Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

Степан слегка струхнул, но в бой вступила жена Дормидонта:

– Под суд он отдаст! – пошла она на него, уперев руки в крутые бока. – Поглядите на него, люди добрые! Это кого ты под суд отдашь? А кому надысь колхозный трактор огород вспахал? А кто на колхозной машине курей в город возит?

– А кто у Маруськи в магазине вечерами просиживает? – присоединилась к ней сестра Семена – тоже не мелкая женщина. – У самого жена в шелковой кофте ходит да в туфлях на каблуках щеголяет, как коза, – а для нас потом в магазине ничего нету? Это кто кого под суд отдаст?

– Да тише вы, тише, – замахал руками толстяк. – Вот глупые бабы.

В ответ на это бабы подняли такой визг, что все бригадиры сочли за благо удалиться, попытавшись взять с колхозников обещание, что они отработают свои трудодни потом. Но такого обещания ему никто не дал, потому что такие деньги, которые они собирались получить за всю стройку, уже начали кружить им голову.

– Хорошо, что, видимо, у них у всех рыльце в пушку, – удовлетворенно сказал Сергей. – Не будут наших сильно прижимать.

Но все одновременно подумали, что надо бы привезти несколько рабочих из города. Они все-таки не такие подневольные люди, как крестьяне.

– У них тут прямо крепостное право, – поражалась Катюша. – Ни паспортов, ни отпусков по собственному желанию…

Виктор Николаевич усмехнулся.

– Историю проходили? – спросил он.

– Проходили, – уныло ответила Катя. – Я все больше историей возникновения христианства на Руси интересовалась. Я думала, в двадцатом веке все одинаково было… А тут как другая планета. Ужас!

– Ужас, – согласилась Клавдия, жена Дормидонта. – Вперед, – скомандовала она, и родственники принялись энергично складывать доски и стропила по кучкам и убирать строительный мусор.

– Мужики, оставьте мне стропила, – кричал с крыши Степан. – У меня крыша просела.

– Ладно! Я тогда вон те доски возьму, – отвечал Дормидонт.

Около двенадцати Сергей с удивлением сказал, что крыша уже разобрана.

– Ломать – не строить, – озабоченно сказал прораб и посмотрел на часы.

За стол в шатре уселись ровно в двенадцать. Жены развернули узелки и разложили по тарелкам хлеб, холодные картофелины и зеленый лук.

– Так они у нас много не наработают, – сказал Сергей.

– Все предусмотрено, – важно ответил Виктор Николаевич и открыл шкаф. Внутри аккуратной стопкой красовались пять огромных пицц в коробках.

– Там в шкафу – портал, – объяснил он.

– Ура! – кратко резюмировал Сергей. – Я что-то тоже проголодался.

Все удивленно разглядывали незнакомое яство.

– Пирог – не пирог, – удивлялась Клавдия, – откуда взял? Кто испек-то?

– Какой тебе пирог с колбасой? – не соглашалась Зинаида, самая старшая и опытная, грозная жена Степана.

– А что там за сопли такие? – удивлялся Степан, подцепив начинку вилкой. За ней тянулись желтоватые нити.

– Это сыр, – растерянно сказал Сергей, видя, что никто не решается пробовать незнакомое блюдо. – Он расплавился.

– Сыр в пироге! – удивились все. Но запах был такой аппетитный, что скоро от пицц остались только крошки.

– А вкусно! – удивлялись рабочие. – Чудно только. Сказать кому, что ел пирог с сыром и колбасой, никто не поверит!

Виктор Николаевич оказался действительно деловым прорабом. Всю следующую неделю он носился по двору с записной книжкой, куда все время что-то записывал маленьким карандашиком, и со свистком. Свисток возвещал начало рабочего дня, обед, возобновление и конец работы. Обед в виде борщей, котлет и салатов постепенно перестал поражать воображение деревенских жителей. Однако дисциплина, которую безжалостно насаждал прораб, заставляла их все чаще произносить: «Батюшки-светы!» – знак несказанного удивления. Как он и предвидел, от желающих наняться на работу не было отбоя, потому что суммы, которые шепотом передавались по всей деревне, были баснословны. Таких денег они не пропустили через руки за всю свою жизнь.

На второй день всем были выданы рабочие комбинезоны и каски. На грудь были приколоты значки с фотографиями, что повергло всех в состояние абсолютной трезвости и высокой работоспособности.

Прораб безжалостно уволил Семена на второй день, когда тот пришел на работу с большого похмелья и чуть не придавил всех раскатившимися бревнами. Правда, он вручил ему тысячу рублей, и Семен грустно напивался целых две недели, ходя у ворот бахметьевского дома и вопя, что без него «дела не будет».

Однако он ошибался. Как и Виктор Николаевич. Дом и надворные постройки были разобраны и вынесены со двора не за одну неделю. И не за пять дней, а за четыре. После чего прораб торжественно выплатил всем по двенадцать тысяч рублей. Мужья торжественно передали деньги женам, прослезились и выразили готовность не только работать до конца, но и вообще служить Виктору Николаевичу верой и правдой.

В четверг, когда они пришли на работу ровно в восемь, их поджидал во дворе бульдозер и группа незнакомых людей. Им выдавались комбинезоны. Рабочие обиделись.

– Это как же, новеньких берешь? – ревниво спросили они.

– Теперь работы много будет, – пояснил Владимир Николаевич. – Втроем мы до зимы провозимся.

Понимая, что рабочие как раз и рассчитывали, что дом будет строиться до зимы и каждые четыре дня они будут получать баснословные деньги, он добавил:

– Теперь работа будет более квалифицированная, так что зарплата повысится.

Все приободрились и стали наблюдать, как бульдозер стал расширять котлован.

Остальные выравнивали лопатами стенки. Работа закипела.

Сергей тоже не сидел сложа руки. В городе у него были кое-какие дела. Наскоро заполнив в институте очередной отчет, он пошел на городскую площадь. Там он долго слонялся, зачем-то прикасаясь рукой то к стене гостиницы, то к деревянному фонарному столбу. Он долго осматривался, шевелил губами и смотрел на здание городского обкома партии. Потом вздохнул и вошел внутрь.

В кабинете первого секретаря сидел очередной проверяющий из Москвы. Они по привычке зачастили в Средневолжск, который теперь был в центре их коммунистического внимания. Обсуждалась идейно-политическая обстановка в городе. Проверяющий снисходительно подсказывал первому секретарю, как усилить работу среди населения и внедрять светлые коммунистические идеалы.

– И воспитывайте свои кадры, – наставительно говорил он, развалившись на стуле и потягивая горячий чай из стакана в подстаканнике. – А то у вас тут даже работники внутренних органов какие-то нестойкие. То с ума сходят, то терпимость проявляют к несоветским явлениям. И еще у вас Бахметьев дом купил. И строительство разворачивает. Надо проследить.

Что за Бахметьевым надо следить, первый секретарь знал и без него. Подозрительный тип! Но теперь со строительством дело пойдет легче. Пусть-ка объяснит, откуда он деньги берет. За каждую досточку отчитается. И бревнышко. И еще размерчики дома снимем. Чтобы неположенные метры не добавлял.

А за эксплуатацию труда колхозников вообще можно по статье привлечь. И за отвлечение рабочей силы во время посевных работ – отдельная статья. Так что долго за Бахметьевым следить не придется. Скоро он окажется в довольно ограниченном пространстве, где, чтобы следить за человеком, достаточно посмотреть в небольшой круглый глазок.

В кабинет боком вошла секретарша:

– К вам посетитель, – доложила она. – Без записи. Просит принять. Говорит, что у него срочное дело.

Секретарь недовольно поставил чай на стол.

– Как без записи! – недовольно прогудел он. – Ты что, сама не знаешь, что делать?

Секретарша кивнула и молча повернулась к двери.

– У кого наглости хватило? Без записи! – пробормотал Первый.

– У Бахметьева, – ответила секретарша, берясь за ручку двери.

Московский проверяющий и Первый одновременно вскочили, пролив чай.

– Запускай! – прокричали они хором.

Бахметьев вошел, как всегда, уверенно. Трепета перед начальством он и в своем времени не испытывал, а партийные бонзы в прошлом его только забавляли. Особенно их сердитые взгляды. Вот как сейчас.