. Но мне невыносима мысль о том, что ты должна справляться в одиночку…

— Ты говоришь о доме? Так это было нечто вроде терапии. Работа помогла мне преодолеть тоску. Забыть Теренса.

— Кстати, где сейчас Теренс?

— Вернулся во Францию. — Она захлопнула двери шкафа и задвинула засов, словно отгораживаясь от мыслей о бывшем муже. — Знаешь, Том, когда я узнала, что ты будешь на празднике, мне вдруг захотелось, чтобы ты не приезжал. Я не хотела вспоминать о том ужасном вечере, когда мы вместе пошли ужинать, а Теренс так напился. Мне до сих пор стыдно и неловко. Кому понравится испытывать неловкость и стыд! И чувство вины…

— Ты не должна себя винить. Мне кажется, ты как будто брела по длинному темному туннелю в полном одиночестве, но ты сохранила себя и у тебя появился Криспин. А что касается Теренса, давай считать это просто неудачной попыткой.

— Значит, ты не думаешь, что мой дом — это очередная ошибка?

— Не ошибается только тот, кто ничего не делает. И даже если это ошибка — она просто восхитительна! Как я уже говорил, я в полном восторге.

— О, просто не верится! Ты слишком добр. — С некоторым удивлением он осознал, что она готова расплакаться. Том не был уверен, что хоть раз в жизни видел Китти в слезах. — Люди редко бывали ко мне настолько добры…

— О, Китти…

— Я знаю, что говорю. Даже Мэйбл считает, что я выжила из ума. Я ни с кем не могла обсудить свои дела. Только сейчас, с тобой.

— Прошу, не надо плакать.

— Я знаю, что не должна, просто не могу удержаться.

В полном отчаянии она полезла за платком, но так его и не нашла, поэтому он дал ей свой, и Китти высморкалась и вытерла слезы.

— Все постоянно шло наперекосяк, зимой, например, я страшно уставала и машина не хотела заводиться, а в домике на колесах стоял жуткий холод, и Криспину негде было поиграть… Я утратила веру в себя и начала думать, что мне ни за что с этим не справиться, что я и правда такая безответственная, как все вокруг твердят. «Китти, ты же не хочешь похоронить себя в Нортумберленде. Китти, подумай о Криспине. Китти, не будь такой эгоисткой, не лишай себя семьи». — Слезы снова покатились у нее по щекам. — «Китти, что ты делаешь со своей ж-ж-жизнью!»

Том не мог этого больше выносить. Он шагнул к ней, развернул ее к себе и крепко обнял. Он чувствовал худенькие ребра под шерстяным свитером, прикасался щекой к шелковистым волосам…

— Прошу, не плачь. Не надо больше. Ты никогда не плакала, поэтому когда я вижу тебя в слезах, мне кажется, что настал конец света.

— Я такая дурочка…

— Ты вовсе не дурочка. Ты фантастическая девушка. Ты красивая, и ты сумела пройти через все трудности, и у тебя есть Криспин. Вот что я думаю. А еще я должен тебе сказать, что чертовски проголодался. И не отказался бы выпить. Поэтому едем-ка в паб, посидим у огня и поболтаем о чем-нибудь более веселом, например, о приближающемся лете и о празднике Мэйбл. А после ланча сядем в мою машину и я отвезу тебя на верещатники; мы спустимся к пляжу и будем бросать в море камешки. Если захочешь, поедем в Алник, отыщем антикварную лавку и я куплю тебе какую-нибудь красивую безделушку для твоего дома. Будем делать то, что ты захочешь, Китти. Только скажи. Просто скажи мне, и все…

В сгущающихся сумерках Том возвращался в Кинтон. Повернув за угол церкви, он увидел в окнах первые огоньки, и замок встал перед ним отчетливым силуэтом на фоне бирюзового неба.

Он подумал, что, наверное, в последний раз видит Кинтон в праздничном убранстве. Скоро во всех комнатах зажгут люстры, громко заиграет музыка. В ворота начнут въезжать машины, и по древним стенам побегут огни фар. Комнаты со старой обстановкой, украшенные цветами, озарятся мягким сиянием свечей, наполнятся оживленными разговорами, смехом.

В последний раз. Живительно, что замок простоял нетронутым так долго. Кинтон был смехотворным, изжившим себя анахронизмом — таким же, как сама Мэйбл. И все-таки благодаря ей он сохранился в первозданном виде. У нее были свои принципы, и она их придерживалась, знала, чего хочет от жизни, и готова была платить за это сполна. Она превратила замок в уютный дом, полный детей — пускай и чужих, сумела оценить красоту его просторных холодных комнат. Она ухаживала за садом, выгуливала собак, собирала друзей у камелька. Со своим врожденным упорством и изобретательностью она не позволила расползтись ветхим коврам, развалиться древнему котлу и каменной кладке стен. Несгибаемая, стояла она на страже замка.

Медленно катя по улице, преодолевая подъем и въезжая под арку, Том повторял про себя это слово. Несгибаемая. Внезапно ему пришло в голову, что у Мэйбл и Китти, пожалуй, немало общего. Обе они кажутся сумасбродными, чуть ли не эксцентричными, и их поступки порой недоступны для понимания простых смертных. Однако обе умеют стоять до конца. Том знал: что бы ни случилось, обе они выживут.