Г. М. Пулэм, эсквайр

В разговор вмешалась Кэй.

— Как благородно со стороны Биля приехать сюда во имя этой цели, — заметила она.

— Да, да, чудесно! — подтвердил я. — Просто замечательно, Биль, что ты не жалеешь для комитета своего времени.

— Кто-то же должен поработать, — ответил Биль. — Кого еще найдет комитет? А почему ты смеешься?

— И подумать только, что ты постоянно твердил, как тебе осточертели все разговоры о нашем выпуске. — Одно лишь присутствие Биля заставляло меня смеяться.

— Гарри, — проговорила Кэй, — мы с Билем собирались пойти позавтракать, пожалуй, немного эгоистично с нашей стороны убегать, но ведь ты же не позвонил.

— Ничего, ничего, идите! Я с ребятами перекушу где-нибудь на стороне, а потом мы все вместе пообедаем, хорошо?

— Гарри, — продолжала Кэй, — но над чем ты смеешься?

— Никак не могу привыкнуть к мысли, что Биль все же дал себя заарканить.

Взгляд Кэй заставил меня прикусить язык. Он означал, что позднее она вернется к моим словам и спросит, как я мог проявить такую грубость и глупость. Я умолк, потому что никак не мог сообразить, что плохого я сказал, хотя, возможно, мои замечания действительно оказались необдуманными и неостроумными. Но ведь я очень устал и к тому же промок. Взглянув на Биля, я понял, что наступил ему на больную мозоль. Мне всегда казалось, что Биль вполне терпимо относится к добродушному подшучиванию, а сам я никогда не возражал (пожалуй, мне даже нравилось), — когда Биль подсмеивался надо мной в присутствии Кэй. И тем не менее на лице у Биля появилось какое-то странное выражение — не сказал бы, что сердитое, а скорее встревоженное, словно его серьезно беспокоило, что я скажу дальше, хотя я только намекнул, что Биль не слишком-то дорожит своим выпуском. Я не видел в сказанном ничего плохого, поскольку Биль лет двадцать лез из кожи, отпуская шуточки насчет духа товарищества и высмеивая наших одноклассников, которые в меру своих сил добивались, чтобы наши встречи проходили как можно лучше. Вот почему я смутился, будто приехал не в свой дом, а в чужой.

— Ну, а теперь что я сделал? — спросил я.

Биль рассмеялся; казалось, только сейчас до него дошел смысл шутки.

— Приехал домой как раз к завтраку, только и всего, — ответил он. — Ты идешь с нами?

Как только Биль засмеялся, все стало на свои места.

— Нет, нет, идите без меня. Кто-то же должен покормить ребят. Да и машину нужно разгрузить. Я свожу детей куда-нибудь поесть. Нет, нет, идите без меня.

— Ты, надеюсь, не обижаешься на нас?

Меня стало уже немного сердить, что они придают столько значения такому пустяку, как завтрак в ресторане. Я не понимал, почему Биль и Кэй прибегают к таким длинным объяснениям, как будто мы не старые друзья.

— Да не обижаюсь я, Кэй, и давайте прекратим этот разговор. Между прочим, я привез мороженицу. Она осталась в багажнике.

— Какую еще мороженицу? — изумилась Кэй.

Меня поразило, что она, видимо, совсем забыла о той самой мороженице, которая вызвала у нас настоящую дискуссию всего лишь три дня назад.

— Какую мороженицу? — повторил я. — Да ту самую, о которой мы спорим каждый год. Уж не хочешь ли ты сказать, что забыла о ней?

— О! — воскликнула Кэй и взглянула на меня так, словно только сейчас припомнила наш разговор. — Очень мило с твоей стороны, дорогой. Вы не скучали без меня?

— Нет. Возвращайтесь скорее, хорошо? Ребята уже действуют мне на нервы. Не знаю, как только их терпят женщины.

— Но ты в самом деле не возражаешь? — опять спросил Биль.

— Не возражаю? Но разве я не твержу тебе все время, что не возражаю? По-моему, это будет просто замечательно. Можешь взять машину, как только я разгружу ее… И угости Кэй хорошим завтраком. Она его заслужила.

— Я помогу тебе разгрузить, — предложил Биль.

Это было очень любезно с его стороны, потому что его никогда не влекло к полезной физической работе, а кроме того, на нем был прекрасно отглаженный темно-синий костюм в полоску.

— Ну уж нет, — возразил я. — Тебе еще рано умирать. К тому же ты не женат.

Я понял, что опять сказал нечто неуместное. У меня совсем вылетело из головы, что Элиза уехала в Рено, и я вовсе не хотел намекать на это.

— Мальчик мой! — ответил Биль. — Никогда еще ты не проявлял такой проницательности. С каждой минутой я чувствую себя все меньше и меньше женатым.

— Биль, я вовсе не хотел намекать на твое положение, — заверил я его и снова обнаружил, что Кэй наблюдает за мной.

— Гарри, — сказала она, — ну что ты заладил об одном и том же! Биль, вообще-то нет надобности помогать ему. Он и один может разгрузить машину и знает, где и что поставить. Гарри любит нагружать и разгружать машины.

Кэй постоянно говорила нечто подобное, если при нашем разговоре присутствовал кто-нибудь посторонний. Она утверждала, что Гарри любит делать это и любит делать то. Она всегда уговаривала миссис Джоунс или кого-нибудь другого поручить Гарри снести вниз чемодан вместо грузчика или подобрать с пола осколки разбитого аквариума за горничную, потому что это любимое занятие Гарри. Как-то Кэй объяснила мне, что действует подсознательно, желая убедить людей, какой я хороший человек. Я спустился вниз и открыл парадную дверь.

— Элин! — крикнул я. — Где мастер Джордж?

Элин не знала. Он куда-то ушел, в чем не было ничего странного, если учесть, что Джордж обычно исчезал, как только предстояло что-нибудь делать. Я спросил, где наш поденщик, но и его поблизости не оказалось. Впрочем, я еще не знал случая, когда бы он оказался на месте, если надо было поработать. Но в конце концов я ведь не предупредил о своем приезде.

Я надел плащ и шляпу и направился к машине. Открыв багажник, я принялся таскать чемоданы и постепенно, то поднимаясь по лестнице, то снова спускаясь к машине, втянулся в ритм работы. Чемоданы я сложил в вестибюле, затем приволок сюда же мороженицу, ободрав о нее кожу на суставах. Потом наступила очередь ящика с различными консервами, большую часть которых мы привезли в Норт-Харбор пять месяцев назад на тот случай, как заявила Кэй, если кто-нибудь неожиданно к нам заглянет. Следующей была картонная коробка с полупустыми банками пекарного порошка, специй и приправ, собранными при очистке кухонных полок. Я советовал Кэй отдать их миссис Мейгс, но она ответила, что все пригодится нам самим — ведь мы же должны начать экономить. Посередине тротуара из коробки вывалилось дно, и мне пришлось потратить несколько минут, пока я собрал банки в охапку. Банки-то я собрал, но тротуар все равно оказался покрытым солью, гвоздикой и вафлями. Затем я вынул из машины свои бухгалтерские книги, коробку с драгоценностями Кэй, радиоприемник Джорджа, микроскоп Глэдис, резиновую кость Битси, его гребень и щетку, две коробки свечей, клизму, кинопроекционный аппарат, одну галошу, одну теннисную туфлю и три куска туалетного мыла «Лаванда». И тут (как мне показалось, из подвала) передо мной возник Джордж.

— Черт побери, где ты был? Почему ты не помог мне разгрузить машину?

— О, ты разгружал машину, босс? Я и не знал.

— А кто, по-твоему, должен был заниматься этим? Что ты делал?

— Разыскивал внизу свой электрический поезд. Скажи, босс, мы не могли бы пойти куда-нибудь съесть по рубленому шницелю?

Я не удостоил его ответом и крикнул:

— Кэй, машина готова!

По лестнице спустилась Кэй в новом, отороченном мехом пальто, с новенькой сумочкой в руках. Она выглядела очень хорошенькой и совсем не утомленной. Меня удивило, что у нее нашлось время ходить по магазинам за покупками. Следом за ней шел Биль. Казалось, он только что вышел из салон-вагона, где проводник тщательно почистил его костюм.

— Быстро сработано, мой мальчик! — воскликнул Биль. — Ты, бесспорно, привез с собой все, за исключением кухонной печки.

— Гарри, — осведомилась Кэй, — что ты сделал со своим лицом?

— А что с моим лицом?

— Оно все покрыто маслом и грязью. Ты вытирал лицо руками.

Биль засмеялся.

— Поплюй на носовой платочек и оботрись, — посоветовал он.