Совьетика

Детство, юность, вокзалы, причалы,

Будут внуки потом,

Всё опять повторится сначала.

Ах, как годы летят,

Мы грустим, седину замечая,

Жизнь, ты помнишь солдат,

Что погибли тебя защищая?

Так ликуй и вершись

В трубных звуках весеннего гимна,

Я люблю тебя, жизнь,

И надеюсь, что это взаимно.»

Меня возмущало в ней то, что все в жизни казалось таким заранее предопределенным: и дети, и внуки… А кто это сказал, что я непременно должна так жить? Партия и правительство? А что, если я, например, не хочу, чтобы у меня были дети? Почему они должны у меня быть? И что если мне недостаточно идти с работы усталой в предвкушении ждущей меня дома тарелки борща, чтобы чувствовать себя счастливой?

Но мама с Петровичем очень любили петь эту песню. Потому что, в отличие от меня, они знали цену жизни. Я же говорю, что мое поколение было просто-напросто зажравшимся!

Была еще одна такая нелюбимая мною по той же причине песня -«Летят перелетные птицы», в которой мне пришелся не по душе самый первый куплет:

«Летят перелетные птицы

В осенней дали голубой,

Летят они в жаркие страны,

А я остаюся с тобой.

А я остаюся с тобою,

Родная навеки страна!

Не нужен мне берег турецкий,

И Африка мне не нужна»

Как это не нужна? – внутренне возмущалась я. Очень даже нужна!

Теперь-то я давно доросла до того, чтобы эти песни понять и оценить. Они вовсе никому ничего не навязывают. В первой человек просто делится с вами своей радостью! А во второй – это чувства фронтовика, на деле знающего, что такое разлука с Родиной… И потому мне вдвойне противно, когда я вижу тот же самый хорошо мне знакомый подростковый инфантилизм у современных россиян, которым не по 15-16 лет, как было мне, а уже около 30! Ребята, да никто не заставляет вас иметь детей, жить «так как все» или не ездить в Африку и в Турцию. Только когда вы поймете, что плыть против течения можно, но маршрут этот вряд ли приведет вас в конечном итоге к счастью, будет уже поздно. Взрослеть надо вовремя – не раньше, но и не позже чем нужно…

… В Крым я отправилась с большим удовольствием. Даже была готова смириться с такой компанией. До этого я как-то раз бывала с мамой в Ялте, но весной, во время школьных каникул, так что купаться тогда не пришлось.

Ехали мы почти два дня, останавливаясь только на ночь. Тогда это было настолько безопасно, что заночевать, раскинув палатку, можно было практически в любом месте вдоль дороги, которое тебе приглянулось. И никаких тебе границ с наглыми пограничниками и очередями! В первый день мне больше всего почему-то запомнился городок Обоянь в Курской области – маленький, какой-то весь домашний, с покрытой белой пушистой пылью улицами. Во второй – Мелитополь, украинский круглый хлеб паляница, украинские тополя, похожие на свечи, и то, как терпко пахнет полынью и другими травами в нагретой солнцем степи под Запорожьем… Еще – Сиваш, и то, как чуть было не врезавшийся в наш «Москвич» украинский водитель закричал Петровичу:

– Да куды ж тебе х*** несе?

Петрович растерялся от ласковой певучей украинской интонации – по ней невозможно было понять, что тебя выругали:

– Что-что это он сказал?

Мы с мамой ему популярно объяснили….

Украина тогда была цветущим, радостным краем. Украинские села с их добротными хатами и переполненными плодами садами и огородами по сравнению со своими российскими нечерноземными собратьями, из которых тогда уезжали люди, выглядели раем на земле. Они были полны народу. И люди украинцы были зажиточные, гордящиеся плодами своего труда, неспешные, добрые и гостеприимные.Сердце радовалось смотреть на эту землю. Забегая вперед, скажу, что даже уже накануне исчезновения Советского Союза, в конце 80-х, в нашем институте распределение на Украину считалось большой удачей. А сегодня зарастают бурьяном целые села на Западной Украине, а 4 с половиной миллиона украинцев гнут спину за границей на чужого дядю – за мизерные зарлаты и не имея элементарных трудовых прав. Из 28 миллионов работоспособного населения Украины каждый пятый работает в другом государстве. Дошло уже даже до того, что собираются воздвигать памятник погибшим на заработках за границей 3 тысячам украинцев ! А ведь это как раз те мальчики и девочки, что резвились на улицах и в садах и купались в Черном море именно в то время… Они ели мороженое, ездили в пионерские лагеря, занимались в школьных кружках, готовились поступать в вузы и, как и я, были уверены в счастье. Это просто им еще никто не объяснил тогда, что, оказывается, мы с мамой и с Виктором Петровичем угнетаем их и вообще всячески ущемляем их права, вот они и радовались жизни! К слову, о правах: книжные магазины здесь повсюду были забиты литературой на украинском языке, причем такими книгами, которые мы даже мечтать не могли купить у себя дома на русском (Жюль Верн, Дюма, Конан-Дойль)! И телевидение в Крыму было и на украинском, и мы смотрели его вместе с хозяевами… И работали заводы и фабрики, и не гибли каждый день на частных шахтах шахтеры, заработки у которых были одними из самых высоких в стране, а труд их пользовался всеобщим уважением…

…А сегодня… «международный правозащитный центр Ла Страда инициирует в Украине создание института временной опеки над детьми, родители которых уехали на заработки за границу» . Поздравляю, ребята! Отныне вы действительно стали свободными и независимыми!

Разве не парадокс в том, что самый прозападный курс нынче проводят как раз в тех республиках, где в советское время люди жили несколько лучше чем в других? Может быть, такая злоба душит как раз из-за того, что никто не помешал им стать независимыми?…

К вечеру второго дня мы добрались до Судака. О Судаке и его знаменитой генуэзской крепости я была начитана. Я вообще никуда не ездила, не познакомившись предварительно по литературе с местом предстоящего визита. Но все же это не спасло нас в Судаке от попадания впросак….Когда мы въехали в этот похожий на старинную картину городок, уже темнело, и было неудобно стучать по домам в поисках постоя. Мы решили заночевать где-нибудь на природе, а уже утром, со свежими силами начать искать, где нам остановиться.

Сказано- сделано.

Мы недолго колесили по городу. Петрович решил въехать на какой-то холм, чтобы «не путаться у людей под ногами», и мы подходящее место быстро нашли. С холма открывался неповторимый по красоте вид – на сам городок, на крепость и на быстро тонущее в Черном море багровое августовское солнце! Мы, как положено, разожгли костерок и начали варить в котелке картошку. Вокруг нас было уже совсем темно. Лиловые душные сумерки постепенно сменялись черной и теплой крымской ночью. Потрескивал в костерке хворост, мы готовили свой скромный, но вкусный ужин. Котелок скоро закипел, а еще через полчаса мы уже ели горячую, рассыпающуюся картошку, изо всех сил дуя на нее, пытаясь ее остудить. Тут с моря потянуло ветерком, и он завершил за нас это дело. На сердце было легко и приятно. Вся жизнь, казалось мне, только начиналась, только раскрывала передо мною свои двери… Мама с Петровичем тоже были настроены романтически и вместе искали на небе Большую Медведицу, когда из близлежащих зарослей каких-то колючек вдруг донеслись голоса двух нетрезвых мужиков:

– Ты понимаешь, ну вот только мы с тобой вдвоем живые… а все кругом – покойники!- с жаром говорил один из них другому. Нас несколько удивил предмет их беседы в такую великолепную ночь. Но мало ли, что взбредет пьяному в голову! Мужики не задержались в кустах и отправились по своим делам, а мы тем временем собрались на ночлег. Мама с Петровичем раскинули палаточку, а я легла спать прямо в машине. После такого количества проделанных за день километров и теплого ужина нас быстро разморило, и мы заснули крепким сном.

Посреди ночи меня разбудил какой-то грохот. Я открыла глаза. Над морем висела огромная почти оранжевая луна, а на капоте машины сидела черная как смоль кошка. Видимо, меня и разбудил грохот ее лап по металлу, когда она на машину прыгнула. Кошка молча таращилась на меня горящими глазами, а я была настолько усталой, что только отмахнулась от нее.