Г. М. Пулэм, эсквайр

— Видишь ли, вообще-то ничего особенного нет, — ответил я и пересел поближе к Мери. — Просто в известном отношении мы знаем друг друга лучше, чем знают нас другие. Я всегда чувствую свою ответственность за тебя, потому что люблю тебя.

Мери вздохнула и бросила сигарету в камин; сигарета, как и спичка, упала на ковер.

— Не важно, пусть валяется. Да не вскакивай ты каждую минуту, — остановила она меня, но я уже встал, придавил окурок ногой и бросил его в камин. — Садись. Я тоже чувствую себя ответственной за тебя. Я чувствовала свою ответственность, когда ты что-нибудь проливал за столом, и когда ты уехал на войну, и когда привез домой эту самую Майлс.

— Не будем сейчас говорить об этом, Мери. Ты ведь не хочешь, чтобы о тебе сплетничали люди, да?

— Сядь, дорогой… О чем же теперь сплетничают люди?

— Вообще-то ничего особенного. Да я и не думаю, что уже идут какие-нибудь разговоры, но тебе самой-то не кажется, что ты немножко часто встречаешься с Райджелом? Нет ничего плохого в посещениях школы верховой езды, но ты, если не ошибаюсь, катаешься вместе с ним?

Я видел Мери рассерженной всего лишь раз или два. В такие минуты ее лицо теряло осмысленное выражение, становилось, как говорят, «застывшим». Сейчас оно напоминало плохую фотографию. Уставившись в камин, Мери сидела совершенно неподвижно, и я уже не сомневался, что она начнет сейчас приписывать мне такое, чего я не говорил и не собирался говорить.

— Мери, ты не сердись. Ну конечно же все это пустяки.

Но вот щеки Мери порозовели. Она пришла в себя и заговорила, но тут же умолкла и закашлялась.

— Мне бы хотелось иногда, чтобы ты не был таким хорошим. А ты постоянно так ласков со мной.

Лично я не находил ничего ласкового в том, что говорю ей обидные вещи.

— Я не сержусь и не стану скрывать, что во всем этом есть доля истины.

— Боже милосердный! Мери!

Я попытался припомнить, как выглядит Райджел. Я попытался отбросить излишнюю щепетильность и не быть таким провинциальным.

— Мери, а ты не… — Я почувствовал, что краснею.

— Не спала ли я с ним?

— Боже мой, Мери! Но я же ничего подобного не спрашивал!

— Нет, не спала, дорогой. Теперь тебе легче?

Я и не подозревал, что можно испытывать такое невыразимое облегчение.

— Я имел в виду совсем не то. Мне хотелось только узнать, сказала ли ты Джиму.

— Сказала Джиму?

— Да. Может, следовало бы это сделать.

— Нет, не сказала и не скажу.

Возможно, ей действительно следовало это сделать, но я был рад, что она не сделала.

— Если уж дело обстоит так, то тебе бы надо пореже встречаться с Райджелом.

На лице Мери появилось то же самое выражение, какое появлялось и у Кэй, когда я, сам того не желая, говорил что-нибудь смешное.

— Иногда мне кажется, что я намного старше тебя.

— Сейчас речь идет не обо мне, — ответил я. — Существуют вещи, которые люди, вроде нас с тобой, просто не делают, вот и все.

— Дорогой, а что ты знаешь о том, чего люди не делают?

— Я знаю, что женщина, вроде тебя, приличная женщина, не должна заниматься любовными интрижками с Райджелом.

— А тебе приходила в голову мысль, что люди, вступив когда-то в брак, не могут вечно любить друг друга?

— Ты обязана порвать с Райджелом. Он даже не джентльмен.

— Вот именно. Возможно, мне слишком часто приходится видеть джентльменов. — Мери улыбнулась. — Райдж не нуждается во мне, но он хочет меня. Тебе кто-нибудь говорил, что самое сокровенное желание любой женщины состоит в том, чтобы ее желали?

— Послушай, Мери! Прекрати эти разговоры.

— Я еще кое-что скажу тебе о Райдже. Он не собирает динозавров, а коллекционирует женщин, и это очень приятно в виде разнообразия.

— Я и не сомневался, что он не джентльмен.

— Вот это я и хотела сказать. Если бы только ты перестал быть джентльменом, а я леди! Но у нас нет мужества стать другими. Дорогой мой, нас перетренировали.

Мери умолкла. Ее, видимо, интересовало, что я отвечу, но я промолчал.

— Так-то вот. — Мери положила руку мне на колено. — У нас нет мужества. Мы не сделаем ничего недопустимого, потому что нам не позволят всякие запреты, которыми мы напичканы. Можешь не беспокоиться ни обо мне, ни о ком-то вроде Райджа. Слишком поздно. Если бы у меня хватило мужества, я бы сбежала с ним, чтобы вкусить запретного плода, но ты не беспокойся. Мне остается только мечтать о бегстве. А если ухаживания Райджа станут слишком уж назойливыми, я дам ему нагоняй и поставлю на место.

— Мери, да будет тебе!

Мери откинула голову и засмеялась. Что ни говори, трудно было не поддаться ее обаянию.

— Теперь ты окончательно успокоился, правда?

— Мне не нравится все то, что ты говоришь.

— Но ты действительно теперь успокоился. На какой-то миг у тебя появилось сомнение, теперь его нет. И я страшно рада, Гарри. Да, вот еще что, Гарри. — Она улыбнулась. — Скажи откровенно, это останется между нами, разумеется, ты спал с кем-нибудь, кроме Кэй?

Я вынул руки из карманов и тщательно вытер их о колени.

— Не твое дело. Я не скажу ни да, ни нет.

— Вот вам! Значит, с кем-то спал. Когда это было? Гарри, прошу тебя, ну, расскажи, пожалуйста!

— Не приплетай сюда Кэй, и вообще я отказываюсь отвечать на твой вопрос.

— Гарри, я очень рада.

— Ну, знаешь ли, Мери! — сказал я и встал. — После женитьбы на Кэй я ни на кого и не взглянул.

— Разумеется. Я же ничего подобного и не говорила… Кто же это? Ты заставляешь меня гадать.

— Нет, ты не будешь гадать. Я ухожу.

— Не уходи. Самое интересное началось только теперь. А как с Кэй? Она когда-нибудь смотрела на других?

— Кэй? — Одна мысль об этом заставила меня рассмеяться.

Мери не сразу поняла, что смешного я нашел в ее вопросе.

— Ну, а что ты скажешь о Биле Кинге?

— Что ты! Биль Кинг — мой лучший друг. Не говори глупостей, Мери.

Мери тоже засмеялась и вдруг бросилась мне на шею.

— О Гарри! Надеюсь, ты всегда останешься таким. Я молю бога, чтоб ты всегда оставался таким.

Я вернулся домой примерно без четверти час и застал во дворе Джорджа; он швырял на крышу теннисный мяч и ловил его. Кэй сидела в гостиной с блокнотом и карандашом в руке.

— Алло! — крикнула она. — Я обдумываю, какие вещи можно убрать уже сейчас. Завтра я сниму кое-какие занавеси, а вы с Джерри свернете их. Гарри, где ты был?

— Заходил к Мери.

— Зачем? — В голосе Кэй прозвучала резкая нотка. — Что Мери нужно от тебя?

— Ничего. Я просто заглянул к ней. Мы идем сегодня куда-нибудь на завтрак?

— Нет, Гарри, я сейчас говорила по телефону. Я выеду десятого. Уборщиц я наняла. А ты можешь выехать утром тринадцатого. Тебя устраивает?

— Вполне. Мне нужно явиться в контору четырнадцатого, — ответил я и пошел к себе послушать перед завтраком последние известия.

31. Но-о, поехали…

Сборы в дорогу, как всегда, сопровождались массой хлопот. В такие дни нам особенно часто приходилось общаться с теми, кого мы называли «туземцами». Уже в течение почти двух поколений Норт-Харбор служил дачным местом, и его население существовало главным образом за счет самых разнообразных заработков, которые находило у нас. Отец (как позже и я) всегда считал своей обязанностью поддерживать с местными жителями дружеские отношения и рассматривать их как неизбежный элемент нашей дачной жизни. Когда наступало время отъезда, мне приходилось по нескольку, раз беседовать с мистером Альфредом Бустом, нашим генеральным подрядчиком. Про него говорили, что он достойный представитель жителей прибрежных восточных районов Новой Англии, мастер на все руки, и это соответствовало действительности, если только вы не ленились сами проверить все, к чему этот мастер прикладывал руки. Мне пришлось показать мистеру Бусту все вентили, при помощи которых перекрывался водопровод, карабкаться с ним на крышу и знакомить с новыми водоотводными козырьками, объяснять, как надо убирать опавшие листья из водосточных желобов. Потом мистер Буст привел маляра мистера Мейгса, который называл меня Гарри, так как знал с детства.