Всюду третий лишний

Я в детстве я не припомню, чтобы мама с отцом О сильно ссорились, хотя я часто чувствовал, что S в доме царит атмосфера недовольства – мама на О кухне гремела крышками кастрюль, хлопала дверцами буфета, обмениваясь при этом с папой фразами, произносимыми свистящим шепотом. Отец попивал, причем весьма неумеренно, а вернувшись в таком состоянии домой, храпел перед телевизором, несвязно и невразумительно спорил с кем-то во сне; иногда придавая лицу угрожающее выражение и тараща глаза, он кричал: «Я сказал, что это возмутительно», или «Я сказал, что я с этим не согласен», или «Я сказал, что вы ведете себя не самым честным образом, дорогой мой».

Довольно долго я не понимал, что в действительности происходит между ними, не понимал и того, что они «продолжают жить вместе исключительно ради детей».

Мама ушла от нас сразу после отпуска, который мы провели всей семьей в Лохгилпхед, в Шотландии. Я думаю, что мысленно она покинула нас уже много лет назад. За год перед этим мы сожгли наших зверей, а было это в 1985-м, когда мне исполнилось одиннадцать, а Дэнни двенадцать. Нам сказали об этом в последний день каникул, когда мы вернулись домой после игры в гольф. Что случилось накануне, покрыто мраком. Во время каникул мы жили в бревенчатой хижине, вдали от цивилизованных мест. Я помню, как мы с Дэнни пробирались сквозь густые заросли папоротника и, повязав джемперы вокруг талии, подражали полюбившимся нам благородному джентльмену по прозвищу Черная Гадюка и его непутевому слуге Плешивому. Насколько мне помнится, в тот самый день мы с самого раннего утра начали сражаться в гольф, но мама не пришла помогать нам отыскивать мячи, о чем мы условились накануне вечером.

Прежде никто из нас не играл в гольф, и все мы были игроками никудышными, но отец был, без сомнения, наихудшим. Первые удары были сделаны под проливным дождем, после чего мы все, увязая в грязи, поплелись по раскисшей земле разыскивать шары от первого удара. Так мы добрались до третьей лунки. Я оказался первым, потому и получил право поднять шар с земли. Дэнни смог сделать это лишь на шестой лунке, а отцу этого вообще так и не удалось. Зная его страсть к лидерству, мы поначалу думали, что он злится из-за этого, хорошо зная, что отец скорее бы согласился умереть, чем уступил кому-либо из нас в любом из видов спорта, мы уже приготовились хорошенько повеселиться.

– Ну, его уже понесло, – шепнул мне Дэнни, после того как отец назвал его «везучим дураком» за то, что его шар, пролетев мимо лунки, залетел куда-то в траву.

– Да, проигрывать он очень не любит, – подтвердил я, когда отец стал сетовать на то, что наши кроссовки более подходят, чтобы месить раскисшую землю, чем его шлепанцы.

Когда мы добрались до семнадцатой лунки, отец сделал, должно быть, не менее сотни ударов, а затем, пройдя половину обратного пути и сделав двенадцать ударов подряд, он проиграл окончательно, впрочем, удивляться тут было нечему. Чему стоило бы удивиться, так это силе его характера. При первых четырех замахах отец сохранял хладнокровие и тщательно прицеливался, перед тем как выбрать направление полета шара. Но потом, по ходу игры – а в это время другие игроки уже ожидали, когда мы освободим поле, – он все больше и больше раздражался, а на последних шести ударах его уже всего трясло и он скрипел зубами от досады. Мы с Дэнни просили его успокоиться, но он послал нас к черту. Мы снова сказали ему, что если он не успокоится, то будет мазать, а он пригрозил, что погонит нас домой. Раз за разом он делал широченные замахи битой и, конечно же, все время мазал. Отец ударял битой по земле то перед, то позади шара, при этом у него в спине даже что-то трещало. Но все равно все шары летели не туда. Мы с Дэнни попытались пригладить дерн, но это взбесило отца еще больше, после чего мы старались пореже встречаться друг с другом взглядами.

Кажется, смешнее всего было то, что после каждого монументального замаха отец провожал шар взглядом, преисполненным надеждой на то, что тот приземлится вблизи лунки. Не важно, сколько раз до того он промазал, но все равно надеялся, что теперь все получится. То, что мы не могли над этим смеяться, делало происходящее еще более забавным.

Одиннадцатый замах был настолько сильным, что после него отец оказался распростертым на земле, но он и не думал сдаваться, а с живостью, которую мне не доводилось наблюдать у него прежде, вскочил на ноги и сделал такой сильный рывок вперед, что, поскользнувшись на мокрой земле, упал снова, вконец перепачкав одежду в грязи. Мы с Дэнни едва могли совладать с собой, чтобы не расхохотаться.

Наконец мы закончили игру. Дэнни был так напуган, что не осмелился объявить себя победителем, и в машине мы за все время поездки до нашей хижины не обмолвились ни словом. По дороге я, помнится, уставившись неподвижным взглядом в окно машины, пытался зафиксировать в памяти все эпизоды игры, чтобы с моего языка ненароком не сорвалась какая-либо похвальба. Когда-нибудь, думал я, из этого получится отличный рассказ для воскресного обеда.

Когда мы вернулись и отец сразу же поспешил в душ, чтобы скинуть с себя грязную одежду, мамы уже не было. Мы с Дэнни пошли на улицу, где, уединившись, смогли наконец дать волю нашему столь долго сдерживаемому веселью. Одному из моих самых счастливых воспоминаний суждено было буквально в считанные минуты смениться одним из самых печальных. Когда мы вошли в дом, отец в махровом халате сидел за круглым столом, стоявшим в углу хижины. Мы сразу почувствовали, что что-то случилось. Он тер глаза, просунув пальцы за стекла очков. Это был первый раз, когда я видел отца плачущим.

Мы с Дэнни были в замешательстве, поскольку и представить себе не могли, что папу может так сильно расстроить неудача, постигшая его на площадке для гольфа. Я помню, что почувствовал даже угрызения совести из-за того, что на улице только что смеялись над ним. Мы подошли к отцу и обхватили его за плечи, но когда Дэнни сказал: «Па, а удар-то у тебя отличный», я не смог удержаться от смеха. Дэнни также не нашел в себе сил, чтобы подавить смешок, но папа, похоже, пропустил все мимо ушей. Он встал, отстранил нас, налил в стакан воды и, стоя у раковины спиной к нам и глядя на заросли папоротника за окном, обрушил на нас новость, которая потрясла нас не меньше, чем разорвавшаяся бомба.

– Я очень сожалею о том, что так вел себя сегодня утром. Все это было потому, что я должен сказать вам, мальчики, кое-что, а как это сказать, и сам не знаю. Только не падайте духом, поскольку ничего уже не изменить, уж это-то я знаю наверняка, – отец повернулся к нам лицом. – Ваша мать уходит от нас, мальчики, – сказал он и снова повернулся к окну, чтобы мы не видели слез, текущих из его глаз.

Думаю, что на Дэнни это известие повлияло намного сильнее, чем на меня, поскольку хотя я и был самым младшим, но Дэнни всегда был маминым любимцем, это было ясно без слов. Том, подрастая, все больше становился похожим на отца нынешнего, а в Дэнни, как мне кажется, она видела того, кем отец был прежде. Мама всегда защищала Дэнни: ради него ей случалось говорить неправду; покрывать совершаемые им мелкие хищения сладостей из отцовской медной шкатулки, стоявшей на нижней полке его шкафа; не давать Дэнни в обиду после различных шалостей, совершаемых им в дни, когда его обуревала жажда свершения дерзновенных подвигов. Все остальные дети по большей части слышали от мамы «нет».

– Можно я куплю мороженое?

– Нет.

Я, когда мне чего-нибудь хотелось, всегда шел к папе; Софи и Том тоже. Дэнни шел к маме. Развод родителей, состоявшийся, спустя некоторое время, в том же году, был очень волнующим событием, а примерно месяца через два после этого на сцене появилась Джейн, и ситуация начала понемногу меняться. Я ощутил себя повзрослевшим буквально в одночасье. Из-за перемены, произошедшей в нашем доме, мы с Дэнни почувствовали себя не просто взрослыми, а скорее даже пожилыми и начали, отталкивая друг друга от зеркала платяного шкафа, вырабатывать безразличное выражение лиц и особую взрослую манеру разговора; нам казалось, что они производили наилучший эффект в различных ситуациях. «Мои родители развелись»; «Развелись, и все, – но мы-то остались братьями, как прежде»; «Просто не ужились, а что тут такого?»; «Они живут врозь, разве такое не случается?»; «Нет, у нас нет матери. Она нас бросила»; «Они ра-зо-шлись». Отец очень рассчитывал на то, что мы с Дэнни окажем ему поддержку в это нелегкое для него время. Том жил отдельно то с одной, то с другой подружкой, а Софи училась в университете. Папа перестал читать нам нотации, дал нам свободу, о которой мы прежде и не мечтали, а однажды заговорил с нами, как со взрослыми.