Святая и греховная машина любви

Постояв так еще немного, он вышел через гостиную на лужайку. Небо начало уже светлеть, его тусклая бледность пока еще не прибавляла освещения, но зато на ее фоне предметы понемногу обретали форму и цвет, словно сами испускали неверное чахлое рябоватое сияние. Из-под черного силуэта пихты рыскающим кусочком черноты вынырнул Аякс. Невидимая птичка чирикнула несколько раз и умолкла. Свернув за угол дома, Монти прошел несколько шагов по садовой дорожке и замер. Впереди между деревьями показались окна Худхауса. В окне блейзова кабинета только что вспыхнул свет.

В первую секунду Монти охватил ужас, порожденный, видимо, бледным рассветом и собственными давними страхами. Мерещилось что-то жуткое и необъяснимое. Кто может бродить в этой зловещей тишине по пустому заброшенному Худхаусу, включая свет, переходя из комнаты в комнату? Блейз? Монти вдруг почувствовал страх перед Блейзом — или, возможно, страх за Блейза. И дело было даже не в том, что Блейз вполне мог его ненавидеть, желать ему зла, желать ему даже смерти, — просто страх, окружавший Блейза, просочился в душу Монти; а после того, что случилось сегодня ночью в его собственной жизни, страх этот, кажется, окреп и начал пускать корни куда-то еще глубже. Блейз достоин жалости, думал Монти, но при этом он сам представляет собой ходячую угрозу — как облученный, получивший высокую дозу радиации. Зачем он слоняется теперь по пустому дому, чего ищет, на что надеется? Мечтает начать все сначала — или поставить последнюю точку? Немного поколебавшись, Монти быстро зашагал в дальний конец сада, с трудом протиснулся через собачий лаз и только на той стороне остановился, чтобы перевести дух. Первый этаж тоже был освещен: полоса света падала через полуоткрытую дверь на кухню. Окно в кабинете Блейза было задернуто, и его узорчатый освещенный квадрат казался приклеенным к темнеющей в полумраке стене дома. Рядом кто-то злобно завозился, послышался собачий лай.

— Ну, ну, хватит, хорошая собачка!.. — бормотал Монти. Я должен увидеть Блейза, стучало у него в голове, я обязательно должен его увидеть. Надо объяснить ему, пусть он не думает, что я исчадие ада, что я нарочно подвел его к гибели. Хотя не может быть, чтобы он по-настоящему так думал. Зачем я говорил с ним так в присутствии Харриет? Получилось очень нехорошо. Странно, что он появился именно сейчас, когда, оказывается, он так нужен мне. Надо пойти и спокойно с ним поговорить, незачем ему одиноко бродить в пустом доме, среди предрассветных кошмаров. Я сейчас же иду к нему.

Под ленивое собачье ворчанье Монти пересек лужайку, обогнул дом. Входная дверь была приоткрыта. Ступив в освещенную прихожую, он поднялся по лестнице, постучал в дверь кабинета и вошел.

— Ах!.. — Пачка карточек выпала из рук Харриет и рассыпалась по полу.

— Это ты, — удивленно сказал Монти. — А я думал, тут Блейз… Харриет, что с тобой?

Харриет долго не отвечала. Она стояла посреди комнаты в своем длинном белом пальто, ее лицо на фоне белого поднятого воротника казалось безжизненно-бледным и рябоватым, как рассветный свет, пальцы судорожно дергали верхнюю пуговицу платья, словно ей вдруг стало дурно. Она смотрела на Монти расширенными глазами, губы ее — то ли от испуга, то ли от гадливости — подрагивали и кривились. Вспоминает мои слова, догадался он; наверное, они глубоко засели в ее душе. И с ней тоже ему следовало вести себя совсем не так.

— Ничего, — неживым голосом проговорила наконец она. — Что ты хочешь?

— Я думал, это Блейз.

— Извини, это оказалась я, — сказала она, возвращаясь к своему занятию.

Харриет обыскивала шкаф Блейза, в котором хранилась картотека. Несколько ящиков было уже выдвинуто, их содержимое рассыпано по полу.

— Харриет, ты что-то ищешь? Я могу тебе помочь?

В ярком электрическом свете вся сцена казалась жутковатой до нереальности и наводила на мысль о грабеже или об обыске, учиненном тайной полицией. Харриет достала из ящика еще пачку карточек, быстро просмотрела их и бросила на пол.

— Что ты ищешь?

— Адрес Магнуса.

— Магнуса? Магнуса Боулза?

— Да.

— Но… почему?..

— Я хочу встретиться с ним, — сказала Харриет. — Магнус знает про нас с Блейзом все, с самого начала, Блейз тогда сразу ему рассказал — может быть, даже то, чего мне никогда не говорил. Я чувствую, я уверена, что Магнус человек мудрый, хороший, святой в каком-то смысле — я давно это поняла. Правда, Блейз, когда рассказывал о нем, все время пытался его как-нибудь принизить — но он всех всегда пытается принизить. Просто он не способен разглядеть в человеке величие души. Я должна поговорить с Магнусом, должна, я знаю, что он мне поможет. Блейз говорил, я единственная женщина, которая существует для Магнуса. Значит, я ему нужна. А раз я ему нужна, то и он мне нужен. И он… он последний… — Голос ее дрогнул, она отвернулась к шкафу и выдвинула следующий ящик.

— Послушай… — пробормотал Монти.

— Блейз, конечно, много чего забрал, но его старая картотека с адресами вся здесь. Тут все его старые бумаги, за много лет — и на каждого, на каждого пациента своя папка. Кроме Магнуса. А у тебя, случайно, нет?.. Хотя — откуда у тебя его адрес.

— Харриет, — сказал Монти. — Так ты не знаешь… насчет Магнуса.

— Чего я не знаю? — Обернувшись, она смотрела на него почти гневно.

— Магнус умер… недавно, — сказал Монти. — Он покончил с собой. Выпил снотворное. Его больше нет.

Харриет медленно опустилась на стул и машинально отодвинула наваленные на столе бумаги вбок, словно ей вдруг понадобилась для чего-то середина стола. Она сидела, ничего не говоря, уставясь невидящим взглядом в пыльную кожаную исцарапанную столешницу.

— Мне очень жаль. — Монти действительно смотрел на нее с жалостью, но и с каким-то странным возбуждением. Он подбирал в уме подходящие слова, ожидая, когда она заговорит или заплачет, но Харриет не сделала ни того ни другого. Она сидела перед ним, скорбная и оглушенная, как преступница, которой только что зачитали приговор.

— Харриет, — сказал Монти. — Пожалуйста, прости меня за то, что я наговорил тебе тогда, перед Эдгаром. Это было глупо, ненужно и… трусость с моей стороны. Мне показалось, что так будет лучше для тебя. Хотел предостеречь тебя, чтобы ты не слишком полагалась на меня, на таких, как я, — пижонство своего рода. Но я все же питаю к тебе самые теплые чувства и очень хочу помочь — поверь, действительно хочу.

Харриет повернула к нему чужое, приговоренное лицо.

— Спасибо, но твоя помощь мне не понадобится… как и твои извинения. Я даже благодарна тебе за то, что ты высказался так… определенно. Постараюсь устроить свою жизнь как-то иначе. Завтра мы с мальчиками возвращаемся в Худхаус. Извини, что причинили тебе столько неудобств. Спокойной ночи.

— Уже утро. — Монти отдернул занавеску. За окном светило солнце, в саду на все голоса распевали птицы.

Харриет не ответила. Отвернувшись к столу, она что-то бормотала про себя. Монти уловил слово «конец».

— Я знаю, что ты сердишься, — сказал он. — И ты имеешь на это право. Но все же я прошу тебя: оставайся в Локеттсе — и не думай обо мне плохо. Возможно, ты мне все-таки нужна…

— Я не сержусь, — тихо, одними губами проговорила Харриет. — Если тебе кажется, что я сержусь, то ты ничего не понял. Впрочем, это неважно.

— Хорошо. Пусть пока мы с тобой не можем друг друга понять. Я сейчас уйду. Но помни, пожалуйста, что ты нужна мне — помни это потом, — несмотря на все глупости, что я тебе наговорил. Спокойной… спокойного дня.

Монти постоял немного и, не дождавшись ответа, ушел. По дороге выключил свет на лестнице и в прихожей. От угла дома по седой от росы лужайке тянулась цепочка его собственных следов. Когда Монти через дыру в заборе проник в собственный сад, навстречу ему из высокой травы вынырнул Аякс, темный и прилизанный, как тюлень. Скользнув рукой по мокрой собачьей шерсти, Монти успел ощутить явственную вибрацию: Аякс глухо, угрожающе рычал. Монти выбрался на тропинку и по белым звездочкам маргариток зашагал к дому. Не забыть написать Блейзу, что Магнус Боулз умер, думал он. Как вовремя и как кстати. Странное возбуждение, охватившее его, когда он сообщил Харриет эту новость, вернулось к нему теперь таким же странным чувством свободы. Может, разговор с Эдгаром и правда что-то изменил? Так или иначе, что-то изменилось. Умер Мило, умер Магнус, и от этих двух смертей Монти определенно чувствовал себя сильнее и в целом лучше. Он пока еще не был готов к тому, чтобы углубляться в самую страшную свою боль и пытаться что-то с ней сделать. Он чувствовал себя как человек, у которого во время пожара обгорело лицо и который только что перенес пластическую операцию, но пока боится взглянуть в зеркало. Хотя нет, мысленно поправился он. Если говорить об операции, то скорее уж ему оперировали ноги — или глаза. Вспомнились вдруг собственные слова из вчерашнего разговора с Эдгаром: «Я слеп и хром». Да, надо было сильно увлечься, чтобы сказать такое. Или сильно напиться. То-то Эдгар был так доволен.