Своя ноша

— Вы что-нибудь слышали о Шамансукском месторождении?

— Не только слышал, но и был там. Провожал выпускников, о которых пишут.

— Выходит, вы и обо мне уже знаете? Разумеется, из уст этой персоны.

— Знаю немножко.

— Вы, я вижу, большой хитрец!

— Может быть, — согласился я, имея в виду, что самое-то главное я ему не сказал и, наверно, не скажу: «эта персона» — моя жена.

— Люблю иметь дело с умными людьми… Итак, вы кое-что о Шамансуке знаете… Восемьсот миллионов тонн руды, кладовая и так далее, не надо разжевывать?

— Не надо.

— Отлично. Тогда сразу быка за рога. В папке, — и Крапивин нежно погладил скоросшиватель, — собраны документы об открытии месторождения. Из них вырисовывается несколько иная картина, чем та, которую рисует в городе Красовская. Даже совсем другая! Короче: Красовская — не первооткрывательница, а чистейшей воды авантюристка, пытающаяся отнять эту честь у других. К месторождению она имеет самое косвенное отношение. Видите, какая драматическая история! По-моему, сущий клад для газетчика!

— А кто эти другие? — хрипло спросил я.

— Не спешите. Все по порядку. Начнем вот с этого. — Крапивин раскрыл скоросшиватель и вытащил из него голубенькую брошюрку, в которой я сразу же узнал автореферат Татьяниной диссертации. — Прошу прочитать только первое предложение. Дальше не стоит.

Я взял в руки брошюрку, скользнул взглядом по начальной странице, но читать ничего не стал: всю брошюрку я помнил наизусть. Начиналась она так

«Тема моей диссертации — геология Шамансукского железорудного месторождения, открытого автором реферата в сентябре 196… года при поисках новых точек оруденения в Уганском районе».

Для вида я подержал книжечку перед глазами и вернул Крапивину. Потом машинально потянулся к столу, нашарил рюмку и одним духом выпил. В мозгу сверлило: Татьяна в опасности! Знает ли сама она о собравшихся над ее головой тучах? Как мне вести себя?

— Это по-нашенски! — глянув на мою рюмку, одобрительно воскликнул Крапивин и тут же опорожнил свою; потом аккуратно закусив и обтерев салфеткой губы, продолжал: — Два года назад Красовская приехала ко мне на преддиссертационную практику. И обратите внимание: первоначально тема у нее была не «Геология Шамансукского месторождения», как ныне называется диссертация, а «Геология Уганского месторождения и возможности прироста новых запасов». То есть она должна была работать в Уганске, обследовать окрестные горы. Дело у ней не двигалось. Не скажу, чтобы мне стало жалко ее. Своя корысть была, когда предложил ей проверить заявку на Шамансуке. Какая корысть? Время от времени к нам приходят заявки: мол, там найдена галька, в другом месте, в третьем. Мы должны их проверять. А в моем распоряжении три геолога. И все по уши завалены текущей работой: отчеты, проекты, сметы, пятое, десятое. Словом — не до заявок. Вот и затянули с Шамансуком. Охотники уже дважды приносили оттуда магнетитовую гальку. Я обратился к Красовской: все равно-де у вас здесь ничего не получается, поезжайте на Шамансук, найдете месторождение — вот вам и диссертация. С неделю упрямилась. Потом видит — прав я. Согласилась. В начале августа вышла с отрядом. И, знаете, как только она отправилась, я день и ночь стал размышлять о Шамансукской заявке и совершенно уверовал в открытие нового месторождения.

— Посмотрите гальку, — Крапивин вытащил из кармана плоский камешек, протянул мне. — С одной стороны галька точно зеркало отполирована, а с другой — шершавая, как наждак. Не геологу понятно: гальку совсем недавно оторвало водой от коренных пород. А теперь посмотрим, далеко ли ее могло унести? Галька найдена близ устья Шамансука. А протяженность реки не больше двадцати километров. Яснее ясного: где-то на этом участке и залегли породы. Но я рассуждал дальше. Шамансукская галька как две капли воды похожа на уганскую руду. Я обратился к карте. Выяснилось: Уганское месторождение и предполагаемое Шамансукское находятся на одном горном хребте. Не единая ли жила протянулась? Словом, пока Красовская с отрядом пребывала в маршруте, я настолько уверовал в новое месторождение, что считал его уже у себя в кармане. И представьте мое разочарование, когда она вернулась ни с чем. Не то чтобы совсем ни с чем — привезла еще одну гальку. А толку-то что? Галька у нас своя была. Я редко выхожу из себя, но тут не сдержался: «Плохо искали! Руда там обязательно есть!» — «Нет никакой руды». — «Придется вторично выехать». — «Никуда я больше не поеду. Вы просто хотите погубить мою диссертацию, отвлекаете от основной темы»… Я настаивал на повторных поисках, она упорно отказывалась, даже разрыдалась…

До последних слов все более или менее походило на правду, но, чтобы Татьяна могла разреветься, да еще перед чужим человеком, в это уж я никак не мог поверить.

— Так-таки и разрыдалась? — повеселев, спросил я и снова отхлебнул из рюмки — от беспокойного напряжения, с каким слушал, в горле пересохло.

— Ну да! В три ручья лились слезы! — восхищенно воскликнул Крапивин и одобрительно кивнул. — А вы молодцом! Поначалу испугался: пропадать добру! Но ничего — расходится!

— История слишком занятная.

— А что я вам говорил! На такой истории можно имя сделать. Сам бы писал — причастен. Себя защищать всегда труднее, чем других.

— Чужими руками намерены драться?

Крапивин подозрительно глянул на меня, но тут же весело рассмеялся:

— А вам палец в рот не клади. Хитрец вы! Хитрец!.. Слезы, значит, заинтересовали? Были слезы! Не я один видел. И начальник геологического управления Русанов видел. В то время он здесь находился. Он-то и помог мне послать Красовскую на Шамансук вторично. Вторично, — подчеркнул Крапивин. — И только в этот раз поиски увенчались успехом… Вот и спрашивается, кто в таком случае первооткрыватель?

— Вы себя считаете первооткрывателем?

— Не только себя, но и Русанова. Без его настойчивости Красовская второй раз на Шамансук ни за что бы не пошла. Начальника Шамансукской экспедиции Приходько опять же. Еще трех-четырех геологов, работающих теперь на месторождении. Ну и Красовскую. А она все под себя подгребла!

— Зачем ей нужно это было?

— Для диссертации, — не задумываясь, ответил Крапивин.

— В ином случае, выходит, она бы ее не защитила?

— Не утверждаю. Возможно, и защитила бы. Но так вернее и скорее. В глазах ученых уже самое открытие, сделанное ею в одиночку, — целая диссертация. Детально изучать месторождение уже не обязательно — хватит и малости. Кстати, реферат не блещет ни глубиной мысли, ни редкими знаниями. Совсем не блещет. Скороспелая работа. При других обстоятельствах диссертацию и к защите могли не допустить. А теперь пошла, да еще, наверное, на ура… А честолюбие? А жажда славы? Что это такое, надеюсь, вам, журналисту, не надо объяснять? Все верно рассчитано: чем больше соавторов, тем меньше славы. Их больше в десять раз, значит, в десять раз меньше этой сладкой отравы. Ничтожная капелька — не полакомишься. Понимаете?

— Мда-а, — неопределенно промычал я. В голове шумело, сам не знаю от чего — от коньяка или тягостного разговора. Крапивин снова наполнил рюмки.

— Ну, заинтересовало дело?

— Забористое.

— Сенсационная статья получится. Пальчики оближешь! Выпьем-ка за нее.

— Получится ли еще?

— У вас получится. Верю. Крепко пишете.

— Передайте-ка, пожалуйста, документы.

Крапивин протянул скоросшиватель. Отодвинув рюмку, я положил его перед собой на скатерть и стал перелистывать тщательно скрепленные страницы. В глаза бросился знакомый почерк. Татьянин! Письмо на имя Русанова. Выходит, она в курсе. Господи! Да что же это такое? Когда она его написала? Почему я о нем не знаю? Почему не знаю, что вокруг открытия завязалась такая возня? Почему вообще ничего не знаю? И как письмо попало сюда? Ага, наверху приписка: «Разберись, Женя». Кто такой Женя? Да Крапивин же! — наконец догадался я. Значит, он для Русанова — просто Женя.

Все это было очень подозрительно. Меня затрясла тревога — за Татьяну, за себя, за Маринку, за прекрасный июль, грозовые ночи — за всю свою жизнь, словно она должна была вот-вот рухнуть, как рухнул в один миг перед домом тополь.