Плоть и кровь

1993

Конни хотелось, чтобы Бен делал в точности то, что она ему говорит. Она стояла на причале, упершись кулаками в бедра, хорошенькая и придирчивая, испещренная бликами отражаемого водой света. Конни питала веру настоящей спортсменки в дисциплину, в силу организованного движения.

— Круговой разворот! — крикнула она.

Бен, находившийся в парусной лодке футах в тридцати от причала, чувствовал, как сильно ей хочется запнуться и стать. Как хочется надуть его. Ему потребовалось меньше двух дней, чтобы понять всю леность лодки, ее потребность провести жизнь дремля, тычась носом в край причала. Лодку следовало запугивать и улещать. Она была комнатной собачонкой. А он-то на-воображал себе волчару, бегущего машистым шагом по блестящей, исчерна-синей воде. Рассекающей ее совершенным когтем.

— Это не лодка, а свинья! — крикнул он.

— Круговойразворот, — ответила Конни.

Парус «Рыбы-луны» повернулся, надулся, засветился, и на миг Бен полюбил лодку за ее сдержанную, но упрямую жизнь. Даже у комнатной собачонки случаются мгновения животной уверенности в себе, беспощадной грации.

— Хорошо! — крикнула Конни. — Теперь поворачивай к бую.

Бен повернул к бую, миновал его, повернул назад. Повисел, выправляя гик, над спокойной водой. В лодке всегда находилось что делать. Он почти чувствовал, что ей требуется. Оказывается, он обладал инстинктом яхтсмена, автоматическим пониманием того, как парус отзывается на ветер.

— Снова к бую! — крикнула Конни. Бен повернул к бую, прошел мимо него, легко развернул лодку. Взглянул на причал, на горстку крытых серым гонтом домов, на светлый полумесяц пляжа. Там, на пляже, ожидал своей очереди Джамаль. Стоял на песке, костлявый, в просторных белых джинсах, сцепив на загривке коричневые руки. Джамаль смотрел на воду, на Бена в лодке. И Бен заставил себя думать о ветре, наполняющем парус. Думать о Конни, готовящейся выкрикнуть следующую команду.

Потом настал черед Джамаля. Бен стоял на причале, наблюдая. У Джамаля дар яхтсмена отсутствовал, но даже в беспомощности своей он сохранял балетную точность движений, дерзкую властность. Парус дрогнул, потерял ветер. Конни, чашей приложив ко рту сильные, короткопалые ладони, вопила, требуя кругового разворота. В лодке Джамаль выглядел невозмутимым и обреченным, как юный принц. Солнце вспыхивало на гладких, медового тона мышцах его спины, на черном проволочном мотке волос.

— Круговой разворот! — кричала Конни. Джамаль устал. Когда линь выскользнул из его рук, он улыбнулся своей обычной застенчивой, понимающей улыбкой. Весь мир был немного смешным, трогательным и странным.

— Твой кузен схватывает все медленнее, чем ты, — сказала Конни.

— Он просто не спешит делать то, что ему велят, — ответил Бен.

— Неплохо сказано . Джамаль!Ложись на другойгалс.

— Он станет делать только то, что захочет сделать сам, — сказал ей Бен.

— Не только — пока мне платят хорошие деньги за то, что я учу его ходить под парусом.

— Ну, желаю удачи, — ответил Бен.

В конце урока, когда Конни показывала Бену и Джамалю, как увязывать парус, приехал их дед: вылез из машины и встал в самом начале причала, глядя на воду и кивая с таким видом, точно залив и небо вели себя именно так, как он им велел. Бен оставил Джамаля и Конни заканчивать увязку паруса и побежал к деду, чтобы окунуться в мутное облако его одобрения.

— Ну что, понемногу превращаешься в моряка? — спросил дед.

Бен знал, что на это ответить.

— Я хочу попробовать лодку побольше, — сказал он.

— Не сомневаюсь. — Лицо деда пошло довольными морщинами. Лицо покрывали расщелины и трещины, в одних местах оно выветрилось, в других уплотнилось. Временами казалось, что оно избавилось от человеческих свойств и обрело геологические. Дед производил впечатление горы — с такой же, как у нее, волей и строением и жизнью, продолжавшейся так долго, что она отмылась дочиста. Впечатление гранитной поверхности, гладкой, как только что выметенный пол: деревья на ней не росли, один лишь мох, цеплявшийся яркими пятнами за камень. В присутствии деда у Бена расширялась грудь — точно он дышал горным воздухом.

— Я знаю, как управлять парусом, — сказал Бен. — Уже знаю, а эта «Рыба-луна» попросту свинья.

Старик положил на плечо Бена ладонь. Пальцы у него были толстые, как канаты.

— Закончи учебу, — сказал он. — А после подумаем о лодке побольше.

— Мне хочется выйти из залива, — сказал Бен. — В океан.

— После всего-то двух уроков? — улыбнулся дед и сжал плечо Бена. Ветер взъерошил и снова разгладил отливавшие сталью пряди его волос.

— Я бы справился, — сказал Бен.

— Верю, приятель. Ты способен справиться с чем угодно.

По причалу шли закончившие работу в лодке Конни и Джамаль. Шли бок о бок и казались полным комплектом, парой существ, противоположных настолько, что они принадлежали одно другому — крепкая, властная блондинка и кофейного цвета мальчик, чья сила коренилась в молчаливости и неспособности думать об отступлении. Они походили на двух врагов, чьи битвы тянулись уже так долго, что им невозможно стало жить друг без друга.

— Ну, как они справляются, Конни? — спросил дед.

Конни помолчала, улыбаясь. Бен понимал: она невзлюбила Джамаля не за то, что моряк из него получится навряд ли, но за то, что он таков, каков есть. Маленький, темнокожий и независимый.

— Хорошо справляются, мистер Стассос, — наконец ответила Конни.

— Вот этот малый говорит, что хочет попробовать лодку побольше, — сказал дед и хлопнул Бена по плечу. — Думает, что уже умеет управляться с парусом.

Глаза Конни потемнели. Светлые веснушки осыпались в лифчик ее купальника.

Бен сказал себе: захоти этого. И подумал об историях, которые мог бы рассказывать, возвратившись домой, Эндрю и Тревору.

— У Бена хорошая хватка, — ответила Конни. — Из него может получиться настоящий моряк.

— Вот и я так подумал. Отчасти поэтому все мы и притащились сюда нынешним летом. Пора выпустить мальчика в плавание.

— Пусть сначала закончит с «Рыбой-луной», — сказала Конни. — Он должен отработать положенные часы, еще три дня. А потом можно будет перевести его на лодку побыстрее.

— Этот малый не любит ждать, — сказал дед. Его распирала гордость — как рой пчел распирает древесное дупло. — Быстрее и больше — вот его девиз.

Джамаль стоял рядом с ними, горделивый, тихий и наполовину невидимый. Смотрел в причал, ожидая, когда закончится этот эпизод и начнется следующий. Его глаза принадлежали только ему. Тень его касалась Бена.

Вечер был синь и прохладен. Клочья облаков, заостренные, обрывистые, как кусочки чего-то разбитого вдребезги, перенимали последний оранжевый свет ушедшего солнца и покрывали тонкой, мерцающей пленкой заливные отмели. Бен и Джамаль брели босиком среди черно-зеленых клубков водорослей и камней, жирных и зловонных, как спящие моржи. В оставленных отливом озерцах метались под прошитой оранжевыми нитями рябью тени мелких рыбешек.

— А здесь дельфины водятся, — сообщил Джамаль.

— Нет их здесь.

— Они приходят за рыбацкими судами. А по ночам резвятся в заливе.

— Ты сумасшедший.

— Это тысумасшедший.

— Для дельфинов тут слишком далекий север.

Джамаль помолчал, размышляя.

— Я видел одного прошлой ночью, — сказал он. — Выпрыгнул прямо вон там.

— Ну, ты точно спятил.

— Вилл приезжает, — сказал Джамаль.

— Да нет. Его пригласили, но он отказался.

— Он передумал. Я слышал, как мама разговаривала с ним по телефону.

— У меня от дяди Вилла мурашки по коже бегут, — сказал Бен.

— Почему?

— Просто бегут, и все. Да и дед его не любит.

— Он же сын дедушки.

— Это не значит, что они обязаны любить друг друга.

— Мне Вилл нравится.

— Тебе все нравятся.

— Не все, — сказал Джамаль.