Окружение

Нет, говорит она про себя. Берет с окна каменный кругляш, взвешивает его на руке и, хотя считает, что заклинание давно утратило силу, что она теперь не та, все же произносит покорно, словно отбывая повинность: миллион лет тому назад. Ничего, конечно, не почувствовав, она кладет камень на место, задергивает шторы, вздрагивает от высокого, режущего слух звука. Мария, погружаясь в сон, ловит этот неприятный звук краем сознания и успевает подумать: он вообще ложиться не собирается? — ночь уже. И засыпает. Крафт спит на боку, поджав колени и примостив руки между бедер, в позе эмбриона. Тревожится Марион, ей хочется и не хочется неизвестно чего; и негде ей притулиться в мире, который вдруг так преобразился. У смотрителя кончилось пиво; он стоит и всматривается в гостиную; она тонет в полумраке, напоминая о праздниках и семейных торжествах и о том, как ему было страшно вчера, пока он искал Марию, отчего его жажда мести уступает место грусти и усталости. Пойду расскажу Марии об этом, решает он, но она не отвечает, когда он окликает ее и спрашивает, не спит ли она? Он опять зовет: Мария! — громче, теряя терпение. Она ворочается, но не отвечает. Черт тебя подери, рычит он, хватает подушку с одеялом и возвращается в гостиную, тащится к дивану и сидит в обнимку с мягким тюком, уставившись на дверь. Она не закрыта, но что происходит внутри — не видно. Пусть попробует не прийти, накручивает он себя. Марион лежит, вслушиваясь в темноту; она слышит, как скачет сердце, кажется ей. Зря я не заперла дверь. Мария открыла глаза, одна мысль крутится у нее в голове: с меня довольно, с меня довольно. Будь у него хоть какие-то основания, знай он хотя бы… Мардон не желает раздеваться, даже ботинки он не снимет. Он накидывает на себя одеяло и отворачивается к стене. Не надо мне было брать одеяло, надо было просто уйти, тогда бы она заволновалась, вполне мог обойтись покрывалом. Он ложится на спину и смотрит на своих и ее родителей в черных овальных рамках. Мать посылает ему взгляд с высоты. Она всегда приглядывает за ним, а остальные трое смотрят на что-то непонятное, вроде пальмы — когда они с Марией женились, в ателье у фотографа стояла пальма. Через пару дней они получили фотографии, и Мария расстроилась до слез: правда, я не такая, скажи, да? — плакала она. Он поворачивает голову, чтобы прояснить этот вопрос, но жидкий свет из кухни не освещает висящую над комодом квадратную свадебную фотографию. Она забыла все, что я для нее сделал. Я ответил тогда: конечно, не такая; на фотографии тебя не узнать. Старался утешить ее. А теперь она валяется в спальне и ей наплевать, что у меня на душе, только б я не перебежал ей дорогу, я или Марион, и внезапно его поражает удивительная мысль — он ведь не рассказал Марии, что Марион легла под Крафта, и он пытается вспомнить, из-за чего он не захотел или не смог ей рассказать, он знает — у него была веская причина, но сколько он ни тужится вспомнить, ничего не выходит и, обессилев, он засыпает.

Они просыпаются с мыслью о дне грядущем. Когда Мария входит в гостиную, Мардон уже на ногах (одеяло валяется на полу), он успел выпить кофе, и давно — кофейник уже холодный. Марион не хочет вставать. Проснувшись, Крафт помнит две вещи: что он не знает, который час, и что нужно сплавать в магазин на большую землю. У него портится настроение, и он решает еще поваляться. В щелку на стыке занавесок пробивается луч света. На его часах половина девятого. Смотритель видит, что Мария выходит из туалета. А Крафт торчит на солнце перед хижиной. Потом в туалете уединяется Марион. Крафта тяготит мысль, что придется одалживать лодку у него. Марию гнетет, что Мардон скоро вернется. Марион скрывается в Восточной бухте. Крафт направляется к дому; углядев его в окно, Мария выходит на приступок. Он останавливается поодаль; секунду они смотрят друг на друга, нет, дольше, но не долго; Марии кажется, что первой опустила глаза она, Крафту — что он. Потом он говорит, что ему нужно кое-что купить, может ли он взять лодку? Купить? — переспрашивает она. В воскресенье? Он совершенно сбит с толку, как если б поезд не остановился на той станции, где он собирался выйти. Но как он ни растерян, а понимает: она решит, что это снова предлог, ладно; он берет себя в руки и, когда она спрашивает, что именно ему нужно, отвечает: ничего особенного, я спокойно потерплю до завтра, я почему-то считал, что сегодня суббота. А потом добавляет невпопад: у меня часы встали. Скажи, если что-нибудь понадобится, говорит она. Спасибо. Они смотрят друг на друга. Мария не знает, что и думать. Смотритель видит, как Крафт идет от дома к хижине, и теряет контроль над собой, насколько это вообще возможно, когда нет свидетелей, он думает: я его убью. Но как поступить сейчас? Он не сводит с хижины глаз. И кое-что придумывает. Лишь бы она не заметила, что я притащил бинокль. Она слышит, как входит он. На нем светлая свободная ветровка. Они не разговаривают. И он уходит на пристань. Она смотрит ему вслед, пока лодка не исчезает за Голым утесом. Чуть погодя она видит Альберта Крафта метрах в ста от хижины, он направляется в глубь острова. Она выскакивает на крыльцо, но он не оборачивается. Смотритель ставит лодку на прикол с северной стороны Голого утеса, запихивает в карман три бутылки пива и выбирается на берег. Крафт сверху смотрит на Марион, она лежит на песке на животе. Он выбирает место, чтоб она не видела его, и садится лицом к морю. Смотритель держит в прицеле бинокля дом и хижину, он потягивает пиво и делается нетерпелив. Что произошло за то время, что он выпустил остров из виду? Спустилась ли она к нему в хижину? Или он поднялся к ней? Крафт не сомневается, что смотритель, который не может не шпионить за ним с маяка, думает, что он подглядывает за Марион. Да пусть думает, что ему заблагорассудится. Дома надо будет первым делом купить бинокль. Он вдруг вспоминает, как он забыл, что мальчишкой провел одно лето в городе у тетки. У нее было маленькое златошвейное ателье в центре, и там он удирал в подвал и из темноты разглядывал брюки и юбки тех, кто шел мимо. Смотритель прыгает в лодку и врубает мотор. Мария видит, что возвращается лодка, это кстати, она хоть не будет без толку метаться между окном в кухне и спальней. Крафт поднимается и смотрит на Марион, она лежит в прежней позе. Он подходит к расселине — если она меня не заметит, не стану спускаться. Она не замечает его. Он спускается к ней. Смотритель откладывает бинокль, он и без него видит, что смотреть нечего. Марион не может понять, почему сейчас она стесняется его, а два дня назад такого не было, хотя ей известно только, что с тех пор их отношения стали более доверительными. Два дня назад ее переполняло счастье. Крафт усаживается подле нее. Мария включает радио, передают мессу. Смотритель идет домой, сперва быстро, потом сбавляет ход. Он чувствует, что выпил. Марион лежит и слушает разглагольствования Крафта, как он думал, что сегодня суббота; она едва в силах дотерпеть до конца очередного периода, потому что беспокойство и нетерпение, мучившие ее в последние дни, зашкаливают, и она говорит чуть не плача: хочу уехать отсюда! Смотритель проходит мимо Марии, заглядывает в спальню, возвращается на кухню, встает в дверях пристройки и смотрит на Марию. Неизвестно почему она пугается. Он стоит и смотрит на нее. Надо мне заговорить с ним, думает она, но ничего не идет в голову. Она встает и переходит в гостиную, как будто там надежнее, как будто здесь ее защитит голос преста. Он идет следом, встает в дверях гостиной и продолжает смотреть на нее. Прест возносит молитвы. Он чувствует эрекцию, сердится, засовывает руку в карман, еще не хватало, чтоб она увидела. Что ты так на меня смотришь, спрашивает она. Он делает шаг в ее сторону. Она пугается еще больше. Ты не тронешь меня! — кричит она. Их разделяет стол. Он делает шаг направо, она налево. Внезапно она разворачивается, бежит в комнату Марион, проворачивает ключ в замке, кидается к окну, слышит, как он с проклятьями дергает дверь. Она прыгает в окно, это невысоко, падает, встает и устремляется в глубь острова, в Восточную бухту. Она слышит, как Мардон пыхтит за спиной, но как ни оглянется — его нет. Она выдыхается, тормозит, падает на вереск и постепенно успокаивается. Смотритель спускается к хижине, дверь приоткрыта, Крафта нет. Кровать не застелена. На табуретке у изголовья лежат шариковая ручка и обрывок бумаги. Смотритель читает: «Мальчик лет двенадцати. Фонарик. Темнота. Ему не страшно. Включает — пугается. Тонкая полынья света перемещается вдоль стены по полу. Будто темнота преследует свет. Страх. Боится того, чего не видит. То, что лишено привычного окружения, пугает». Марион спускается к воде, заходит в нее, плывет. Зачем он приехал сюда, зачем обнажил мое одиночество? Смотритель поднимается на маяк, ищет бинокль, вспоминает, что оставил его в лодке, видит Марию — она лежит на вереске на полпути между маяком и Восточной бухтой. Марион плывет назад, приближаясь к Крафту, который ждет ее на берегу. Она стягивает шапочку и говорит, клацая зубами, что вода холодная, она не смотрит ему в глаза. Мария так и лежит, зачарованная матово-синим небом; она никого не боится. Потом она чистит на кухне картошку. Марион медленно идет домой, одна. Смотритель спускается в Восточную бухту и обнаруживает там сидящего на камне Крафта. Что-нибудь случилось? — спрашивает Мария. Ничего, отвечает Марион. Смотритель останавливается в двух шагах от Крафта — руки в карманах. А почему заперта дверь ко мне? — спрашивает Марион. Смотритель говорит, не обращаясь к нему и не глядя в его сторону. Ничего глупее этого я сроду не слыхивал, отвечает Крафт, но хоть бы это все было правдой — что такого, это остров, а не тюрьма. Марион сидит на приступке и смотрит на материк. Зачем я это ляпнула! Но он же не может не понять, он непременно обязан понять. Мать подходит и встает рядом. Тебе не холодно в тени? — она гладит ее по волосам, может, я могу чем-нибудь помочь? Она садится и обнимает дочку за плечи. Марион не сдерживается, плачет. Вот и хорошо, поплачь, говорит Мария и вдруг замечает, не чувствуя ни неловкости, ни досады, что тоже заливается слезами. Они сидят рядышком и ревут. Это клевета, говорит Крафт. Клевета? Да я видел вас своими собственными глазами, на северной стрелке, я был в пятидесяти метрах! Крафт молчит. Крафт, да? — спрашивает Мария, и Марион кивает. Я не стыжусь того, что сделал, говорит Крафт. Смотритель выплевывает ему в лицо: мне насрать, хватает у тебя ума стыдиться или нет, но если завтра утром ты отсюда не уберешься, знай — у меня достанет ума чиркнуть пару слов твоей жене, рассказать, чем ты тут занимаешься. Он разворачивается и уходит. Онемевший Крафт плетется следом. Смотритель слышит шаги, но не оборачивается, лезет вверх по узкой расселине, шаги отстают. Где-то на середине острова он смачно бьет кулаком по левой ладони и улыбается, не разжимая губ, а за обедом Мария все-таки не может понять, как у него хватает наглости жрать тут как ни в чем не бывало? И Мардон снова чувствует, что раз они его не понимают, то он может помыкать ими, может решать все за себя и за них, раз он непостижим их умишком. Ему хочется сказать или сделать что-нибудь, чтобы озадачить их еще пуще, но его хватает только на то, чтобы обслюнить палец и провести им по кромке стакана, извлекая высокий тонкий звук, который кажется Марии неприятным. Марион со стуком кладет нож и вилку, кричит: ты вообще ни о ком не думаешь, кроме себя?! — и вскакивает. Этого он не ожидал. И он не понимает, с чего это она, поэтому он стучит кулаком по столу. Потом выскакивает из дому, шваркнув дверью, в слепом ожесточении бежит на маяк, по дороге вспоминает, что бинокль в лодке, возвращается. Нет в мире справедливости. Крафт видит, как он устремляется на маяк. Потом он видит Хелен, в кровати, с мокрым платком на лбу. Неужели меня можно запугать такой угрозой? Но почему бедная Хелен должна страдать из-за… Окружили, мерзавцы. Боже правый! Почему я должен ограждать ее от переживаний, когда она всю жизнь, ни разу не спросясь, выплескивает свои эмоции на меня? Он заходит в хижину. На столе лежит письмо, тут тебе и кому, и куда. По большому счету разве Марион лучше Хелен? Да и дорога ли мне Марион? Он разрывает заклеенный конверт надвое. И что значит любить? Нуждаться? Он вытаскивает из хижины стул, садится так, чтобы видеть и дом, и маяк. Откуда за ним наблюдает смотритель. Марион лежит на спине в сени деревьев. Она уже добежала до полянки, посреди которой сереет покосившийся амбар, перелезла через каменную ограду и теперь идет к нему по высокой сочной траве.