Зачистка территории

Алексей Иванович был репрессирован, сидел в лагерях, а после освобождения и реабилитации назначен директором бумажной фабрики в

Любимове. Алексей Иванович с Александром Михайловичем были в очень хороших отношениях, можно даже сказать, дружили. Алексей Иванович даже после всех своих мытарств сохранил властность, способность принимать решения, однако любил выпить и поддавал хорошо, иногда под это дело даже ругал местную власть за головотяпство и разгильдяйство, стучал кулаком по столу и говорил: "Вот Юрке

Андропову позвоню!"

Как-то Александр Михайлович на вопрос внука, которому было тогда лет десять: "Почему мама уехала от нас?" – ответил без всякой лирики и лжи, типа "твоя мама-летчица погибла во время испытаний нового истребителя":

– Твоя мама хорошая и она тебя очень любит. Но она должна была уехать. Так сложились обстоятельства.

И Аркадий эти слова запомнил.

Сам Александр Михайлович в это время жил с хорошей женщиной, у которой внезапно появились серьезные проблемы со здоровьем.

Александр Михайлович занимался ею очень долго, тянул, как мог. Это была очень работящая и добрая женщина, которая всю жизнь заботилась о других, а теперь сама требовала ухода и очень тяготилась этим.

Александр Михайлович делал, что мог. Именно в это самое время

Аркадий и попал в интернат. На вопросы деда, как ему там живется, всегда отвечал: "Нормально". Дед нередко забирал его на выходные к себе, и именно дед раздобыл ему адрес матери. Мать Аркадия, вероятно, как-то связывалась с Александром Михайловичем, чтобы узнавать о сыне. Не исключено, что они даже встречались в Москве.

Одно было точно: мама бывшего свекра всегда очень уважала, и

Аркадий, подслушивая ее разговор с мужем на кухне, это почувствовал.

На какое-то время мама и Антон Степанович молчали. Потом они заговорили тише или плотнее прикрыли дверь на кухню. Антон

Степанович опять успокаивал маму, спокойно переубеждал.

– Но ладно, – вдруг совсем другим голосом сказала мама, – надо что-то придумать, чтобы эта поездка в Москву ему запомнилась. Ты бы билеты купил куда-нибудь, что ли? Мы с ним сходим вместе вдвоем.

Хорошо?

– Хорошо, – ответил мужчина, – посмотрю завтра, что идет на

Таганке или в "Современнике".

– Здорово! А ты думаешь, он любит театр? Я сомневаюсь, был ли он вообще когда-нибудь в театре. А если не в театр, то тогда – на хоккей или на бокс, или в цирк билеты купи – не знаю, что-нибудь надо придумать, только, пожалуйста, сделай это для меня, Антошечка, я тебя умоляю: купи на что-нибудь очень хорошее, куда просто так не попасть, на какой-нибудь чемпионат мира по хоккею…

– Да нет сейчас никакого чемпионата мира по хоккею, – засмеялся

Антон Степанович, – но я тебя понял, все будет сделано в лучшем виде!..

Аркадий не стал больше слушать, пошел и лег в постель. Он еще подумал, что зря ругают Любимов: ему там нравилось гораздо больше, чем в Москве – воздух свежий и народу меньше. И потом, что касается всяких хулиганов, так на Ярославском вокзале к нему тут же подвалила местная шпана, чтобы тряхануть, и только большой опыт позволил ему от них свалить. Потом он услышал, как отворилась дверь в комнату, увидел упавшую на стену полосу света и закрыл глаза. По запаху почувствовал, что подошла мама и долго стояла над ним, потом наклонилась – может быть, хотела поцеловать, но не поцеловала, а, тяжело вздохнув, ушла, а он вдруг подумал: "Она меня совсем не любит

– просто делает вид. Она любит тех своих детей и Антона Степановича, а меня – нет!" – задохнулся, заплакал и так и заснул весь в слезах.

В последующие дни они действительно ходил в театры и музеи, и

Аркадия к тому же постоянно кормили. Любопытное было ощущение: идти по городу рядом с мамой, сидеть с ней рядом с театре. Через три дня

Аркадий уехал назад, в Любимов – обласканный, в новой одежде и в целом этой поездкой остался очень доволен. И даже курить бросил.

После окончания школы по настоянию матери и деда (отцу было как всегда все равно) Аркадий поехал поступать в институт в Москву. На подготовительных курсах больше всего он хотел познакомиться с какой-нибудь красивой девчонкой, но ни одна на него даже не смотрела, – может быть, вид у него был слишком уж провинциальный, но зато в метро совершенно случайно сошелся с одной учительницей музыки. Помог ей поднести сумку до дома, там и остался ночевать. Ей было примерно лет тридцать, дочку свою, десяти лет от роду, она как раз в это самое время отправила на каникулы к бабушке в деревню. Эта учительница музыки была явно ненасытная нимфоманка: они с Шаховым, как кролики, постоянно трахались. Аркадий жил у нее, наверно, недели три, и так вымотался от всего этого дела, что вообще ничего не соображал, спал на занятиях, его шатало, и выжил он только тем, что ел ложками белый мед, который с оказией прислал ему из Любимова дед.

Экзамены Аркадий, конечно же, завалил, но как-то особенно и не огорчился. Только мать расстроилась: "Ах, ах! В армию заберут!" -

"Ну и что, – хмыкнул Аркадий, – подумаешь: заберут, так заберут". -

Ему было, в общем-то, все равно – в Любимове практически все ребята после школы шли в армию. Так было принято. Отмазываться от срочной службы считалось делом крайне неприличным. В Любимове даже теперь не было вездесущего общества "Солдатские матери", занимающегося активной отмазкой от армии, хотя в Н. оно существовало и вполне успешно функционировало. У Инги Львовны (матери Кости Маленького, с которым Шахов имел контакты по компьютерным делам) там работала родная сестра, сама хотя, в общем-то, никакая не солдатская мать, поскольку сын у нее был типичный субтильный студент в очках и с белым билетом. Она чуть не с раннего детства сделала ему инвалидность по якобы неизлечимому кожному заболеванию. Студент понемногу наркоманил, мамаша же его активно работала в обществе, отмазывала от службы пацанов, и была этой работой очень довольна, поскольку условия труда были приличные и платили очень хорошо, так как финансировал их какой-то частный немецкий фонд. Кто-то из непонятливых однажды спросил: зачем немцам-то это? А смысл для немцев, в общем-то, был самый что ни на есть прямой и очень понятный: поскольку не будет российской армии – не с кем будет и воевать. А это означает, что второго Сталинграда не будет. Уже только в одно это можно было вкладывать деньги.