Визит

Плеск воды в ванной прекратился. Одежду на стуле у кровати накрыл зеленый халат с черными горошинами не менее, чем трехгеллерные монеты, но и не более циферблата ручных мужских часов. Какую-то часть поверхности халата, возможно менее восемнадцати черных горошин, покрыло махровое полотенце. Оба рукава халата, перечеркивающие сиденье стула, свисают до самого ковра. Если бы халат внезапно наполнился телом, голова с короткой прической вольно болталась бы над полом.

Махровое полотенце теперь переброшено через изножие кровати, но и халат исчез с того места, где находился недавно. На стуле все еще остаются: ночная рубашка, комбинация и лифчик. Сиденье стула, как и прежде, наполовину закрывает пояс с чулками.

Браслет с темно-зеленым изумрудом лежит на письменном столе рядом с чернильницей. Стол посреди комнаты покрывает белая скатерть. Стол накрыт на двоих. Он круглый. Четыре ножки делят его на четыре сектора; два стула стоят один против другого. Это такие же стулья, как тот, что у письменного стола, и тот, что у кровати; только сиденья стульев, придвинутых к столу, более потрепаны. Обивка из красного плюша сильнее примята и темнее. Но это может показаться и из-за неправильного освещения.

Из двух чашек на столе поднимается пар, и запах кофе наполняет комнату. Рядом с каждой чашкой лежит рожок, разрезанный пополам, намазанный маслом и снова сложенный. Посреди стола возвышается небольшая корзинка, наполненная свежими рожками. Масло утоплено в миске с водой. Кухонный нож прислонен к краю корзинки с рожками. Кусковой сахар — на тарелочке рядом с рукояткой ножа. В каждой чашке неподвижно стоит ложка.

Тени, которые отбрасывают предметы, освещенные солнечными лучами, проникающими в комнату через левое окно, обращенное на восток, неустанно продвигаются вправо. Час назад тень настольной лампы захватывала левый угол письменного стола, но теперь передвинулась ближе к центру, где находятся три остро отточенных карандаша, чернильный прибор с двумя чернильницами и браслет, украшенный изумрудом.

Постель постлана.

Она покрыта шелковым покрывалом с орнаментом по краям. Перина расправлена, она занимает больше места, чем раньше; кажется, что вся кровать больше размером. Поверхность атласного покрывала ровная, приглаженная; на краю, однако, поверхность нарушена там, где перина сложена вдвое.

Стул отодвинут от кровати и придвинут к столу. Своим новым местом он нарушает прежнюю симметрию стола с двумя стульями друг против друга. На спинке стула нет комбинации, ночной рубашки и лифчика, но на стуле все еще лежит пояс для чулок.

Стол пуст, на нем нет скатерти. Так же, как прежде, посреди стола браслет, украшенный изумрудом. Вблизи него — круглая пепельница и книга под названием «Логика». Поближе к краю стола и восточному окну — начатая пачка сигарет марки «Клеопатра» и спички.

Солнечные лучи не проникают в комнату, но освещают лишь половину балкона перед восточным окном. В комнате полуденный полумрак, который наполняет квартиры только тогда, когда солнце поднимается над крышами домов. Предметы потемнели, они не отбрасывают никаких теней, хотя их контуры все еще выразительны. Изумруд, находящийся на столе, не светится, и все оттенки листьев и цветов на подоконнике, цвет атласного покрывала на кровати, карандашей, пачки сигарет, цвет плюша, обтягивающего стулья, и цвет ковра с геометрическим рисунком — все эти цвета приглушены.

Через полуоткрытые балконные двери в комнату входит свежий воздух. В эти же двери входят и уличные звуки. Слышен звон; потом минуту под окнами раздается громкий разговор, но слов разобрать нельзя. Говорят торопливо, глотая окончания. Вот разговор переходит в ссору, и слова сливаются в единый непрерывный и непонятный поток. Звуки, однако, удаляются, их прерывает рычание мотоцикла, а потом снова надолго наступает тишина.

Пять часов дня. По радио передают последние известия и музыкальные новинки из разных стран. Солнечные лучи снова освещают комнату, теперь уже через правое окно, обращенное на запад. Красноватый свет нежно окрашивает все предметы. Изумруд на столе не светит так ярко, как утром; его зеленый свет приобретает более темный оттенок, и сам камень кажется больше, чем в действительности.

Двери балкона затворены, однако западное окно, выходящее во двор, приоткрыто. Во дворе тихо, только временами слышится лай.

Элегантная черная кожаная сумка появилась на стуле, отодвинутом к западному окну. Она полуоткрыта. Из нее выглядывают темные очки и край зеленоватого головного платка.

На ближайший стул постепенно падают детали женского туалета: черная юбка с «молнией» на боку, потом красный свитер с застежкой впереди и, наконец, силоновые чулки.

Из соседней комнаты сквозь полуотворенные двери проникает высокий поющий женский голос. Слышны и шаги, вернее, шарканье домашних туфель по полу. Паркет потрескивает в некоторых местах. Хлопают дверцы шкафа, и тогда пение прекращается.

Снова раздается шум воды, он продолжается некоторое время.

На третьем стуле висит темно-синий костюм. Сквозняк едва шевелит его. Но меньше, чем через пять минут, костюма больше не видно. И с другого стула исчезли все вещи. Оба стула опять придвинуты к столу. А третий стоит как-то косо. Первый стул так и стоит, и черная сумка на нем.

Вода больше не идет, но в комнату из ванной продолжает проникать теплый пар. Он оседает над дверями под потолком, который запотел.

В последних лучах солнца блестит на столе зеленым светом изумруд.

Стол без скатерти, но на нем две тарелки. На каждой три тонких ломтя мяса с несколькими каплями уксуса на них. Бутылочка с уксусом поставлена между тарелками рядом с солонкой. Ближе к центру стола меньшая тарелка с нарезанным луком; лук полит уксусом и посыпан солью. На дальнем конце стола между двумя стаканами бутылка минеральной воды «Фатра» — это лечебная щелочно-углекислая вода. По правую сторону тарелки нож, по левую вилка.

На столе нет ни книги под названием «Логика», ни спичек, ни сигарет, ни пепельницы. Все это на письменном столе. Но на самой середине стола, среди тарелок, бутылок и приборов, все же находится браслет, украшенный изумрудом; и кажется, что его металлическая часть посыпана солью.

Стулья в прежнем положении, только тот, на котором до сих пор лежала черная сумка, дальше отодвинут от стола. Сумка вместе с сигаретами, спичками и пепельницей — на письменном столе.

Бутылка от минеральной воды пуста; стаканы стоят рядом с тарелками. И мясо исчезло с тарелок, на них только ножи, вилки и тонкая пленка от мяса.

В солонке остались ямки от ножа.

Часы спокойно тикают, каждые полчаса раздается короткий удар, каждый час четыре, пять или другое соответствующее количество ударов. Тиканье не прекращается и во время боя часов; кажется, что в эти моменты они и тикают быстрее, но потом все снова входит в свой ритм.

Солнце только что зашло, но еще светло. В комнате полумрак; предметы, обращенные на запад, светятся красноватым светом. Возможно, потому, что небосвод у самой линии горизонта покраснел.

Вещи, разложенные на столе, остались на своих местах. Изумруд теперь кажется черным. В комнате тихо, но из соседней, где находится зеркало в человеческий рост, слышатся шаги по паркету и тихое пение. Высокий голос спускается до низких нот.

Кроме этих звуков — шагов и пения, — ни с улицы, ни со двора в комнату не проникает ни единого шороха.

Часы пробили семь ударов. После того как прозвучало одиннадцать ударов, тиканье становится чаще, потом замедляется. Часы, однако, не останавливаются, секундная стрелка так же обегает циферблат.

Хотя двери в ту комнату, где стоит зеркало в человеческий рост, открыты, оттуда не слышится ни потрескивания паркета, ни пения. Квартира кажется пустой, и неустанное тиканье часов только подтверждает это впечатление.