Пасхальный парад

По их разговору нетрудно было понять, что Сара отреагировала мгновенно и очень остро. Но если старшая сестра была папиной дочкой, то чьей дочкой была она, Эмили?

В морге лежал пятидесятишестилетний розовощекий и красногубый Уолтер Граймз. Он выглядел значительно моложе своих лет, и Эмили старалась на него не смотреть. Сара же поцеловала покойника в лоб, а Пуки прямо в губы, что заставило Эмили содрогнуться.

Ирэн Хаммонд оказалась стройной миловидной женщиной за сорок.

— Я столько о вас слышала, девочки, — сказала она и то же самое повторила, пожимая руку Тони Уилсону. Потом снова повернулась к Эмили. — Ваш отец так радовался вашей стипендии.

В крематорий, находящийся где-то в Уэстчестерском графстве, они ехали в лимузине вслед за катафалком: Сара и Тони на откидных местах, Пуки и Эмили сзади. За ними следовали Ирэн Хаммонд и те из родственников покойного, что смогли приехать с севера штата, а также сотрудники газеты «Нью-Йорк сан».

Никакой особой церемонии в часовне не было. Электроорган сыграл несколько тактов, усталого вида мужчина прочел пару общих молитв, гроб сняли с постамента, и на этом все закончилось.

— Подождите! — сказала Сара, когда все вышли наружу.

Она быстро вернулась на свою скамью, чтобы в одиночестве пережить последний всплеск рыданий. Ей как будто не хватило нескольких дней скорби, и вот сейчас ее опущенное долу лицо и плечи должны были содрогнуться в последний раз.

А Эмили так и не прослезилась. Эта мысль беспокоила ее всю обратную дорогу, и ладонь, засунутая между щекой и дребезжащим оконным стеклом лимузина, словно должна была разбередить слезные железы. Она пробовала шептать про себя «папочка», закрывала глаза и пыталась представить его лицо — ничего не помогало. И вдруг, при одной мысли, что, хотя она и не была папиной дочкой, он называл ее крольчонком, у нее перехватило горло и слезы сами потекли. Мать наклонилась и сжала ей руку. Но кого Эмили оплакивала? Отца или Уоррена Мэддока, он же Мэддокс, которого должны были перебросить из Южной Каролины в экспедиционный корпус?

Впрочем, ни того ни другого. И как только до нее дошло, что это все ложь, ее слезы тут же высохли. Как всегда, она оплакивала самое себя — бедную, утонченную Эмили Граймз, которую никто не понимал и которая ничего не понимала.

Глава 4

В течение трех лет Сара произвела на свет троих сыновей, чей возраст Эмили всегда вела от своей учебы: «Тони-младший родился, когда я была на первом курсе, Питер — когда я училась на втором, а Эрик — когда я заканчивала третий».

— Ты посмотри, как они плодятся! — воскликнула Пуки, узнав о третьей беременности дочери. — Я думала, такое бывает только в итальянской деревне.

Эта беременность оказалась последней — тремя мальчиками дело ограничилось, — но всякий раз, закатывая глаза, Пуки давала понять, что они и так переборщили.

Даже известие о первой беременности ее как будто огорчило.

— Нет, я, конечно, рада за нее, — сказала она младшей дочери. — Просто Сара еще так молода.

За это время Пуки успела отказаться от апартаментов на Вашингтон-сквер. Она устроилась на скромную должность в конторе по продаже недвижимости в районе Гринвич-виллидж и перебралась в маленькую квартирку в доме без лифта, рядом с Хадсон-стрит. Эмили приехала к ней из Барнарда на уик-энд.

В данную минуту Пуки делала на ланч бутерброды с сардинами.

— А кроме того… — Она сняла с консервной банки жирную маслянистую крышку и облизала пальцы. — А кроме того, ты можешь представить меня бабушкой?

Эмили хотела ответить, что ее и матерью-то трудно представить, но сдержалась. Эти уик-энды для нее были настоящим испытанием. Завтра им предстояло совершить первое совместное паломничество в имение Уилсонов, в Сент-Чарльз, Лонг-Айленд.

— Сколько, говоришь, туда добираться?

— Сколько миль, не помню, а езды на поезде часа два. Приятное путешествие, если взять с собой что-нибудь почитать.

Эмили захватила с собой английский учебник, но только она его раскрыла, как появился контролер. Он прокомпостировал их билеты со словами «Пересадка вимайке».

— Что он сказал? — шепотом спросила Эмили.

— Чтобы попасть на поезд в Сент-Чарльз, надо сделать пересадку на станции Ямайка, — объяснила Пуки. — Это много времени не займет.

Еще как заняло! Они простояли полчаса на платформе, на жутком сквозняке, пока наконец не загромыхал прибывающий состав — и это было только начало! Интересно, все поезда на Лонг-Айленд были такими же шумными, грязными и давно не ремонтировавшимися или только те, что следовали до Сент-Чарльза?

— Такси здесь, конечно, нет из-за войны, — сказала Пуки, когда они наконец вышли на маленькой станции, — но здесь пешком недалеко. Ты только глянь, какие деревья! А этот воздух!

На главной улочке Сент-Чарльза они прошли мимо винного магазина, скобяной лавки и неопрятного вида заведения, предлагавшего «КРОВЬ И ПИЯВОК», после чего свернули на проселочную дорогу, и выходные туфли-лодочки Эмили тут же стали увязать в грязи.

— Еще далеко? — спросила она.

— Пройдем вот это поле, потом лесок, и мы на месте. Боже, какая красота!

Долго ли, коротко ли, показалось имение. Эмили готова была признать: да, красиво, хотя и запущенно. Подъездная дорожка, утонувшая среди деревьев и живых изгородей, в какой-то момент раздвоилась.

— Большой дом там, отсюда он почти не виден, туда мы наведаемся позже, — сказала Пуки. — А Сарин коттедж в эту сторону.

На лужайку перед бунгало из белой дранки им навстречу вышла Сара.

— Привет, — сказала она. — Добро пожаловать в Дом на Пуховой опушке.

Она произнесла это как отрепетированную реплику, и ее наряд тоже был хорошо продуман: яркая новенькая размахайка, возможно специально по этому поводу купленная. Выглядела она чудесно.

Ланч, который она приготовила, мог посоперничать с худшими трапезами Пуки. Другой проблемой был то и дело увядающий разговор. Сара желала услышать «всё» про Барнард, но когда Эмили начала рассказывать, она тут же увидела остекленевший взгляд и скучающую улыбку.

— Как чудесно, что мы снова собрались втроем, как в старые добрые времена, — заметила Пуки.

Но ничего чудесного на самом деле в этом не было: они сидели в скудно обставленной гостиной, с натянутыми улыбками, не зная, что сказать. Пуки все время дымила, пепел падал на ковер. На одной стене висели цветные фото истребителей, собранных на заводе «Магнум», на второй — обрамленная фотография Сары и Тони с памятного пасхального парада.

Джеффри Уилсон пригласил их на коктейли в большой дом, и Пуки, боясь опоздать, поглядывала на настенные часы.

— Вы идите, — сказала Сара. — Если Тони придет как положено, мы к вам присоединимся, но может и припоздниться. В последнее время он частенько работает сверхурочно.

В общем, они пошли без нее. Большой дом, тоже из белой дранки, вытянутый и несуразный, где в два, где в три этажа, венчали фронтоны, упиравшиеся в кроны деревьев. Уже на пороге в нос ударял запах плесени. Он шел от написанных маслом картин в коричневатых тонах, что висели в прихожей, и от скрипящих половиц, от ковров и стен, от мрачной мебели в гостиной, похожей на длинный темный пенал.

— Дом старый и слишком большой, чтобы управляться здесь без слуг, но мы стараемся, — говорил Джеффри Уилсон, наливая Пуки виски. — Эмили, вам тоже скотч или вы, как Эдна, предпочтете шерри?

— Шерри, пожалуйста.

— А главная проблема — это отопление, — продолжал он. — Дело в том, что мой отец строил это как летний дом, без нормального отопления. Один из жильцов поставил нефтяную топку, что отчасти помогло, но подозреваю, что большинство комнат нам придется на зиму закрыть. Ваше здоровье!

— А по-моему, очаровательный дом, — возразила Пуки, усаживаясь поудобнее, чтобы в полной мере насладиться атмосферой. — Не хочу слышать никакой критики. Эмми, посмотри на эти прелестные старые портреты. Предки Джеффри. С каждой вещью в этой комнате связана какая-нибудь история.