Моя Шамбала (СИ)

Но, в конце концов, я верю, что, поскольку эти явле-ния реально существуют, они должны быть включены в общую картину мира.

Все свидетельствует о безграничных возможностях че-ловеческой психики, в основе которой заложена таинствен-ная загадка человеческого мозга.

Было видно, что Мессинг очень устал и ему нужен от-дых, и отец не решился задать еще один вопрос о том, что существует другая, параллельная классической, наука. Есть еще йоги, есть наука тибетских лам, да и колдуны знают немало тайн из этой нетрадиционной области. И почему бы не повернуть усилия исследователей в эту сторону. А отец именно в этом направлении вел с некоторых пор свой по-иск. Он недаром оставил в покое традиционную науку, ко-торая с маниакальной настойчивостью ссылается на Павло-ва и Сеченова и толчется на месте, не отрываясь от догмы материалистической науки, и теперь выкапывал где только мог затертые книги с дореволюционными "ятями" и "ера-ми" об оракулах и жрецах, разбирал на составные части "Илиаду" и "Одиссею", где упоминаются прорицатели, об-ращался к VI веку до н.э., когда известностью пользовалась афинская ведунья из г. Кумы Сивилла, и собирал случаи сбывшихся прорицаний, которые отмечались в дневниках М.П. Погодина, то в рассказах С.И. Муравьева-Апостола о парижской предсказательнице Марии Анне Аделаиде Ле-норман...

- Спасибо, вам, Вольф Григорьевич, за содержатель-ную беседу. Вы нам очень помогли, просветили и ободрили. Желаем Вам здоровья и успехов.

Отец поднялся. Мессинг протянул ему руку. Мою руку он взял в обе руки и ласково сказал: "Милый мальчик, ни-когда не пытайтесь разубедить людей, что Вы провидец или не такой как они, пусть они пребывают в заблуждении и думают, что вы ловкий фокусник, гипнотизер, на худой ко-нец. Но это лучше, чем быть в их глазах шарлатаном. Лет через пятнадцать, двадцать наука займется вплотную не-обычными явлениями и необычными свойствами челове-ческой психики и поймет, что возможности человека не по-знаны и, может быть, это будет другая наука, за пределами известной нам".

Я был тронут до слез и не нашел ничего лучше, как ут-кнуться лицом в Вольфа Григорьевича. В конце концов, это был родственный мне человек, единственный, пожалуй, кто понимал внутреннюю мою суть не понаслышке.

- Ну-ну, мальчик, - он погладил меня по голове. - Мы с тобой прощаемся ненадолго. Летом ты приедешь с отцом ко мне, и я познакомлю тебя с настоящими учеными. И, может быть, именно тебе с другими такими же одаренными ребя-тами, о которых мы, несомненно, узнаем, предстоит почет-ная миссия помочь познать истину.

А вот тебе напоминание обо мне. Он достал из потертого портфеля черной кожи листок. Это был текст "Вступительно-го слова", который предварял выступления Мессинга.

- Это мне для того, чтобы не отвечать на одни и те же вопросы, а тебе это что-то вроде индульгенции, защиты от ретивых и глупых.

И Вольф Григорьевич быстрым почерком начертал поверх листка автоматической ручкой: "Моему юному дру-гу Володе Анохину в знак восхищения его необыкновенным способностям, которые, однако, являются полностью науч-но и материалистически объяснимыми. Вольф Мессинг".

Ниже профессор написал свой московский адрес и те-лефон.

Глава 25

Наводнение. Вода на улице. На плоту. Выдра. Откровение Махатмы. Болезнь. Я теряю свой дар. Жизнь продолжается.

Еще вчера река лежала неподвижно, скованная льдом, и наиболее отчаянный народ все еще перебирался на дру-гой берег по едва заметному следу, размытому талым сне-гом, перепрыгивая через небольшие лужицы и щупая ногой глубину выступившей из-подо льда воды, шлепали прямо по ней...

А ночью лед пошел, и река стала быстро подниматься. К утру начали рвать ледяные заторы, и от взрывов в домах задребезжали стекла.

В школу в этот день пришло меньше половины ребят. Все, кто жил ближе к реке, остались дома. Нас возбуждали взрывы, доносящиеся с реки, мы старались определить, в ка-кой стороне рвут, и почти не слышали учителей. Слова их вязли где-то на полпути к нашему сознанию, так как у нас полностью отсутствовало желание воспринимать что-то еще, кроме надвигающегося наводнения. Зоя нервно вздрагивала вместе с каждым глухим ударом и вела урок кое-как. Многие учителя тоже жили в районах возможного затопления, и их сейчас занимала судьба их жилища больше уроков.

После третьего урока нас распустили по домам...

Мы стояли у самой воды. А по речке быстро неслись льдины и льдинки. Большие льдины сталкивались иногда, вздыбливались и наползали одна на другую. Оживление вызвала собака, плывшая на льдине. Она скулила и мета-лась от одного края к другому. Кто-то засвистел, заулюлю-кал, но большинство собаку жалело, и вздох облегчения прошел по толпе, когда наперерез льдине с собакой устре-милась моторка, в которой сидело трое: один правил лод-кой, двое других баграми отталкивали льдины. Лодка бла-гополучно достигла цели, льдину подцепили багром и по-тащили, было, к берегу, но собака вдруг прыгнула в лодку, чуть не сбив лодочника.

Вместе с льдинами по реке плыли доски, бревна, вет-ки. Стихия завораживала.

Домой мы разошлись поздно, когда вода уже стала выходить из берегов на самых низких участках. Она быстро сочилась дальше, затопляя впадины и ямки прибрежного пространства.

К вечеру вода полностью вышла из берегов и затопила первую из параллельных реке улиц - улицу Свободы, рука-вами растекаясь по боковым переулкам. Обычно здесь вода останавливалась. Дальше все становилось неинтересным, и ребята, усталые и пресыщенные зрелищем, разошлись по домам. В какой-то момент, когда я шел к дому, я вдруг ощу-тил, что иду по затопленной улице, меня окружает вода, и я тяжело передвигаю ноги, стараясь преодолеть ее сопротив-ление. Это наваждение длилось недолго, и я, давно при-выкший к сюрпризам своей психики, отмахнулся от него, как от назойливой мухи...

Утром меня разбудили тревожные голоса, звон ведер, глухие стуки молотка или топора по дереву. Родители были на ногах и поднимали с пола все, что можно было поднять: сняли дорожки, табуретки взгромоздили на столы. Кар-тошку и всю засолку они еще раньше подняли из подвала, и мешки, бочки с капустой и огурцами стояли в углу кухни, занимая большую ее часть.

Я быстро вскочил, натянул штаны, надел рубашку, су-нул ноги в резиновые сапоги, которые мать заставила меня надеть, когда я ходил на берег, накинул пальто и выскочил во двор. По двору ходил хмельной Шалыгин, сыпал приба-утками, и весь был в деле. Он умудрялся ходить верхними огородами мужикам, подплывавшим к нашему двору на подсобных плавсредствах, вплоть до ворот, за водкой в продмаг, и они его за это щедро угощали. Я, осторожно сту-пая по воде, вышел к улице и влез на бугор за сараями, где мы летом всегда сидели с пацанами, и стал наблюдать за водой. Кое-где люди сидели на крышах, и их снимали сол-даты на "амфибиях".

- Вовец, - услышал я знакомый голос. - Вас затопило?

На половинке ворот плыл Пахом. Он отталкивался длинным шестом. На лице сияла довольная улыбка.

- Нет еще, - крикнул я в ответ.

- А у нас всех эвакуировали в кино "Родину". Там на-роду - ужас.

- А ты как же?

- Так наш дом-то двухэтажный. Мы у Пирожковых на-верху сидим.

- А Каплунские как?

- Что Каплунские? Если нас по окна залило, то Кап-лунские полностью под водой... Да ничего страшного. Все ушли, когда вода подходить стала. Собрали вещички кое-какие, и своим ходом. А кто не ушел, вон на крышах сидят. Всё думали, обойдется. А в "Родине" им булки сегодня да-вали и, говорят, днем суп привезут.

- А ты откуда знаешь? - удивился я. - Вы ж у Пирож-ковых сидите.

- А мы ходили туда с Витькой Мотей по очереди. Один плот караулил, а другой ходил. Ладно, Вовец, пока. Хочу к Монголу сплавать. Вон он, через забор смотрит. Мне отсюда видно.