Тюрьма

В камере для «шмона» стоял огромный стол с двумя шмонающими, и двухсотлитровая железная бочка со стригачём, потому что назвать этого идиота парикмахером, язык не поворачивается.

На столе шмонали «кешеры», а над бочкой стригли головы у тех, у кого были волосы. Мы шли на тюрьму по первому разу, и поэтому были обросшие, поэтому нас сначала подводили к бочке со стригачём. А стригач этот, балванил всех тупой, ручной машинкой, после которой на голове оставались полосы и клочки волос, и зек после стрижки, походил на чучело. Это уже потом в постоянной камере нам удалось привести голову в порядок, там для этого была возможность.

Пока одни нас балванили, другие в это время «шмонали» "кешеры", проводили они эту процедуру со знанием дела, быстро и качественно, так качественно, что почти ни чего из продуктов не оставалось. По тюремным правилам многое запрещалось проносить. Не буду перечислять все продукты, скажу только, что самыми ходовыми продуктами, которые зеки без проблем везли с собой из КПЗ, или просили приносить с «дачкой», это — маргарин, хлеб, сало и сахар, остальное, или запрещалось вообще, или разрешалось в ограниченном количестве. Из курева, разрешали — табак, махорку, или сигареты без фильтра, а сигареты с фильтром и папиросы — запрещалось, или разрешалось, но с оборванными фильтрами или мундштуками.

Строго запрещались стеклянные, колющие, и режущие предметы. Легче перечислить, то, что разрешалось, потому как запрещалось почти всё. А из предметов обихода, разрешали лишь пластмассовую кружку, деревянную ложку, можно и алюминиевую, но долго она не продержится, потому что зеки сразу у такой ложки отламывали ручки, а из ручек делали станки для бритья, или ножи для резки продуктов, а вместо ручки, к ложке привязывали палочки от чилижного веника. Зубную пасту запрещали, разрешалось только зубной порошок, хотя мыло можно любое, но пользовались в основном хозяйственным, или антившивником, в аптеках иногда продавали такое мыло, оно на какое-то время спасало от вещевых вшей, но мыло это, было в дефиците, и не только в тюрьме, но и на воле. В общем, если пораскинуть, то разрешалось иметь зекам в тюрьме, совсем не много, а если выразится точнее — почти ничего, везде одни запреты, и как поётся у Высоцкого "можно только неба кусок, можно только сны".

Считалось, что у заключённого нет права голоса, а это значит, что он не человек, и не важно, что тебя ещё не осудили, раз ты здесь, значит ты ни кто. Зека могут унизить по любому поводу, могут избить, посадить ни за что в карцер, лишить его «дачки», "свиданки", и много чего ещё, всего не перечислить. «Ментовский» беспредел бывает разный, иногда доходило до того, что зеки вскрывали себе вены, чтоб остановить этот беспредел. А смертельный исход на тюрьме, это всё-таки, какое никакое, а ЧП, могут начаться проверки и разборки, а тюремные «менты», тоже не хотят всякого рода недоразумений на свою задницу. Сдержать этот «ментовский» беспредел иногда можно, правда, цена за это очень высокая.

На «шмоне» я узнал одного из шмонающих, он был мой сосед через дом, его осудили года три назад за «бакланку» и дали пять лет. Он меня тоже узнал, мы перекинулись приветствием, он спросил, в чём меня обвиняют, я ему ответил, после чего, он закинул в мой «кешер», всё, что там до этого было, и ни чего не отмёл. После «шмона», нас привели в карантин(временная камера).

Это была большая камера с двухъярусными нарами по обеим сторонам, рассчитана на большое количество заключённых. По середине камеры, между нар находился вмурованный в бетонный пол, массивный "общак"(стол для еды) с двумя лавками по обе стороны. Справа в углу располагался "пятак"(туалет) и умывальник с «парашей» для мусора.

Сюда собирали зеков после этапов со всей области, а этапы шли каждую неделю, и по этому зеки в карантине долго не задерживались, неделю или две, а потом на раскидку в подследственные камеры, в которых зеки сидели до суда, или «осуждёнки» (камеры для осужденных), в которых заключённые ждали отправки на зону. Местных подследственных, следователи допрашивали внутри тюрьмы, в специальных камерах. Иногородних этапом возили «домой» в КПЗ, то есть, на место, где совершил преступление.

За время нашего пребывания в тюрьме, то есть за год, нас возили раз 5–6 на допросы, и каждый раз — конвой, авто-зак, вагон-зак, шмоны, отстойник, карантин и уже потом в свою камеру. Хоть было это и проблематично, но в родное КПЗ всё же мы попасть хотели, там всё-таки дом рядом, «родичи» "дачек" натаскают, отожрёшься хоть домашней «хавкой» после тюремной «баланды». На «свиданке» родных увидишь, новости местные узнаешь, хоть какое-то разнообразие. Бывало, что и водочки перепадёт, там всё же свои «менты», и с некоторыми из них можно договорится, они, конечно рискуют, но ведь не даром, пузырь водки за четвертак принести соглашаются, в то время пузырь стоил 5р. 30 коп.

Как только нас запихали в карантин, мы заметили, что в жизнь в нём кипит полным ходом, кто-то «тусовался» по проходу от «общака» до дверей, кто-то "коней гонял"(тюремная почта), кто-то шахматы играл или шашки, кто-то кому-то что-то жевал по фене, размахивая веером из пальцев. Но увидев нас, все сначала притихли на несколько секунд, а потом стали раздаваться выкрики:

— О-о, этап привели! — Откуда этап-то!?

Те, кто не первый раз на тюрьму идёт, сразу зашли и расположились как дома. А мы втроём стояли и думали, куда бы нам припасть? Но долго нам думать не дали, сразу нашлись земляки и подтянули нас к себе, многие уже были наслышаны про наши подвиги, ни у кого ни будь, а у самого судьи народного тачку увели.

Мы начали обживаться, нас по началу попросили расположиться у окна, как новоприбывших, что бы по очереди "гонять коней". А делается это так:

Берут хворостины из чилижного веника и делают «удочку», связывая эти хворостины нитками. Нитки получали, распуская безразмерные носки, после чего скручивали эти нитки в два или четыре раза и получалась прочная капроновая нить. Привязывали эту нитку за конец «удочки» и просовывали её между решкой и жалюзами(на решётки с наружи ставили жалюзи чтобы свет в камеру попадал, но из камеры не было ничего видно наружу) до решки соседней камеры, а те ловили «удочку» и отвязывали нитку оставляя её себе, а «удочку» затаскивали и разбирали она больше не нужна. К нитке между камерами привязывали ещё одну нитку такой же длины и получался «конь». Привязываешь ксиву или маляву(записка или ответ) к нитке, и кричишь соседям:

— Коня держите!

И дергаешь пару раз за нитку, значит «конь» готов, те тянут за нитку и забирают ксиву или маляву, от них послания идут таким же макаром. Такими вот «конями» опутана вся тюрьма, и почта эта работает круглые сутки. «Конями» передают не только ксивы или малявы, но и сигареты или сахар, в общем, то, что имеет не большие габариты и может пролезть между жалюзами и решкой.

Бывает, что «дубаки» ходят вокруг тюрьмы и обрывают коней специальными гарпунами, таких «дубаков» называют — «конокрадами».

Но сразу делается удочка и «коней» восстанавливают тут же, поэтому почта по долгу не простаивает, а если камера долго не восстанавливает связь, то на неё начинает отвязываться вся тюрьма. Бывает, что ходят деловые ксивы или малявы, из-за которых могут быть впоследствии крупные разборки.

«Конокрады», саму систему тюремной почты разрушить, конечно не могут, но эти «козлы», создают некоторые кайфоломки зэкам.

Если в «хате», зеки что ни будь творили, ну например, запаривали «чифир», или играли в карты, или ещё что, то ставили кого ни будь на «волчёк». В основном, на «волчке» стояли «шныри», они своей спиной, как бы невзначай загораживали «волчек». "Шныри" стоя на «волчке», зарабатывали себе курёху, или из «хавки» чего ни будь. «Шнырь» он конечно «шнырь», но зеки над «шнырям» беспределом не занимались, и если кто просил «шныря» носки постирать, или ещё какую работу сделать, то давал шнырю за это, или сигареты, или «хавку» какую ни будь, ну в общем, у «шныря» на выполняемую работу, должен быть интерес. «Шнырь» имел право отказаться, если не хотел этого делать. Единственное, от чего «шнырь» не мог отказаться, так это от метлы, уборка в хате, это его святая обязанность.