Смерть на фуршете

— Сейчас мы тебе его покажем, — сказал Воля, осматриваясь. — Это наш постоянный и непременный член.

— Сегодня не покажем, — возразил Трешнев. — Он уже напился, и его увела жена.

— Увы! Однообразный финал. — Воля грустно посмотрел на парочкой стоявших Ксению и Трешнева. — Для Германа Гурьевича до банальности стандартный. Они с женой могли бы войти в наш семейный стол, но эта трагическая дама появляется на фуршетах только затем, чтобы депортировать своего охмелевшего супруга…

— Таких мы числим заочными членами Академии фуршетов. Соответственно, здесь только очные. В том числе члены семейного стола. Обычно они — по привычке — за одним столом и по соседству друг от друга. Но мы все между собою дружим. Дружим столами.

За одним из недальних столиков двое мужчин среднего возраста и соответствующие им дамы вели беседу, возможно как раз обсуждая, ху из ху на тарелке, переданной им Трешневым.

Ксения всмотрелась:

— Послушай, это же, по-моему, Верстовский.

— Естественно, Верстовский.

— Мне очень нравятся его романы о композиторах и путешественниках. А как здорово он выступал против ЕГЭ по литературе и свертывания литературного образования в школе!

— Ну, если ты думаешь, что все остальные здесь — сторонники ЕГЭ и сливания в один предмет русского языка и литературы, то — увы! Ты не на тусовке министерства образования!

— Это понятно. А рядом кто?

— Естественно кто: законная жена. Тоже филолог. Профессор МГУ. И ведут они беседу с такой же законной семейной парой… Хочешь, я тебя с ними познакомлю, тем более что жена другого мужа, Карина, по образованию зоопсихолог, доктор наук. Но зоопсихологию потеснила — хочет возвратить гнедичевско-жуковский гекзаметр в русскую поэзию и уже премного преуспела в этом. Получила премии «Киприда» и «Ромей», избрана почетной понтийской гречанкой.

— И муж ее — зоопсихолог?!

Ксении приглянулся рослый бородач, одетый, несмотря на жару, в какую-то странную куртку, похожую на телогрейку.

— Нет, Адриан, это тебе понравится, — лесничий. Они вообще до недавнего времени жили где-то в восточносибирской тайге, работали по долитературным специальностям, вырастили кучу детей. Благодаря Интернету стали посылать свои труды в Москву и вот — пробились.

— Адриан тоже пишет гекзаметром?

— Он полиглот. Знает то ли шесть, то ли семь… да, семь языков… Ну, словом, Карина рожала, а он изучал языки. Очередной ребенок — новый язык. Когда стало можно, Адриан начал подрабатывать на переводах всякой бывшей запрещенки, а теперь один из ведущих переводчиков с мертвых и новых языков.

— Интересные у вас здесь люди!

— В общем, случайных нет, — скромно потупился Трешнев. — У нас даже халявщики свои, постоянные.

— Что за халявщики?

— Ну, те, кто приходит сюда только затем, чтобы выпить и закусить. Ты что, ничего о них не слышала? Таких в Москве целые рои перемещаются, со специализацией. О них даже статья в Википедии есть… А Гриша Бурцевич взял на себя планомерность борьбы с халявщиками и неуклонно дает репортажи об их деятельности в массмедиа. Неужели не читала?

— Увы!

— Что ты! Гриша даже заслужил от халявщиков почетное, хотя и злобное прозвание Эспумизан. Действительно, при виде Гриши у них сразу аппетит пропадает. Он и сейчас где-то среди нас, на боевом посту…

— Но кто же здесь халявщик? Может, как раз ваш невидимый президент, который, как вы говорите, приходит только к фуршету?

— Воля, ты слышишь? Пожалуй, сразу исключим ее из нашей академии, не принимая туда. Запомни: халявщик — это тот, кто проникает на мероприятия без каких-то профессиональных оснований. А наш Алексей Максимилианович — старший научный сотрудник Института истории гуманитарной культуры. Воля заведует отделом в Ассоциации распространения научной информации. Я принадлежу к массмедиа. Попросту, как нас величают в народе, журналюга. Так что всюду свой, ибо собиратель новостей и фактов…

— Жареных тоже?

— Фаршированных! Ксюха, можешь издеваться надо мной сколько угодно: я толстокожий… Вон, кстати, прошел Амазасп Гивиевич… да-да, этот седой, благообразный джентльмен с пластиковым пакетиком от издательского дома «Бестер», уже порядком набитым… Полагаю, там упокоилась изрядная часть лотерейной стерляди… Сейчас мы тебе и Позвонка покажем… Воля, ты не видишь его?

— Я вообще давно его не вижу. То есть он промелькнул, когда мы еще у входа стояли… а потом… затерялся где-то… Вот Парасолька здесь… И Клара Кораллова…

— А это кто?

— Тоже халявщики!

— Парасолька — это же зонтик по-украински!

— И по-польски тоже… А Парасолька она потому, что на одном фуршете в Литературном музее, где подавали жареных поросят целиком, недолго думая, полураскрыла зонтик, который у нее был с собой, затолкала туда одного, а может, и двух поросят, сунула то, что получилось, под мышку — и сделала ноги! Но вот попала высокая профессионалка кому-то на язык. То ли она полячка-украинка, то ли тот, кто ее так назвал. Или песенку вспомнил, была такая… Про парасольку.

— А почему Клара Кораллова?

— Кто знает… Воля, ты не знаешь? Спросим у президента, когда придет. Всегда с диктофоном… старинным… Еще советских времен. «Репортер» называется… Громоздкий — хотя, как посмотреть, и вместительный тоже. Легко переделать в сумку-холодильник для сохранности выносимых продуктов. А внешне — она вроде как у вас интервью берет… Но кто эти интервью слышал или читал?!

Трешнев вновь отхлебнул виски.

— Впрочем, среди них много пенсионеров. Видно, что не бомжи. Опрятные, с парфюмом… Хотя можно и по пути на фуршет где-нибудь в магазине косметики под видом проб себя опрыскать… — Ксении почудилось, что здесь Трешнев зацепил какие-то свои личные воспоминания. — На пенсию ведь не погурманишь, тем более когда желудочно-кишечный тракт особых сбоев не дает. Но хочется, чтобы хамства не было…

— А бывает?

— Кхе! Не так давно в Доме Гоголя, на Никитском бульваре, где он умер, проводили конференцию по «Мертвым душам». На заключительном фуршете, натурально, в память о Собакевиче подали осетра. Но пока наши гоголеведы клялись в вечной любви к наследию своего кормильца, оперативная команда халявщиков подошла к столу, где блюдо с осетром стояло, и тут же отошла. От пустого блюда.

— Задержали?! — ахнула Ксения.

— Сейчас! Это мастера! Со своей разведслужбой, со своими людьми среди обслуживающего персонала… Хотя у нас есть свой летучий отряд энтузиастов борьбы с халявщиками, он выше статуса добровольной народной дружины пока не поднялся…

— Но ты же сказал про Бурцевича!

— Гриша в команде не работает. Увы, он — рейнджер-одиночка.

— А ваша Академия фуршетов?!

— Мы — научно-изыскательная организация и не можем позволить себе идти на перехват блюда или даже тарелки. А нам противостоят профессионалы!

Все тот же истошный голос воззвал:

— Дамы и господа! У нас второй счастливец, вернее, счастливица, познавшая толк в стерляди по-горчаковски. Приглашаем всех заинтересовавшихся лиц, а также Игоря Горчаковского и Василия Николаевича Купряшина пройти к нашему роялю.

— Наверное, что-то интересное на этот раз! — предположила Ксения. — А ваши супруги не угадали… — она посмотрела на продолжавшую беседовать четверку. — Все-таки схожу.

— Охота пуще неволи, — вздохнул Трешнев. — Пассионарность неофитства.

Предчувствия Ксению не подвели.

У рояля стояли улыбающиеся Арина Старцева, Купряшин и Горчаковский.

Василий Николаевич взял в руки микрофон:

— Милостивые сударыни и судари! Сегодня день невероятных совпадений, странных сближений и озорных поворотов… Если бы мы находились под гнетом банальщины, то, естественно, сочинили бы вот такую коллизию: финалистка угадывает блюдо, изготовленное по рецепту лауреата. Но ни один человек в этом здании, причастный к нашей премии, не может быть уличен в каком бы то ни было подлоге. Кто же мог представить, что наша славная Арина Старцева, безошибочно определившая заветных рыбок, — уроженка Нижней Волги, дочь речника и сама заядлая рыбачка! Ведь мы ее выбрали не за эти несомненные достоинства, а потому, что она написала превосходный роман о проблемах современной российской молодежи.