Вопросы сегодня, ответы вчера...

Для пацана, аль для девки берешь?

– Для себя со струхой.

– Не поздновато ль матрешку катать – детей в дом накликать? Гляди, справна-то кака получилась – как бы что не случилось? – смеётся и глазом моргает продавец.

– Спрячь стыдобу-то охальник. Кипятка со старухой уже нахлебались – дети все уже поднялись. Домой приду – там всё решу. Вдвоем решим – людей не насмешим.

«Где двое – там и трое, а где семеро – восьмому самое место», – подумал Егор, матрёшку за пазуху, на дом нацелился, да повернулся. – Зовут-то её как?

– Как матрёшку зовут? Чудной человек! Матрёной – ведомо. А тебя как?

– Батька с мамкой Егором нарекли.

– Значит Матрена Егоровна – свет душа. Ей назвалась, ей и будет.

…Ольга, собака и кошка рады – мужик у ограды. Вернулся.

Не обновам душа рада: вместе все – вот отрада.

– «Петушки»?.. Не сам ли уж решился? – смеётся Ольга. – А топор? Одним дом построил, а двумя рушить будешь? А это что за диво дивное?

Матрешку на локоть положила, смотрит и рада.

– Егоровна! Пусть живёт, пока сыновья в походе. Где двое – там и третьему места хватит! – кивнул Егор на полати, что пусты давно. – Пусть там живёт, братьев место стережёт, с нами их дожидается.

Поставили её у занавесочек голубеньких, сидят, смотрят разное вспоминают, а слёзы одинаковые в горле стоят.

Сели чаёвничать с бубликами да с калачами, с сладостями лавошными. Матрена рядом. Раскрыли – ребятню на стол посадили, чай пьют, пот утирают, глазами на них стреляют. Вроде, как и игра, а жизнь это.

Так и жили. Год за годом идет, от одного бежит – другого догоняет

Но однажды… Хоть жизнь не водица, бывает воронкой закрутится.

Как-то поутру, петух ещё не пел, слышит Егор: кто-то по полу скребёт.

Глядь, а по дому девка ходит, веником по углам шевелит.

– Кто така? Откель? Почему без хозяв в доме порядок правишь? Ответствуй?

Жена проснулась. Со сна понять ничего не может.

– Так не спится мне, тятенька. Устала от лени, – девица ответствует.

– Какой-такой я тебе тятенька? – удивился Егор.

– Наиродной! А какой? – та тоже встала от удивления.

– Ты, девка, либо нагла, либо умом слаба, – жена в разговор вступила. – Ответствуй: зачем и откель?

– С ярмарки я. Матрёна Егоровна. Тятенька меня забрал, с собой позвал. Купил леденцов, да топор с пилой, да отправился домой, по пути трактир – дорога в тёмный мир, туда зашли… – начала, было, Матрёна речь плести…

– Мала ещё отличать трактир от чайной. В чайную заходили. Было дело! – перебил её Егор. А сам смотрит – и точно: и платочек тот, и сарафанчик знакомый, и румянец на щеках виденный, и нос курнос. – Начала горницу мести, так заканчивай, да пол сбрызни – пыль столбом – чихов не хватит. Говорливая. И в кого только?..

Дело прошлое – людям не в укор, а судить – не будь скор.

А и то – в доме рукам всегда место есть, а тесно – вон огород да поле недалече.

Живут! А жизнь… А жизнь, только держись: из хомута не выпрыгнешь, одни вожжи на себя тянут, а другие понукивают.

Девка в доме – забудь о покое. От сорванца жди проказы, а от девки любой…

Ну, не заразы, а жди, чего сам и придумать не сможешь.

…Как-то крутится по двору Егор, а, вроде, как свист соловья слышится. Какой соловей – в лугах трава до бровей! В обход. Глядь, а из-за плетня – парнячья голова, а напротив Матрёнина.

Чего не звал – само нашло. Стоит за забором – сам в картузе и рот до ушей.

«Здравствуйте, дяденька…» и понёс через поля и овраги, и лес не преграда, и болото – чистая дорога.

– Ты мне, племянничек, что тут вдоль плетня татью крадёшься, словно ужака вьёшься? – строгим надо быть, да себя младым не забыть.

– Так вот водицы напиться – да на мир подивиться, – отвечает парень.

– Попил? Посмотрел? Лети, пострел, в свой удел. У нас – не коновязь, – Егор-то ответствует, – сам из каких? Босяк или князь?.

– Ни босяк и ни князь. Только голова есть, а дома и отца с матерью – нет...Мор все прибрал, был мал – не помню, как увернулся, – парень-то отвечает.

– Свистуны у реки, а у дома люди ходят. Какая нужда привела? – Егор опять спрашивает.

– Так людей не вижу. Только конь да дорога. Поговорить захотелось. А маменька с тятенькой зарекали не разговаривать с девицами, что в хороводе, велели речь вести только с теми, что в огороде, – улыбается тот.

– Правильно зарекали. Вот как увижу, что Матрёна не на огороде и ты рядом, я за родителей твоих службу сослужу – хворостину, сам знаешь куда, положу. Хлеб-то на что жуёшь – или из недобрых рук берешь?

– Свой хлеб ем! Коробейник – я. Привёз – увёз…

– Ага! Еле ноги унёс! Сами мы на ярмарку ездим – видели вас без прикрас. Не под руку ты нам и на дворе места нет.

– А я вот хожу-смотрю где дом рубить, чтоб осёдло жить.

– Сейчас придумал или кто надоумил?

– Без земли нет корней, а корней нет, то и плода не будет.

– Вбил кто науку или такой родился? – Егор пригляделся к парню.

– Думал, что сам с усам, а потом стал маменьку с тятенькой вспоминать да слова их на заметку брать.

– Если не врёшь – то правильно идёшь. А нарекли-то они тебя как?

– Егорка. А народе кличут – «Егорка – хлебная корка».

– Удумал сам или так и по книге? А чтой-то так народ покрасил тебя?

– А у меня всегда для голодного много нет, а корочка найдётся. А если ещё что есть – то и поделюсь.

– У зазнайки Егорки похвальбы да отговорки. Ладно бается, да правда всегда узнается.

Так ты понял? Девке за забор – нет пути, а встретишь – блюди зараз родительский наказ. Вижу, умеешь речи вести сладки, а девки на язык падки. Греха не проси – девчачья свобода на длину косы.

…Дни идут.

Кто видел – тот знает, а знает – понимает. То Матрёна в пол смотрит, то передник руками мнёт, то к окну бежит, то у речки сидит. Как ни придави семя камнем – росток проклюнется. А ростку – свет да тепло ему, не то бледно, да чахло будет.

Всё родитель может стерпеть – но на муки дитя сил нет смотреть. Хоть вслед беги – свое дитя навяливай – позор принимай.

Но нет! По осени бухнулся Егорка в ноги Егору и Ольге: – Тятенька и маменька отдавайте за меня Матрёну. Век благодарить буду и добра никогда не забуду.

– А раз мы тятенька и маменька, то не быть нашему сыну в примаках. Посему сначала покаж – куда девку нашу поведёшь. Ей хоромы не в кураж, но жизнь начинать надо со своего устава. Вот мои топор и пила – они сами всё умеют и неумех научат.

Вот и всё приданное Матрёнино. Вон на косогоринке хошь землянку рой, хошь баню ставь. Попросишь – плечо подставлю, но помогают только тем, кто делает. А нет сговору – нет и говору. Вон солнце в пути и тебе идти. Не знаешь куда – дорога от порога покажет.

Смеётся Егорка – Хлебная корка. Взял топор да в лес пошёл. Матрёна, зыркнула очами и за ним, а дорогой и не повернула глаз – а что теперь: мать с отцом не указ.

Оно в сказке быстро, так и в жизни время летит соколом.

Справили баню, потом дом. А где дом там и печка. А где печка – там и лавка. А где лавка там и семеро.

Детня бежит – к деду с бабкой спешит. С речки идут им рыбу несут, из леса гриб толкают, а то и ягоды катают.

А кто даёт тому и дают. Что лес, что речка, что поля – для ребятишек, как родня.

А люди хоть смотрят глазами, а думают головой. Если не говорят – то не значит, что не видят.

Нарекли они место это – «Ёгора». В село ли, в город ли или оттуда народ идёт, на речке у «Югоры» и остановиться можно, и обсушиться, и погреться, для малых молоком разжиться.

А жизнь, как солнце – встаёт и падает. А падает, чтоб встать. А встал – не зарекайся – упасть можешь. А вся жизнь такая – в страхе и радости.

… Как-то поутру пришла Матрёна к родителям, посмотреть да подсобить – отца с мамкой навестить.

Глядь, а у забора солдат с молодкой. Молодка бела, светла, и коса в цвет льну отбеленному ниже пояса.

– Красна-девица, а жив ли Егор с женой Ольгой? – солдат спрашивает, а сам ответа боится.