Всюду третий лишний

– Мальчики, как вы думаете, дренажную систему стоит отремонтировать сейчас или подождать до лета?

– Не знаю, па, – а она что, так сильно прохудилась?

– Мальчики, этот пирог с мясом уже неделю лежит в холодильнике. Как вы думаете, его еще можно есть?

– Не знаю, па, – а он что, заплесневел?

Джейн так же, как и отец, была родом из Ланкашира. Эта серьезная дама трудилась в отделе маркетинга того самого банка, в котором он работал. Отец никогда не изменял своим привычкам, всегда оставаясь самим собой: он засыпал перед телевизором; с гордостью рассказывал всем, как долго служат ему его костюмы; по-прежнему смотрел субботнее спортивное обозрение в старых шлепанцах без задников. Пил и курил он не в меру много. И всегда пребывал в состоянии радостного возбуждения, а его раскатистый громкий смех как будто специально предназначался для наших с Дэнни ушей. Вскоре после того, как папа сошелся с Джейн, – примерно месяца через четыре после ухода мамы – он стал носить шикарное нижнее белье фирмы «Кальвин Клейн».

– Посмотри-ка на это, – однажды сказал Дэнни, входя в гостиную и потрясая перед моим носом кальсонами, – это… папины!

Однажды зимой, придя из школы, мы застали его вертящимся перед зеркалом в пиджачной паре от Армани. Пиджак был странного фасона – без воротника и лацканов, – и, по нашему мнению, он ему был вовсе не к лицу, хотя брюки – непонятно, почему мы так решили, – сидели на нем хорошо. Однако все это насторожило нас – ситуация в нашем доме стала меняться.

Поначалу подобные папины выходки веселили нас.

– Папа, да ты выглядишь точь-в-точь как злодей, против которого сражается Джеймс Бонд. Дэнни, посмотри на папу – ну чем он не злодей, который производит смертоносное лучевое оружие?

Сначала и отец смеялся над собой вместе с нами, но через некоторое время перестал относиться к нашим шуткам с прежней беззаботностью и даже стал защищаться. Он решил, что мы смеемся над ним.

– Софи, ты ничего не знаешь? А ведь папа купил себе шикарные туфли фирмы «Морелль». Он подражает в одежде Таббсу из «Полиции Майами».

Софи:

– Кит, прекрати над ним издеваться. Ведь ты знаешь, насколько папа раним. Просто порадуйся за него. Пройдет время, и он успокоится. Он же влю-би-лся.

Прежде мебель в нашем доме была в основном со склада некондиции, а столы из деталей, купленных в магазине «Сделай сам», были без особого старания собраны Томом после того, как он, закончив школу, возомнил себя классным столяром, а затем, по стопам отца, поступил на работу в банк. Старые пепельницы, которые мы сами делали на уроках лепки в школе, украшали каминные доски. И именно эти предметы быта, с которыми мы свыклись, начали понемногу исчезать: сначала они переместились в ящики комода, а оттуда в контейнер для мусора.

– Па, а где моя деревянная доска для резки хлеба? Ну та, которую я сделал?

– Дорогой мой, я ее выбросил – она почти совсем растрескалась.

Как объяснила нам Софи, у отца наступила вторая молодость. Он начал покупать старинные вещи. Он стал проводить отпуска за границей, а не как раньше, у бабушки в Корнуолле. В холодильнике начали появляться новые, не виданные нами ранее продукты: свежая клубника и дорогие меренги.

Он приобрел новый автомобиль последней модели, купил абонемент в тренажерный зал, сбросил лишний вес, но при этом еще больше пристрастился к бутылке, уединяясь для совершения возлияний в дальний конец сада, где после маминого ухода они с Томом установили скамейку – мы называли ее «папина западня», – которую большой розовый куст скрывал от посторонних глаз. Отец стал даже проявлять расточительность, что поначалу казалось нам забавным: он не гасил свет, оставлял недоеденным десерт. Но по мере того как отец сбрасывал лишний вес, заботился о своей внешности, уделял внимание внутреннему убранству дома, он все меньше напоминал нам нашего прежнего отца.

Джейн так и не переехала к нам. У нее был собственный дом в Литтл-Чалфонте, но она все чаще и чаще оставалась ночевать у нас. Мы с Дэнни стали называть один другого Ганзел и Гретель и изводить друг друга рассказами о том, что злая мачеха хочет зажарить нас в печи.

– Господи, да она же ненавидит тебя! – твердил мне Дэнни.

– Согласен, но ведь ты же слышал, как она говорила о том, что отправит тебя в интернат? Не знаю почему, но тебя, друг мой, она просто презирает.

Нас пугало само ее лицо: преждевременно увядшее и одутловатое. Мы с Дэнни решили действовать заодно. «Папа, мы не будем смотреть „Улицу Коронации". Пусть его смотрят те, кто на ней живет»; «Джейн, может, не стоит вам оставлять эти туфли здесь. Папа не терпит беспорядка. Поставьте их лучше где-либо наверху, а то еще кто-нибудь о них споткнется».

Помню один разговор, состоявшийся между нами в тот год, когда мы заканчивали школу в Астон-Клинтоне. Тогда Дэнни вдруг сказал:

– Я хочу кое-что сказать тебе, Кит. Моя семья – это ты, я все еще ненавижу тебя и вообще ненавижу все, но обещай мне, что ты никогда не изменишься. Обещай мне всегда оставаться таким же.

Я ответил, что я тоже его ненавижу, и, обещав исполнить то, о чем он просил, в свою очередь попросил его о том же – в тот момент я ничуть не сомневался, что так оно и будет.

29 ноября 2000 года

Дела идут хуже некуда. Мы сейчас находимся в пригороде Атланты, штат Джорджия; я сплю в палатке, которую разбил на поросшем травой холме рядом с мотелем «Супер 8», в котором Карлос с Доминик спят после нашей первой ссоры.

Она началась сегодня утром и фактически продолжалась в течение всего дня. Доминик проснулась в половине седьмого, и мы проехали примерно шестьдесят миль по дороге 1-20, после чего остановились у придорожного кафе, купили сыра, хлеба, бананов и сокращенный выпуск «Уикли уорлд».

Реакция Доминик: «Сколько это стоит?» А после того, как я назвал ей цену: «Ладно, ничего не имею против», но тон, каким это было произнесено, свидетельствовал, что она все-таки против. Я стал один за другим вслух читать заголовки сообщений в газете, начав с семи тайных предсказаний судьбы в новом тысячелетии.

– Не-е-е-т, – протянула Доминик, и ее узкое вытянутое личико сморщилось от гнева, так как она ожидала, что я начну со сплетен о жизни кинозвезд.

Карлос вел машину, я читал вслух, а Доминик размышляла о том, как мы проведем время в кемпинге «Флинн Инн», который она, заглянув в туристический справочник, выбрала местом нашего ночлега. Вот как проходила каша беседа:

– Куала-Лумпур, Малайзия. Мужчина, выстрелив в другого мужчину, убил его наповал, но убийца оправдывал свой поступок тем, что принял убитого им человека за белку.

– Ну и чушь! – фыркает Доминик.

– Да, но чушь-то занятная.

– Да, ну и чувство юмора у тебя, – язвительно произносит Доминик, картинно сложив руки.

– По сообщению полиции, Гарун Марат, сорока пяти лет, взбирался на дерево, чтобы собрать фруктов, когда этот ненормальный охотник прострелил ему грудную клетку, что и послужило причиной мгновенной смерти. Рост покойного Марата был пять футов семь дюймов. Он не имел даже отдаленного сходства с белкой, – я расхохотался и тем привлек внимание Карлоса.

– Не поверю, что ты мог отдать два доллара за такую чушь. Лучше бы мы купили круассанов, – возмущается Доминик.

– О чем было последнее сообщение? – спрашивает Карлос.

– Рост покойного Марата был пять футов семь дюймов, и он не имел даже отдаленного сходства с белкой.

Доминик своим писклявым голосом, в котором слышатся гнев и раздражение:

– Да, круассаны, это было бы здорово.

Сегодня на пути нам встретилось бесчисленное множество баптистских церквей, в названии которых звучало что-то возвышенно-мистическое – церковь высвобождения позднего дождя; центр оказания помощи страждущим; церковь, стоящая на четырехугольном основании и дарующая изобильную жизнь; церковь баптистов-семикнижников. И вот, проехав по мосту через Саванну, мы оказались в штате Джорджия, о чем известила нас бегущая строка, смонтированная на арке, стоящей на съезде с моста.