Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

– Так давайте всем дадим волю, – багровел Булочкин, – и завтра все у нас разведутся, и начнется свободная любовь…

– Как бы не так, – доказывал Сергей. – Вы можете себе представить, чтобы Кирюшины развелись? Или Петровы?

Тут вступила Любовь Борисовна, поглядывая на смущенно зардевшегося Григория Ивановича.

– Действительно, надо больше доверять людям, – сказала она. – Наши коммунисты – не животные, в конце концов.

Булочкин был категорически не согласен.

– Коммунист – образец, – доказывал он. – Он должен быть кристально чист.

– Жить с нелюбимой женой – это, по-вашему, кристальная чистота, да? – язвительно спросил Сергей.

– А вот пусть любит. Да и вообще, любит – не любит, это не коммунистические рассуждения.

– Как это? – удивлялся Григорий Иванович. – Коммунист – это прежде всего человек…

– Не по-коммунистически рассуждаете, – не сдавался Булочкин. – И вообще, есть инструкция, что разводы не одобрять. Вот и все.

– Ну и что? Инструкция – не закон, и от вас зависит, как ее применять. Изучите опыт церкви, в конце концов, – предложил Сергей.

– У нас церковь отделена от государства! – испугался Валерий Алексеевич.

– Отделена – не отделена, а разводы тоже запрещала. Как и ваша инструкция. И каковы были социальные последствия?

– Каковы? – с любопытством спросили все, кроме Булочкина.

– Измены, бытовые убийства, сожительства вне брака… Сплошная грязь и безнравственность.

Булочкин замахал руками и стал испуганно уверять, что наши коммунисты на такое не способны, и все опять началось сначала. Аргументы от Булочкина отскакивали, не производя на него никакого впечатления. На то он и был парторг. Потому что мнений разных может быть много, а парторг – один. С той единственной идеей, которую вложили в него партия и правительство.

В следующий раз Сергей опять задержался в лаборатории, потому что Барсов, в очередной раз его пожалев, предложил перед отправкой попить кофе.

Глядя, как Андрей разговаривает по телефону, Сергей вдруг заявил:

– Без телефонов им было лучше.

– Правда? – заинтересовался Барсов. – Почему?

– Им приходилось встречаться. Там постоянно кто-то к кому-то приходит.

Сергей у себя в прошлом тоже стал иногда принимать гостей по вечерам и, дремля под застольные разговоры, отдыхал душой.

– Застолье, – разглагольствовал он, – это наше великое русское национальное достояние.

– Ну да! – поразился Анатолий Михайлович.

– Там попробуй отстать от событий – и на тебя будут как на больного смотреть! Как на отверженного!

– Тяжело тебе там живется, – посочувствовал Барсов.

Сергей сделал паузу, пытаясь понять, послышалось ли ему или в голосе шефа действительно прозвучала ирония. Анатолий Васильевич смотрел на него честным открытым взглядом. Некоторым могло бы показаться – слишком открытым.

– Постоянно приходится быть в курсе событий. Они без конца обсуждают какой-то фильм, который они все смотрели. И книги. Там книги – штучный товар. Поэтому, если попадется какой-нибудь там Герберт Уэллс, все его читают, а потом смысл ищут. Это у них вместо водки. Философствовать любят – хлебом не корми.

Эти застольные философствования потом долго исследовались психологами. Мнения были разные. Кто-то говорил, – практичные американцы, разумеется, – что в русской архитектуре невозможно найти ни одной строго прямой линии из-за того, что занятый философскими беседами народ просто не в состоянии был их провести. Русские, дескать, так увлечены рассуждениями под влиянием огромных пространств своей родины, что предпочитают распить бутылку водки и порассуждать о загадочной русской душе, чем выйти и пропахать в этом пространстве, например, какую-нибудь борозду.

Эксцентричные французы горячо протестовали, говоря, что деятельность русских больше устремлена в духовную сферу, нежели в практическую. Поэтому их, русских, надо оберегать как интеллектуальный генофонд человечества.

Американцы опять возражали, что, пока французы рассуждают, они, американцы, как раз заняты тем, что оберегают этот самый российский генофонд непосредственно у себя в Америке, приняв в Штатах лучших ученых и даже предпринимателей из России и доверив им совершать самые выдающиеся достижения в американской науке.

XXX

У него было очень мало времени общаться с Мариной, и она обижалась. Барсов хмурился и требовал отношения с Мариной перевести в лоно дружеских.

– Я люблю ее, – восклицал Сергей. Но сам понимал, что у них нет будущего. И это наполняло его невыразимой тоской.

Катюша тем временем, выполняя поручение Барсова, завершала то дело, которое они начали с Сергеем больше месяца назад, – покупку дачи. Собственно, процесс покупки оказался предельно простым. На темно-зеленом «лендровере» она пару раз съездила в деревню Сосновка, которую они зимой приглядели с Сергеем, – она показалась им самой живописной. Там родственники из двух домов согласились съехаться в один, как только поняли, какую сумму им предлагает эта странная, необычно одетая и пахнущая заморскими ароматами дама. На эти деньги, собственно, они могли полностью отремонтировать свой дом и подворье, сделать к нему большой пристрой и целый год ни в чем себе не отказывать.

После этого оставалось только зарегистрировать покупку в сельсовете – то есть сделать пару записей в журнале. Потом Кате выдали какую-то книжицу, по которой она должна была платить за дом ежемесячную символическую сумму, – и этим дело кончилось!

– Нет, что-то хорошее там есть, - рассуждала Катюша, попивая капучино в «Макдональдсе» вместе с Андреем. – Сходил себе в сельсовет – и все. Ни тебе регистрационных палат, ни всяких дурацких бюро инвентаризации, ни очередей, ни нервотрепки. И при этом абсолютно все зарегистрировано.

– Не по-государственному рассуждаешь, – ухмылялся Андрей. – Чиновников-то кормить надо, а кто на твоей покупке руки нагрел?

– Там сейчас так здо-орово, – мурлыкала Катя. – Грязи нет, травка везде. Живописно так. Речка такая вьется. Правда, дом такой грязный – ужас. И запах! Слушай, а кто будет помогать его перестраивать?

– Кто, кто, – ворчал Андрей. – Уж, конечно, не мы с Митькой и с Иваном. Нам и так дел хватает.

– Конечно, хватает, – соглашалась Катюша. – Но ведь кто-то будет?

– Анатолий Васильевич уже дал Бахметьеву инструкции, – уклончиво ответил Андрей.

– Ты что, мне сказать не можешь? – обиделась Катюша.

– Да нет, почему… Вам дадут одного специалиста.

– Как одного? – подпрыгнула Катюша. – Ты смеешься?

– А что, по-твоему, целые стада строителей должны прыгать туда-сюда во времени? Это, между прочим, секретный проект.

– Ну вот, – Катюша надулась. – По-вашему, мы с Бахметьевым вдвоем будем строить? Я, между прочим, женщина, – напомнила она.

– Наймете рабочих. Из местного населения. А наш специалист будет им объяснять, что делать. Типа, будет прорабом.

Катюша молчала. Она представляла себе все несколько иначе. Что в деревню прибудет отсюда бригада строителей, за пару недель все аккуратно сделает, а они с Сергеем приедут в середине июня в сказочный терем к лесу задом, к реке передом. А теперь получалось, что им на этой стройке придется вкалывать самим.

– А стройматериалы? – спросила она, продолжая дуться. – Как мы их туда доставим?

– Вот это – единственное, о чем вам не придется беспокоиться. Их вам будут доставлять прямо к дому.

За окнами «Макдональдса» сгущались ранние декабрьские субботние сумерки. На набережной Волги было людно – дети катались с крутого берега на санках, лошади вальяжно везли расписные сани, кто-то запускал фейерверки. Когда Катя была здесь, ее тянуло в тишину пятидесятых. Там ей, наоборот, не хватало шума и суеты двадцать первого века. Зато было по-домашнему уютно. Сейчас ей снова захотелось в тот мир, где больным давали гоголь-моголь, девушек не называли телками и в долг «до получки» давали охотно и без расписки. По субботам на крыльцо выносили самовар, и жильцы дома наслаждались первым майским теплом.