Игра в «Мурку»

— Ладно, — соглашается Баронесса.

А Теодора огорчает новое подозрение. Неужели — его сокурсница? Эту фотографию видел он у нее закладкой в «Игре в бисер» Германа Гессе. Нет, нет, она была вместе с ним в партии трех дней и ночей. Раз в деле нет ничего о партии — значит, не она. Где же еще я успел пристроить свой лик? Впрочем, если не Баронесса (жена) и не «Игра в бисер» (духовная общность и плохо скрываемая симпатия тех лет), то не так уж это и важно.

Теодор еще раз глянул на фотографию и вздохнул. Хорошая фотография, не фотография, а сексуальный таран. Старший лейтенант Громочастный на его студенческую фотографию посмотрел быстро и безучастно.

— Да, старовата. Говоришь, хорошо работает? Не посылайте к нему нашего фотографа. Скажите там, в конторе его, — пусть повесят на Доску Почета, копию — нам.

Дальше была еще одна знакомая Теодору фотография.

Пара невинных анекдотов, по поводу которых капитан Громочастный только скроил пренебрежительную гримасу в ответ на вопрос лейтенанта Пронина: «В работу?»

— Людям нужна отдушина, нечего по пустякам устраивать балаган. Начнет нервничать, меньше внимания уделять работе или, того хуже, закусит удила. Зачем? Как продвигается оборонный проект?

— Похоже, сдадут в срок.

— Ну, и все. Закрыли вопрос.

Ага, а вот и одно из его стихотворений тех лет. Оно написано под влиянием «Осени патриарха» Маркеса. Эта книга тогда понравилась ему едва ли не больше «Ста лет одиночества». Стихотворение называлось «Давайте слушать ее смех».

Стихотворение Теодору на сей раз не понравилось. Ему показалось, что в нем слишком много пафоса. Перехлеста. Отстраненности. Равнодушия чужестранца. Праведности стороннего наблюдателя. Перечесть «Осень патриарха»? Не стоит. Книга вибрировала в предперестроечной атмосфере. Не обернется ли для него теперь ее тогдашняя острота далекой латиноамериканской странностью, переходящей в нелепость. Не вызовет ли она в нем, теперешнем, ту скучливую реакцию, которую видел он столько раз на лицах жителей Еврейского Государства, когда еще свеженьким репатриантом увлекался рассказом о противостоянии личности и тоталитарной системы? Власть, диктатор? Но кто же станет слушать этого диктатора или выполнять его приказы? — было написано недоумение на лицах. И смущенный Теодор умолкал.

Громочастный посмотрел на это стихотворение равнодушно, пришпилил к делу на всякий случай.

Еще через пару лет:

— Теодор снова ищет другую работу. Скучает, — доложил старший лейтенант Пронин.

— Что он сейчас делает? — спросил майор Громочастный.

— Гражданский проект. Что-то с нефтью.

— А куда пытается попасть?

— На завод номер 2.

— Оборонное предприятие, пусть примут.

— Не заподозрит чего? Годами никуда не брали, и вдруг — пожалуйста.

— Ты прав, Володя, молодец! Отец его жены работает на заводе номер 1?

— Да.

— На ответственной должности?

— Да, насколько это возможно для «теодоров», даже, пожалуй, чуть больше, чем возможно.

— Что у них там в товарах широкого потребления?

— Кухни, железные баки для дач.

— А у главного на заводе номер 2 кухня дома хорошая?

— Плохая.

— А бак на даче есть?

— Нет.

— Ну и хватит с него бака на даче. И проследи, чтобы за бак заплатил из своего кармана. Казна у государства не резиновая.

— О`кей.

— Что еще за «о`кей»? Пронин Джуниор-Старший, понимаешь!

— Исправлюсь, товарищ майор.

— Ладно, ладно, пошутил. Джуниор-Старший! Хм…

Еще одна знакомая фотография с Доски Почета. И вот –

1990 год.

— Товарищ подполковник, Петр Иосифович! Теодор собрался в Еврейское Государство. Сионист теперь, про Америку слышать не хочет. Через друзей выясняет, отпустят ли его.

— Да что ты заладил, Иосифович, Иосифович? — сказал недовольно подполковник Громочастный. — Годами из-за этого отчества не знавшие меня люди интересовались, не из «теодоров» ли я. Теперь подозревают, что это в честь Хозяина. А отец мой с Украины, и звали его Осип. Когда я родился, Хозяин еще был в силе, Степана Бандеру еще не забыли, и отец, на всякий случай, записал меня Иосифовичем.

— Может, поменять вам отчество? Сейчас можно, сейчас все можно, — сказал Пронин. — Вот, например, я знал одного «теодора», он был Иосиф, а стал Илья. Будете Петр Ильич.

— Ну, Володя, ты даешь. В нынешние-то времена ты меня хочешь «Ильичом» сделать? Да еще с грязным намеком.

— Каким намеком? — удивился Пронин.

— Да был один… нетрадиционной ориентации, музыку писал, — отмахнулся Громочастный. — А не заняться ли нам бизнесом, Володя? Нефтью, например. Что скажешь, Владимир Джуниор-Старший?

— Здорово! Но нефть пока «теодоры» обсели. — Капитан Пронин сделал ударение на слове «пока» и печально покачал головой.

— Ну, это и в самом деле «пока». С Петра Великого еще волокли в Россию чужеродцев, немцев например, для начального толчка. Где они теперь — немцы? Ну и «теодоры» туда же пойдут. Пусть начнут, пусть поставят граб… — запнулся полковник, — …дело на широкую ногу, а там посмотрим. Что же касается нефти: вообще-то, Володя, есть только два верных способа добыть большие деньги — грабеж и оптовая торговля, причем грабеж — выгоднее. Я вот недавно для себя прояснил, что Индия жемчужиной в короне Британской империи была не столько из-за торговли, сколько благодаря правильно поставленной системе налогов. — Петр Иосифович, как человек образованный и любознательный, всегда старался поглядывать на англичан и их предприятия, а в новые времена и подавно. — Вот в нефтяном бизнесе, пожалуй, оба эти способа вместе сошлись. И голову выбором ломать не надо.

— А что же с Теодором? — напомнил капитан Пронин.

— А на кой он нам теперь? Пускай едет. Видишь, все валится.

— Он же с ракетами знаком, морского базирования?

— Да кому это сейчас интересно? Хоть морского, хоть воздушного. А тормознем его на пару лет, глядишь, он тоже до нашей нефти раньше нас руки дотянет. Смышленый ведь и расторопный, сам знаешь. Пускай едет!