ЛИМОН

Покой в душе и едва заметные признаки осени не могли удержать его в комнате в компании книг и собственных мыслей. Ему хотелось видеть перед глазами травы, насекомых, облака, окрестные пейзажи, благодаря чему оживало то, что было спрятано на сердце. Такаси казалось, что лишь в этом есть смысл.

«Неподалеку от нашего дома руины замка — мне кажется, это место как нельзя лучше подходит для прогулок Такаси», — написала старшая сестра в письме к матери. На следующий вечер после его приезда вместе с сестрой, её мужем и дочкой, они вчетвером забрались на руины замка. Чтобы уничтожить стаи цикад, появившихся во время засухи, на рисовых полях жгли костры. Это должно было продлиться не больше двух-трех дней, поэтому они и поспешили сюда, чтобы полюбоваться необычным зрелищем. Равнина от края до края была морем огней. Вдалеке они мерцали словно звёзды. Горное ущелье было залито потоками света; местами казалось, что там берёт начало бурная река. На глаза Такаси навернулись слёзы при виде этой невероятной картины. В тот безветренный вечер на развалины замка пришло множество горожан в поисках прохлады и красочных зрелищ. В темноте блестели озорные глаза густо набелённых местных девушек.

Небо сейчас такое ясное, что даже навевает печаль. А под ним череда крытых черепицей домов.

Белое, как мел, здание начальной школы. Банк, напоминающий амбар. Крыша храма. Отовсюду из просветов между домов вылезает зелень, словно бумажная стружка, уложенная между европейскими пирожными в коробочке. Листва басё [27] свисает над задним двориком одного дома. Виднеется пышная зелень кипариса. Кроны сосен подстрижены и напоминают слои ваты. Потемневшие листья на нижних ветвях и молодая листва передают приятные глазу оттенки зелёного цвета.

Вдалеке красное здание почты.

Виднеется крыша, на которой белой краской написано «Детские коляски» и ещё что-то.

Между черепичных крыш на маленькие доски натянута ткань, отливающая красным светом в лучах солнца.

Когда наступает вечер, компании деревенских парней проезжают на велосипедах по главной улице городка, освещенной фонарями, и заворачивают к веселому кварталу. Даже молодые лавочники, одетые в такой час по-домашнему, ведут себя непринуждённо, совершенно не так, как днем, и подтрунивают над густо набеленными женщинами. Весь городок зажат в тисках черепичных крыш, а там, где развевается множество флажков, видимо, раскинулся цирковой шатёр.

Вблизи видна гостиница: все западные окна на первом, втором и третьем этажах плотно закрыты ставнями, спасающими от закатного солнца. Откуда-то донесся стук топора, сначала прозвучал тихо, а вслед за тем высоко в небе отозвался звонким эхом — «тук, тук».

Без устали стрекочут певчие цикады. «Словно бы склоняют слова, меняя в них окончания», — пришло ему на ум. Он стал прислушиваться к стрекоту, найдя это занятие увлекательным. Сначала одна из них стрекочет «тюку-тюку-тюку», а затем несколько раз повторяет «о-си, тюку-тюку», получается то «тюку-тюку-о-си», то «о-си, тюку-тюку», наконец слышится «сутто коти-ё, сутто коти-ё» и мелодия завершается звонким «дзи-и-и». Вдруг откуда-то другая цикада начинает выводить «тюку-тюку». А третья уже допевает «сутто коти-ё» и звонко переходит к «дзи-и-и». И так они поют на три, четыре, пять, а то и шесть голосов.

Как-то раз на развалинах замка, под деревом сакуры возле синтоистского святилища, прямо перед собой, на расстоянии вытянутой руки Такаси увидел поющую цикаду. На хрупком туловище — два тонких, словно мыльный пузырь, крылышка. Он с удивлением подумал, как такое маленькое насекомое берёт такие высокие ноты. Наверное, звук рождается лишь оттого, что эта часть где-то здесь между хвостом и брюшком то сжимается, то надувается. Она покрыта чешуйками, состоит из нескольких сегментов и работает точно, как мотор. — Сейчас он вновь вспомнил, как выглядела цикада. Брюшко недовольно ходит. То сжимается, то надувается, вот-вот лопнет. — Он подумал, что нет живого существа более бесполезного, чем цикада.

Время от времени здесь останавливаются прохожие, чтобы, как и тот старик, окунуться в вечернюю прохладу и полюбоваться пейзажем, а затем идти дальше.

Такаси часто замечал, что те же люди, что спали днем в тени беседок и смотрели на море, к вечеру опять пришли сюда и дружески болтают с молодыми няньками.

Повсюду резвятся дети с сачками для ловли цикад. Время от времени один из них вдруг остановится, посмотрит сначала внутрь садка для насекомых, затем на сачок и опять бежит вприпрыжку. Никаких слов, но почему-то наблюдать за ними увлекательно, словно смотришь спектакль.

Неподалеку девочки ловят кузнечиков, приговаривая: «Нэги-сан, рис шелушит, в траве шуршит». На местном диалекте «Нэги-сан» означает синтоистский «священник». Кузнечик своими короткими усиками на длинной добродушной мордочке действительно напоминает священника. Девочки держат кузнечиков за задние лапки, а они быстро перебирают передними, словно бы шелушат рис. Такаси показалось, что вид кузнечиков выражает абсолютную беспечность.

Из травы, где бегают девочки, взлетают вверх целые стайки кузнечиков, которые, оттолкнувшись задними лапками, несут на своих крыльях солнечный свет.

На глаза попадаются трубы, из которых струится дымок, обработанные поля. Расстилается пейзаж, словно сошедший с полотна Рембрандта.

Тёмная рощица. Крестьянские дома. Дорога. В зелёном рисовом поле — светло-коричневая кирпичная труба.

От морского побережья тянется небольшая железная дорога. Ветер, дующий с моря, несёт в сторону суши паровозный дым.

Приглядевшись повнимательнее, он увидел, что это не дым, а маленький как игрушка паровоз, формой своей напоминающий застывшую полосу дыма.

Солнце быстро садится. Краски начинают меняться на глазах.

Вдали видна бухта, которая, омывая морской берег, мысом врезается в сушу.

Каждый раз, забираясь на развалины замка, Такаси смотрел на бухту.

То тут, то там разрослись большие прибрежные рощи. В тени деревьев спрятались крыши домишек. Такое ощущение, что в бухте на якоре должен стоять корабль.

Вот и всё, что видно отсюда. Куда ни посмотри, нет ничего, что могло бы особенно приковать взгляд. Но почему-то эта картина трогала душу.

Что-то здесь есть. Действительно, во всём этом что-то есть. А попробуешь описать это ощущение словами — получается фальшиво.

Можно попробовать назвать это ощущение слабой беспричинной надеждой. Если бы кто-нибудь назвал это так, возможно, он бы с ним согласился. Однако все равно осталось бы «что-то еще».

Здесь живут люди особого рода, течёт жизнь, оторванная от всего остального мира, — думал он.

Однако на волшебную сказку картина тоже не очень похожа.

Он попытался вспомнить, видел ли он в европейской живописи пейзажи, которые бы напоминали ему эти места. Припомнил одну работу Джона Констебля. [28] Опять не то.

И всё-таки, что же? Без сомнения, панорамная картина обладает особенной красотой. А как хорош вид на бухту! Именно здесь все дышит изяществом линий, — думал он.

В такие дни небо по-осеннему ясное, синее, море отливает тёмно-синим, более тёплым, чем синева неба. Когда в небе появляется белое облако, море искрится белыми отблесками. Сегодня кучевые облака на горизонте цвета кожуры грейпфрута, и этот цвет до самого берега отражается в море. Как всегда, ему казалось, что на дне безмятежной бухты таится какая-то загадка.

Наблюдая за этой картиной, ему порой хотелось тоскливо завыть у самого подножия замка, словно дикому зверю. Было так странно, что даже перехватывало дыхание.

Бывает, что во сне оказываешься в удивительном месте, и тебе кажется, что ты здесь уже когда-то был. — У него было похожее ощущение, когда на него нахлынули непонятные воспоминания.

«Именно в тот день, именно в то время»,

«Именно в тот день, именно в то время».