Собрание сочинений в шести томах. Том 2

— Одно из звеньев нашего несовершенства, дорогой мой министр, заключается, между прочим, и в том, что нам, борцам против нацизма, приходится прибегать не к словам, а к динамиту. Это чертовски неприятно, но такова уж природа борьбы.

— Не мир, но меч, — ответил Келлер сейчас же. — Не сомневайтесь, я следую за моим Спасителем и в этом.

И он просто и ласково посмотрел на Курта сразу потеплевшими близорукими глазами.

Всё, что происходило в этой комнате, страшно волновало магистра философских наук. Он давно уже слышал о руководителе Сопротивления, но никогда не думал, что ему придётся увидеть его вот так. Собственно говоря, он, Келлер, нарушил все правила и инструкции и конспирации. Запись начальника одним из пунктов обязывала его немедленно прийти на место явки, и только. Но ему показалось, что начальник и сам хочет его увидеть. Глупая старуха так возмущалась, так совала ему в лицо эту запись, что, увидев гриф руководителя группы и приказ явиться, он решил выйти на всякий случай в вестибюль. Ведь если начальник не захочет с ним встретиться, он всегда может уйти до его прихода. Но начальник не ушёл, а подождал его и поднялся с ним в кабинет, чтобы дать ему нужные разъяснения. Полно! Для того ли, чтобы дать разъяснения? Келлеру вдруг пришло в голову, что руководитель просто хочет его прощупать — ведь они все безбожники.

— Бич и меч в руках Спасителя для меня так же святы, как терновый венец на его голове, — сказал Келлер, — и с этой стороны ни у меня, ни у церкви расхождений с вами нет. Как верный католик, я сейчас солдат Сопротивления — и только. Пришли враги, и я говорю им слова Евангелия: «Не мир вам, но меч!»

— Так, так, — Курт посмотрел на него, встал и прошёлся по комнате. Не мир, но меч, в этом вы правы. Но меч-то этот во имя мира, а не во имя войны. Во имя этого мы и работаем вместе и верим друг другу. — Он говорил негромко и страстно, его смуглое обветренное лицо даже слегка порозовело. А вот они подняли меч во имя войны, поэтому их перебьют, как бешеных псов. Вот именно для этого мне и нужна ваша жизнь, за которую я, кстати, отвечаю собственной головой. Поэтому сидите смирно и будьте спокойны.

Он полез в сумку и вынул оттуда толстый четырёхугольный пакет, завёрнутый в пергамент и накрепко перевязанный бечёвкой.

— А теперь вот что: это — итог всей жизни одного старого профессора, вещь нам очень нужная, — сказал он, взвешивая его на ладони. — Передаю её вам. Надёжнее квартиры у нас не имеется. Могу ли я надеяться, что всё будет благополучно?

— Разумеется, — ответил Келлер. — Надеюсь, вы не подумали, что я...

— Ну, ну! — улыбнулся Курт и положил ему руку на плечо. — Что же вы думаете, я совсем без глаз, не вижу, с кем имею дело? Берите вот и прячьте. Стойте! Куда вы это положете? Положите это в папку со своими Венерами, в них никто не будет копаться! Ну, до свидания!

Он приоткрыл дверь, снова её быстро захлопнул и сказал:

— И вот ещё что: эту ведьму обязательно смените. Уж очень она у вас любопытная, а за порядком не смотрит. А во всех углах сор. У Леды лебедь серый, как ворона. Недаром у вас и пароль такой: я посмотрел — и верно, лев-то без глаза.

...И второй разговор был у Курта по поводу музея, его хозяина и всего с ним связанного. В тот же день в зоопарке, куда он пошёл гулять под вечер, в тёмной аллее к нему подошёл вдруг молодой, красивый эсэсовец со стеком в руках. До этого он сидел на скамейке около обезьянника и улыбался девушкам. Но когда Курт поравнялся с ним, он вдруг лениво потянулся, встал и пошёл рядом.

— Музей вполне надёжен, — сказал Курт, не поворачивая к нему головы. Не валяйте дурака и не порите горячку попусту.

Эсэсовец вынул портсигар.

— Хозяин трусоват, — сказал он неопределённо.

— Хозяин не трусоват, — ответил Курт резко, — далеко даже не трусоват, а просто неясно понимает, что нам от него надо. С людьми такого рода, как Келлер, нужно разговаривать, а не просто давать им задания. Если он неясно понял, что ему поручено, то мне с него спрашивать нечего. Так что явка остаётся прежней. А что нового у вас, Фридрих?

Собеседник не спеша открыл портсигар, нащупал папиросу, помял её конец и взял в зубы.

— Они собираются предпринять карательную экспедицию. Мы предупредили через бургомистра всех жителей деревни Монтивер.

Несколько шагов они прошли молча.

— А с той арестованной как? — спросил Курт.

Фридрих вздохнул и слегка развёл руками.

— Вы же знаете, как трудно стало нам работать после расстрела Дофинэ. Но записку я ей передал. — Он помолчал. — И можете быть уверены, — сказал он с горечью, — она выдержит всё. Я был на её допросе.

— Я в этом и не сомневался, — сухо отрезал Курт. — Итак, до свидания. Не запаздывайте с сообщениями. — И он пошёл.

Но Фридрих вдруг воскликнул скорбно вслед ему:

— Каких людей мы теряем попусту, начальник!

— Да? Вы думаете — попусту? — вскинул голову Курт, и в голосе его пробилось настоящее бешенство. — По-вашему, мы только и делаем, что теряем? А людей, которых мы приобретаем каждый день, каждый час, тех вы не видите? Ну да, ведь Келлер трус и обыватель, по-вашему? А я вот говорил с ним и думал: случись что — этот мирный профессор археологии будет отстреливаться из музейного пистолета до последней щепотки пороха, а захватят его живым старик вспомнит какого-нибудь героя древности и откусит себе язык. Это вы хоть сейчас поняли или нет?

— Простите, — сказал Фридрих, — но я ведь говорил не об этом.

— А надо говорить только об этом. Только об этом и ни о чём больше. Курт остановился. — Ладно, здесь расстанемся. Завтра я уезжаю. Все дальнейшие распоряжения получите через паноптикум.

На другой день, в полдень, Курт выехал на мотоцикле из города. Стекло и горшки были тщательно упакованы и отосланы с грузовой машиной. Курт ехал медленно, потому что ему хотелось посмотреть окрестности.

Асфальтированное шоссе шло голыми холмами. В одном месте его пересекало железнодорожное полотно, и Курта здесь минут десять не пропускала охрана. В другом месте его остановили на виадуке. Здесь вообще был затор: стояли грузовики, легковые машины, мотоциклы — и, наверное, давно уже стояли, потому что несколько шофёров поодаль от машин расположилось на траве. Они играли в карты. На виадуке стояло несколько военных в форме железнодорожной охраны и два эсэсовца с автоматами. Они никаких документов не требовали, но и пропускать не пропускали.

Курт слез с мотоцикла и пошёл вперёд.

Эсэсовец, здоровый, широкоплечий, молодой, посмотрел на него и равнодушно крикнул:

— А ну, в сторону!

Курт мигом стащил шляпу.

— Я смотрю, вы мою машину пропустили, а меня — нет, — сказал он, ласково улыбаясь. — А мне ведь её принимать надо.

— Отойди, нельзя! — крикнул военный и повернулся к нему спиной.

Но он всё не отходил, стоял, улыбался, мял в руках шляпу и повторял:

— Два ящика бемского стекла. Ведь их распаковать нужно. Если неумеючи, так и перебить недолго.

— Ох, и будет же тебе сейчас бемское стекло! — сказал один из шофёров, приглядевшись к нему. — Куда ты лезешь? Сказано — нельзя, значит, надо ждать.

— Да ждать-то я не могу, у меня там хозяйство.

Эсэсовец вдруг повернулся, шагнул к нему и схватил его за лацкан пиджака.

— Иди сюда, — сказал он негромко. — Ты откуда? Губерт, посмотри-ка его!

Маленький кривоногий человечек с жгучими чёрными глазами и маленькими острыми зубами подхватил его и потащил за плечо в сторожку, что стояла по ту сторону виадука. Около неё теснилось ещё несколько легковых машин, все, однако, не слишком дорогих марок. Громко переговариваясь, стояли военные. Эсэсовец стукнул в дверь, и оттуда вышел человек.

— Вот, — сказал маленький кривоногий. — Кто такой? Зачем? Откуда он? Ему говорят, а он не слушает.

— Из Монтивер? — спросил военный.

— Чего это? — не понял Курт. — Я от самого Курцера, вот вам все документы.

Курт полез в сапог и вытащил красную книжечку с вытисненной золотой надписью: «Проезд на мотоцикле всюду». Военный внимательно поглядел на неё и спросил: