Смерть на фуршете

Теперь аплодисменты были бурными и продолжительными.

Оратор терпеливо и с видимым удовольствием дождался их окончания:

— Положим, я сейчас говорил о премии с участием зарубежных спонсоров, а в основном-то культурные пиры финансируют отечественные кровопи… извините — ворю… опять извините — отечественные банкиры (никак не могу для себя решить, кто же лично мне милее в посткоммунистической России)…

Кто-то в центре зала одиноко и нервно захлопал.

— У нас, как известно, все делается с особым размахом. Узнал я недавно смету одного приличного литературного фуршета — за аренду украшенного зала, за вина и закуски, — притом что народу не целая толпа, а контингент довольно отборный и ограниченный. Напугали меня немножко эти большие нули, и за бокалом приличного бордо обсуждаю ситуацию с другом. Он мне говорит: «Пусть писатель хотя бы здесь почувствует вкус настоящей роскоши, а то он ее лишь по телеэкрану весьма приблизительно представляет. Ведь не пожив салонной жизнью, “Войны и мира” не напишешь. Наряду с нищетой полезно и блеск изучить». Не спорю, но почему-то мне кажется, что жюльен этот в кокотнице приготовлен не из дичи, а из российских старушек, у которых последние гроши поотнимали наши друзья-банкиры… Что-то природно сопротивляется во мне интимному союзу творческого труда и капитала…

Было видно, что зал затих в рассуждении аплодисментов.

— Старушек — жалко! — проговорил своим салтыков-щедринским баритоном Трешнев негромко, но в тишине его, кажется, услышали все и притихли еще выразительнее.

Докладчик, вероятно не ожидавший такого безмолвствования, в поисках достойного финала своей речи обернулся и посмотрел на то место в центре сцены, где прежде стоял Ленин («Посоветоваться с Лениным», — говорили в таких случаях классики советской литературы Мариэтта Шагинян и Михаил Шатров). И хотя Ленина теперь там не было и вообще ничего не было, решение пришло однозначное и единообразное.

— Труженики литературы и искусства! Повышайте качество и калорийность приготовляемой вами духовной пищи! — выкрикнул докладчик, обыгрывая здесь всем памятного кино-Ленина интонациями и жестом с выбросом вперед правой руки.

Зал наконец прорвало какими-никакими, но аплодисментами.

Новиков сошел с трибуны и занял место в президиуме. Когда заговорила следующая выступавшая — Евгения Вежлян из журнала «Знамя», — он, показав часы на руке, затем приложив ее к сердцу и раскланявшись с Вежлян, Чуприниным, Игорем Волгиным и Баком, изображая незаметность ухода, исчез из зала, прихлопнув напоследок дверью.

— Торопится, — сказал Трешнев. — Уже опаздывает на заседание жюри. Сейчас ведь кульминация премиального сезона… Пойдем и мы. Фуршет здесь не предусмотрен, в жару чаепитие на кафедре тоже не вдохновляет, а если тебе интересно то, что вещает Женя, прочитаешь сегодня вечером в «Русском журнале» или, во всяком случае, у нее в «Фейсбуке».

Через пятнадцать минут они сидели на прохладной террасе одной из летних приарбатских пивнушек, и Трешнев уже скандалил с официантом, принесшим ему «Три медведя» вместо заказанного «Туборга».

И вдруг отказался от замены, правда, подчеркнув, что проштрафившийся на чай не получит.

— Был у американцев такой политический деятель, Бенджамин Франклин… — начал он, отхлебнув от пенной папахи своего бокала.

— Я знаю, — угрожающе проговорила Ксения, раздражаясь от назидающей интонации при сообщении этой исторической банальности.

— Еще бы не знать! Его у нас все знают, ведь его физиономия красуется на стодолларовой купюре! Умнейший был человек, в президенты Северо-Американских Соединенных Штатов не полез, а почет и славу отца-основателя заслужил.

— Он и громоотвод изобрел. — Ксении показалось, что она это пропищала.

— Молниеотвод, — поправил Трешнев. — Ты не ЕГЭ по физике сдаешь, Ксения Витальевна! Но может, знаешь, что этот великий человек был и мастером афоризма. И сказал однажды: «Дураки устраивают пиры, а умные едят на них». Честно говоря, мы у себя в Академии фуршетов так и считали. Жили, можно сказать, под этим девизом! Но теперь думаю, что в нашем случае афоризм этот надо отредактировать: «Умные устраивают пиры, а дураки едят на них».

— Но тогда это не будет афоризмом! — возразила Ксения.

— Это будет жизнью! — с запалом воскликнул Трешнев.

Его «Моторола» залилась увертюрой из «Вильгельма Телля».

— Президент!

Оказалось, эсэмэска.

— Как он лаконичен! Но ничего не поделаешь, надо руководить на местах, мониторить пространство… — Стал читать: — «В 18 прзнт н. худ. пр. атриум».

Ксения с восхищением смотрела на Трешнева, уставившегося в экранчик трогательным взглядом младенца ясельного возраста.

— Ну, в целом я понял, но все же подробности не помешают.

Он стал звонить Ласову.

— Леша! Приветствую! А ты думаешь, будет? Точно? Даже так! Ну, если Володя сказал! И даже пригласил!.. — Трешнев сосредоточенно слушал, и лицо его из ребяческого вновь превращалось в сосредоточенно-взрослое. — Во как!.. Нет, я с Ксюней… Ну, конечно, сообщу… Я знаю, что ты любишь… Ты забыл, Воля в отъезде. Инспектирует фуршеты в Праге и Братиславе… А Гавриле и Егору я сейчас сброшу… Уже знают?! Гаврила тебе позвонил еще до Володи? Ну, отлегло от сердца — можно переходить на домашние харчи: воспитали смену! Пока! До встречи, но помни, что это презентация, и фуршет они начнут без проволочек.

Спрятал телефон.

— И на фига мы пьем пиво, да еще не то, которое заказывали… Через… — достал телефон и посмотрел на часы, — …через час десять в атриуме Музея Пушкина — презентация новой художественной премии «Восторг». С очень-очень серьезными спонсорами. — Трешнев с плотоядной улыбкой поднял глаза к потолку, впрочем, на этой террасе довольно обшарпанному. — И с государственной поддержкой. Хотят окончательно добить не только Берестовского, но и его «Фурор». Поэтому размер премии в два раза больше, чем у «Фурора», а первыми лауреатами сделают как раз самых заметных берестовских лауреатов…

— Название как-то… не очень, — начала Ксения. — Можно же как-то повесомее. «Триумф», например.

— Никаких «Триумфов» и «Фуроров»! — Трешнев сделал большой глоток пива. — У нас теперь в почете родное корнесловие, ты что, забыла дебаты в Думе? «Восторг» — это хорошо. Восторг внезапный ум пленил… Вот и заголовок для информации готов: «Премия “Восторг”: внезапно и очень высоко!» Надо продать кому-нибудь…

— Да, ты негоциант успешный!

— Ну, подарить. Своим, конечно. Гавриле с Егором подарю, для их блога!

— А я не пойду! — сказала Ксения. — Мне статью дописать надо и завтра сдать.

— Пофуршетишься и допишешь! Еще как разгорячишься!

— Нет, не пойду.

— Что ж мне, Инессе звонить? Впрочем, я обещал президенту, что Инесса будет. Он всегда говорит, что ее появление его вдохновляет.

— Ну, вот видишь… Нечего мне там делать!

— Твое присутствие меня вдохновляет!

— Слушай, Андрей Филиппович… — На столе лежали свернутые салфетки, с ножом и вилкой каждая, принесенные официантом в надежде, что они будут заказывать какие-то блюда. Ксения вытянула из салфетки столовый нож. — Внимательно слушай. Вот сговоримся однажды мы с Инессой Владиславной и зарежем тебя даже и безо всякого фуршета.

— Ну, коль заслужил… — Трешнев внимательно посмотрел на нож, ходивший веером в пальцах Ксении. — Пожалуй, обсудим это на грядущем заседании. — Полез в карман за телефоном. — Если придет Инесса.