Здравствуй, племя младое, незнакомое!

Из Чечено-Ингушской республики я увез в Москву землю, политую кровью атамана Подколзина. Она хранится как святыня в одном из храмов, где окормляются казаки.

К сожалению, насилие не прекратилось. Произошел массовый исход русских. А потом зло бумерангом вернулось к тем, кто его посеял... Начались контртеррористические операции. На месте убийства атамана в Карабулаке сегодня находится лагерь беженцев – несчастных, страдающих, голодных людей, влачащих жалкое существование на некогда изобильной и процветавшей земле...

А я все не могу забыть атамана Подколзина и мальчика Ису... Они для меня, как свечи во мраке.

Алесь Кожедуб

КОЖЕДУБ Алесь Константинович родился в городе Ганцевичи Брестской области. Окончил Белгосуниверситет и Высшие литературные курсы в Москве. Работал учителем, научным сотрудником, редактором. Автор девяти книг прозы на белорусском и русском языках.

Член Союза писателей России.

ЗАРДАК

Командир моджахедов Сидор-хан принял группу Независимого телевидения из Москвы в гостевом доме. С ним связались по спутниковому телефону и на московском русском попросили об интервью.

– Из Москвы?... – екнуло сердце Сидор-хана.

– Да, корреспондент НТВ. Выходила на вас целый месяц.

Женский голос Сидор-хану был знаком. Недаром он все свои последние операции посвятил поискам хорошего телеящика с видаком и спутниковой антенной. Моноблок «Панасоника» он добыл просто. По оперативной наводке его отряд устроил засаду на автопоезд, шедший с грузом гуманитарной помощи для правительственных структур Таджикистана. По документам груз проходил как медикаменты и продовольствие. На самом деле в рефрижераторах везли видео-, сан– и оргтехнику, мебель, оружие. В середине каравана сверкали три шестисотых «мерседеса». Караван сопровождали два бронетранспортера, вертолет и взвод спецназа.

Погода была хорошая, и Сидор-хан провел операцию по всем правилам военной науки. Отряд закрыл вход и выход из ущелья, огневые точки расположились на господствующих высотах. Чуть было не испортил песню вертолет, но Сидор-хан уже давно таскал с собой на операции новенький комплект ракет «Стингер». По технике его люди, как и прежде, работали ПТУРСами, воздушную цель лично снял командир. На вертолете поздно сообразили, отчего колонна застряла в ущелье. Машина зависла над головным «КАМАЗом», оценивая обстановку, тут ее Сидор-хан и срезал.

Уцелевшие спецназовцы грамотно выскочили из подбитых БТРов, заняли оборону. Но позиция у них была никудышняя, что понимали обе стороны. Сидорхан приказал прекратить огонь. В бою он всегда руководствовался целесообразностью. Если вести бой на уничтожение, дело затянется до вечера, а то и до утра. Ему же нужен был груз. И он сделал паузу, приглашая противника поразмышлять. Командир спецпазовцев оказался, во-первых, не глупым, а во-вторых, не жадным. Он скомандовал отступление, справедливо полагая, что цена груза не адекватна жизни тридцати бойцов. Экипаж вертолета, вероятно, в этом пасьянсе не учитывался. С собой спецназовцы унесли лишь своих раненых бойцов.

– Шакалы! – выругался Сидор-хан. – Считают лучше, чем воюют.

– Голова берем? – спросил его заместитель Расул.

– Кто их у тебя купит? В Афганистане американцы покупали, а здесь?

– Американ ухи брал. Пара ух солдата – пять тысяч, офицер – десять тысяч долларов.

– Вот-вот. Русские за десять тысяч свои уши продадут. Но как американцы солдатские уши отличали от офицерских?

Расул засмеялся и пошел к вертолету. Вернулся с полным мешком.

– Сколько?

– Четыре.

Но Сидор-хану было не до голов вертолетчиков. Что делать с грузом? «КАМАЗы» в гору не попрешь, оставлять жалко. С минуты на минуту могут нагрянуть самолеты. А «мерседесы»? Воины Аллаха, и те понимают, что такое цвет мокрого асфальта. Цокают языками, заглядывают под багажник, как ишаку под хвост. На такой бы машине да по родному городу...

Но у Сидор-хана уже нет родного города. Родины нет, отца-матери, Бога. Ислам он принял – но какой, к черту, мусульманин из Кольки Сидоровича? Однако вот отпустил бороду, под которой хрен разберешь, Колька там или Мустафа. Рыжая борода, густая. Всю сознательную жизнь переживал Колька Сидорович, что он рыжий. Дразнили его, лупили, в рукав плевали при встрече. Он огрызался, отбрехивался, прикидывался мелким рыжим бесом, гораздым на пакости. Но своего часа ждал. Не мог поезд всегда идти в одну сторону. Потомок белорусов, уехавших на заработки в Среднюю Азию, Николай вырос в Каттакургане. Русских в нем было больше, чем узбеков, но жили и армяне, и татары, и греки, и турки-месхетинцы. Евреи тоже жили. Колька мог изобразить акцепт любого из каттакурганцев, а узбекский знал не хуже родного. И ждал, ждал своего часа.

И вот поезд медленно остановился. Из города побежали евреи, потом армяне, греки и прочие. Поезд тронулся в обратную сторону.

Началась перестройка, и это был шанс для любого, у кого на плечах голова, а не бурдюк с вином.

Николай, работавший на масложиркомбинате инженером, двинул в военкомат с заявлением. Каждый год его, младшего лейтенанта запаса, забирали на сборы, и он знал, к кому обращаться. В военкомате сильно удивились, потому что в девяносто первом уже больше бежали из армии, чем наоборот, но навстречу пошли. Николай получил мотострелковый взвод, потом роту, из Узбекистана перекочевал в Таджикистан. За три года он овладел всеми видами боевого оружия, в том числе трофейного, научился водить БМП и БТР, изучил устройство мин-растяжек и прочей дряни. Бойцы звали своего командира «Чертом», естественно, рыжим, Николаю это нравилось. Полтора года назад он почти одновременно получил батальон и капитана. Тогда же между таджикскими кланами началась война за власть. Батальон Сидоровича был переброшен в Курган-Тюбе, где расположился вторым барьером между столицей и моджахедами-оппозиционерами, прущими из Афганистана.

Первый барьер, пограничные войска Пянджского отряда, их уже едва сдерживал.

Капитан Сидорович присматривался, прикидывал, оценивал. И к тому моменту, когда к нему пришли, он уже знал, что в этих горах хозяином может быть лишь человек с ружьем.

Сидоровича пригласили на плов к одному из здешних начальников, дали к плову ложку, поставили большую чарку. Хозяин, Сафаров, наливал коньяк пополам с рижским бальзамом. «Откуда здесь бальзам взялся?» – недоумевал капитан, но пить не отказывался.

– Мы о тебе знаем, – после третьей чарки сказал Сафаров, толстый человек с ласковыми глазами. – Ты продаешь хорошую технику.

– Я еще никому ничего не продавал, – рыгнул ему в лицо капитан. – Дарил, уважаемый.

– А продать можешь? – огладил, как омыл, смолянистую бороду хозяин.

– Могу.

– Ты русский, который родился в Узбекистане? – вступил в разговор второй, похожий на муллу.

– Если знаешь, зачем спрашиваешь?

– Нам нужен командир, – сказал третий, в котором Сидорович безошибочно определил школьного учителя.

– Кому – нам?

– Узбекам, живущим здесь.

Капитану Сидоровичу давно было ясно, с кем он имел дело. Сафаров – директор крупнейшего в этих местах завода. Мулла – он в любой одежде мулла, злой, тощий, неуступчивый. И директор школы, спайка между городом и деревней, между богатыми и бедными, между верующими и атеистами. А Сидор-хан – так он сразу себя окрестил – может стать человеком с ружьем, обеспечивающим порядок. Это его устраивало.

– Но я не могу просто перейти к вам, – сказал он. – В плен, может.

– Скоро здесь будет большой отряд из Афганистана, – сказал хозяин. – Он устроит тебе засаду. В плен один пойдешь?

– В плен пойдут все, кто будет со мной. Потом обменяем или продадим. А ваши меня не шлепнут? По ошибке?

– Живой будешь, – осклабился Сафаров. – Дом тебе дадим, жену, все, что захочешь. Командуй.