Маленький незнакомец

Дверь открыла Бетти, керосиновая лампа в ее руках ходила ходуном. От страха она пребывала «за гранью истерики» и не могла вымолвить ни слова. Грэм тотчас увидел причину ее состояния: в пятне лунного света на розово-красном мраморном полу лежала Каролина. Подол ее ночной сорочки задрался, обнажив ноги, волосы венчиком рассыпались вокруг головы. Из-за потемок в первую секунду Грэм решил, что с ней припадок или обморок. Он взял у Бетти лампу и тогда с ужасом увидел, что голову Каролины обрамляют не волосы, но темная лужа крови. Видимо, девушка упала с верхней площадки. Дэвид машинально взглянул вверх, ища брешь в балюстраде, но все балясины были целы. Он зажег еще лампы и осмотрел тело, хотя и без того было ясно, что помощь уже не нужна. Каролина умерла мгновенно. Грэм прикрыл одеялом труп и увел Бетти в кухню, где согрел чаю.

Он рассчитывал узнать, что произошло, но служанка мало что могла рассказать. Посреди ночи она услышала на площадке шаги и вышла справиться, в чем дело, но увидела летящее вниз тело, а затем услышала страшный хрусткий удар о мраморный пол. Больше она ничего не знала, и вспоминать о том «было невмочь». В жизни ничего страшнее не видала. Закроет глаза и видит Каролину, падающую в лунном свете. Наверное, от видения «уже не избавиться».

Грэм дал ей успокоительное, а затем, как некогда я, по старинному телефону вызвал полицию и перевозку. Он позвонил и мне, чтобы сообщить о несчастье, но, естественно, мой номер не отвечал. Вспомнив о замках, он взял у Бетти ключи и через залитый луной парк пошел отпирать ворота. Я с радостью покинул дом, рассказывал Грэм, и совсем не хотел в него возвращаться. Знаешь, возникло необъяснимое чувство, будто в нем обитает некая хворь, будто он насквозь пропитан заразой. Однако Дэвид вытерпел всю процедуру: расспросы сержанта, погрузку тела в фургон. Все закончилось к пяти утра, теперь надо было что-то делать с жалкой, испуганной Бетти. Грэм решил сам отвезти ее домой, хотя вновь возникло странное чувство, что в доме лучше не задерживаться. И речи не было о том, чтобы оставить ее одну в этом зловещем месте, а потому он дождался, пока она соберется, а затем отмахал девять с половиной миль до ее отчего дома. Всю дорогу бедняжку трясло. Потом он вернулся в Лидкот, рассказал Анне о том, что случилось, и пошел разыскивать меня.

— Ты бы ничего не сделал, — вздохнул Грэм. — Слава богу, что вызов передали мне. Поверь, она не мучилась. Ударилась головой… Хорошо, что ты этого не видел. Я думал, будет лучше, если ты узнаешь от меня. Тебя вызвали к пациенту?

Мы уже сидели в моей гостиной — Грэм отвел меня наверх и дал сигарету, но она дымилась в пепельнице, а я согнулся в кресле, спрятав лицо в ладони.

— Да, острый аппендицит, — не отнимая рук от лица, невнятно ответил я. — Мужик чуть не загнулся. Я сам повез его в Лемингтон. Эндрюс с ним управился.

— Ты бы ничего не сделал, — повторил Грэм. — Жаль, не знал, что ты в больнице, раньше бы тебя разыскал.

Я плохо соображал, и до меня не сразу дошло: Дэвид полагал, что всю ночь я был в Лемингтоне. Я уже хотел сказать, что по злосчастному совпадению был в паре миль от Хандредса и спал в машине, когда все случилось. Но вспомнил свое ночное состояние и почему-то его устыдился. Я промешкал, а потом уж было как-то ни к чему об этом говорить. Грэм заметил мою растерянность, но приписал ее шоку от известия. Ужасное горе, опять сказал он. Потом предложил сделать чай и завтрак. Тебе нельзя быть одному, повторял он, поехали к нам, мы с Анной за тобой присмотрим. Я только качал головой.

Поняв, что меня не уговорить, он неохотно встал, и я проводил его к дверям.

— Вид у тебя паршивый, — вздохнул Грэм. — Ну поехали к нам, а? Анна мне не простит, что я тебя бросил. Как ты, справишься?

— Да, все будет нормально.

— Только не изводи себя, ладно? Я понимаю, от мыслей никуда не деться. Но не стоит… — он замялся, — терзаться бесплодными размышлениями.

— Бесплодными? — уставился я.

— В смысле, о том, как именно это случилось. Возможно, вскрытие что-то прояснит. Может, был какой-то припадок, кто знает? Болтать станут всякое, но, скорее всего, произошел несчастный случай. Всей правды мы никогда не узнаем… Бедная Каролина… столько всего пережила… это несправедливо.

Только сейчас я понял, что даже не задумался над тем, почему она упала, словно гибель ее была неподвластной логике неизбежностью. До меня медленно доходил смысл того, что сказал Грэм.

— Но ты же не думаешь, что это было намеренно? — спросил я. — Ведь это не… самоубийство?

— Ничего такого я не думаю, — поспешно ответил Дэвид. — Я только хочу сказать, что после случая с ее матерью непременно появятся всякие домыслы. Да черт-то с ними! Не бери в голову, ладно?

— Она не могла сама… Наверное, оскользнулась, потеряла равновесие… В доме темень, генератор выключен…

Но тут я представил лунный свет, льющийся сквозь стеклянный купол крыши, крепкие перила и уверенный шаг Каролины по хорошо знакомой лестнице.

Видимо, Грэм разглядел мое смятение, потому что взял меня за плечо и твердо сказал:

— Не думай об этом. Сейчас не надо. История скверная, но она закончилась. Твоей вины нет. Никто бы ничего не сделал, слышишь?

Видимо, есть предел горя, которое может вместить человеческая душа. Это как с соляным раствором: наступает момент, когда он уже не поглощает соль. Мысли мои гоняли по кругу, а затем истощились. В последующие дни я был почти спокоен, будто ничего не изменилось; в каком-то смысле для меня и впрямь ничего не изменилось. Соседи и пациенты были весьма сочувственны, но явно тужились, чтобы надлежаще откликнуться на смерть Каролины, которая произошла слишком скоро после смерти ее матери и была слишком однотипна с другими загадочными трагедиями Хандредс-Холла. Конечно, происшествие втихомолку обсуждали; как и предсказывал Грэм, большинство склонялось к версии самоубийства, многие (видимо, вспомнив Родерика) говорили о сумасшествии. Оставалась надежда на вскрытие, но его результаты ничего не прояснили. Каролина была абсолютно здорова. Никаких признаков удара, припадка, сердечного приступа или насилия.

Пусть бы на этом все и закончилось. Никакими обсуждениями и домыслами Каролину не оживить, ничто ее мне не вернет. Но требовалось официально установить причину смерти. Окружной следователь назначил дознание, как было шесть недель назад после самоубийства миссис Айрес. Поскольку я считался семейным врачом Айресов, меня тоже вызвали, что сильно добавило переживаний.

Мы с Грэмом сидели рядом. Был понедельник, четырнадцатое июня. День выдался погожим, но все оделись как на похороны — в мрачные черные и серые тона. Народу было не так чтобы много, однако в зале скоро стало душно. Оглядевшись, среди публики я увидел газетчиков и друзей семьи — Билла Десмонда и обоих Росситеров. Даже Сили пришел; встретившись со мной взглядом, он поклонился. Еще я углядел суссекских родственников, которые сидели рядом с Гарольдом Хептоном. До меня дошел слух, что они ездили к Родерику и были потрясены его состоянием. Мол, от известия о смерти сестры он окончательно свихнулся. Родичи проживали в Хандредс-Холле и пытались разобраться в запутанных финансах имения.

Тетка выглядела неважно. Казалось, она избегает моего взгляда. Наверное, Хептон рассказал, что вышло со свадьбой.

Началось слушание. Присяжных привели к присяге, коронер Седрик Ридделл обрисовал суть дела, стали вызывать свидетелей. Нас было не много. Первым выступил Грэм: он представил отчет о своем посещении Хандредс-Холла в ту роковую ночь и собственные выводы по обстоятельствам смерти Каролины. Потом зачитал результаты вскрытия, которые, на его взгляд, исключали вероятность внезапного физического недомогания. Скорее всего, Каролина упала, как он выразился, «по неосторожности или умыслу».

Следующим вызвали полицейского сержанта. Подтвердив, что в доме все окна и двери были заперты, а следы взлома отсутствовали, он предъявил фотографии тела, которые передали присяжным и судейским. Слава богу, мне не пришлось их смотреть — судя по лицам присяжных, зрелище ужасало. Затем сержант показал фотографии площадки третьего этажа и неповрежденной балюстрады; Ридделл внимательно их рассмотрел, дотошно справившись о ширине и высоте перил. Затем он спросил Грэма о росте и весе Каролины, и тот, поспешно сверившись с записями, их сообщил. По просьбе коронера, его помощник соорудил импровизированные перила, возле которых встала секретарша — женщина примерно роста Каролины. Рейка оказалась на уровне ее талии. Легко ли опрокинуться через такие перила, если, скажем, споткнешься? — спросил Ридделл. Отнюдь, сказала секретарша.