Меловой крест

— Успокойся! Я же говорила, тебя нельзя оставлять надолго одного. Скажи, может, ты попал в дурную компанию?

— Я сам себе дурная компания! Я тут недавно подумал, какое мне дело до всех этих нравственных ценностей, о которых слышу столько, сколько живу? Пройдет совсем немного времени, — каких-нибудь пять или двадцать пять лет, — и я исчезну. Превращусь в пыль. В Ничто! Меня не будет! А коли так, что мне до всего остального? До этого мира, который меня не принял, до людей, которым на меня наплевать? И которые забудут меня тотчас, как только я перестану дышать? Мы будем квиты, если я причиню им зло… Что ты так на меня смотришь? Тебе страшно? Уже не передумала ли ты предлагать мне сожительство?

— Пока нет.

— Погоди, я еще не все сказал! Хотя я сейчас ничего так не боюсь, как смерти, мне, наверно, будет не страшно умирать. Сказать почему? Я уже мертв. Я мертв настолько, насколько может быть мертвым человек, лишенный интереса к чему бы то ни было. Я человек, лишенный желаний! И единственное чувство, которое еще как-то может меня взволновать, это любопытство. Только это удерживает меня от намыленной веревки или чего-то там еще… Мне чуть-чуть любопытно знать, удастся ли мне кое-что в скором времени сделать… И это все. А теперь ты, наверно, хочешь знать, почему я стал таким? Открыть тебе секрет? Сейчас я тебе во всем признаюсь. Итак, слушай. Счастлив тот, у кого есть мечта и вера, что эта мечта сбудется. Я же ни во что не верю! Знала бы ты, как это ужасно потерять веру, когда тебе сорок! Я спрашивал себя, почему мне не везет, может, я не успел вскочить в последний вагон уходящего поезда? Спрашивал, спрашивал, пока не понял, что поезда, моего поезда, не было вообще. Вернее, он был, но промчался мимо. Он, оказывается, и не должен был останавливаться на моей станции. Словом, Господь обделил меня талантом, он дал мне маленький, убогонький талантишко, забыв предупредить, чтобы я обращался с ним осторожно. Некоторые люди принижают свои способности, другие склонны, без должных на то оснований, непомерно возносить себя и свои возможности. Я из числа последних… Я сожрал самого себя!.. Я одинок! Я устал ждать! Я жду всю жизнь! Господь наградил меня умеренным талантом, я же возомнил себя гением. Мы, русские, не можем иначе. Как же, нам мало поджаренного кусочка окорока, нам подавай весь окорок, да что окорок, подавай нам всего теленка! Русский, если ему что-то взбредет в башку, не может удовлетворяться частью, ему нужно всё! Всё, всё, всё — до конца, до предела! Или — ничего! Если русский вдруг и сразу не стал Наполеоном — все, пиши пропало! Ему недостаточно быть полковником! Мало ему! Генералом хочу быть, и все тут! А если не получается стать генералом, все летит к черту. Поэтому у нас так много несостоявшихся гениев, которые находят утешение в водке и кончают свой жизненный путь в сточной канаве. У нас в России сточные канавы издревле забиты спившимися гениями. И я готов пополнить ряды этих счастливчиков!

Я молол всю эту сумасшедшую бредятину, которую непроизвольно исторгал из себя и в то же время холодно наблюдал за собой как бы со стороны. Наблюдал и непредвзято, насколько это возможно, когда речь идет о тебе самом, оценивал этого самого себя и приходил к выводу, что представляю собой нежизнеспособную помесь — если проводить параллели с классикой — Печорина с Обломовым, только, естественно, в современном ее варианте.

— Тебе надо подлечиться, — это все, что я услышал от Дины. — А для этого тебе надо переехать ко мне. Я буду поить тебя…

— Знаю — змеиным ядом. Это, насколько мне известно, излюбленный напиток всех женщин без исключения…

— Хочешь, я выйду за тебя замуж? Третий раз предлагаю. Произведу на свет маленького Бахметьева. Будешь его нянчить…

— А что будешь делать ты?

— Я буду нянчить тебя. Нет, правда, женись на мне!

— Оригинально! Ты хочешь выскочить замуж — я-то здесь причем? И потом, плодить детей, таких же несчастных, как их родители… Надо определиться с приоритетами…

— С чем, с чем?..

— С приоритетами… Надо сначала разобраться, зачем живет человек… Ради чего?.. Если ради продолжения жизни, ради воспроизводства, то я не согласен. Вот — комар… Нечистая пара этих мерзких тварей за год может наплодить миллионы потомков. И что? Какой напрашивается вывод? Просто будет больше комаров…

— От того, как мы проживем наши жизни, зависит, как будут жить потом наши души…

— Непонятно… Нести ответственность за то, что будет после моей смерти? Зачем мне это, когда я не знаю, что со мной будет через мгновение, через час, через год… Дина, девочка моя, — я прижался щекой к ее плечу, — я не знаю, что мне делать… Я пытался много работать. Я работал сутками… Я много раз ездил за город, на этюды… Я исходил сотни переулков, я сделал сотни набросков… И что? Я возвращался домой, не помня ничего! Иногда мне казалось, что лучше бы мне было вовсе не возвращаться… Раньше со мной такого никогда не бывало… Работа отнимает у меня последние силы. Я устал отдавать… Надо что-то оставить себе про запас, но, кажется, я поздно спохватился… Я выпил, сожрал, высосал себя! Я обессилел, от меня остался один скелет… Творчество должно быть синонимом наслаждения. А для меня работа стала наркотиком. Я без нее не могу, и я ее ненавижу… И мои картины никому не нужны. Хотя мне временами кажется, что некоторые мои работы написаны почти гениально. Но это бывает редко. Чаще я ненавижу себя и свои картины… У меня есть одна картина… там женщина и мальчик… дождь. Я покажу тебе, может, тебе понравится…

— Я в этом уверена, но тебе надо отдохнуть…

— Я выпал из времени, я его не чувствую, как раньше, когда во мне жило святое понимание того, что я частица общего, огромного… Когда-то я понимал, что являюсь звеном в бесконечной людской цепи, и как хорошо мне становилось, когда я чувствовал это… Это ведь как бессмертие. А я боюсь смерти… Раньше не боялся. Я был уверен, что я особенный, и именно меня смерть обойдет стороной. Я даже в детстве примерно знал, как это случится. Со временем ученые что-нибудь придумают, думал я, откроют какое-нибудь волшебное снадобье, вроде эликсира бессмертия. Я понимал, что мне страшно повезло, что я родился в двадцатом столетии, а не в средние века, когда такое было невозможно… Или прилетят инопланетяне, а они-то уж точно знают, как сделать меня бессмертным… А то, что они выберут меня, я не сомневался. А с некоторых пор я стал жить в ожидании смерти… Я вдруг понял, что и меня ждет обычный конец. Меня, Сержа Бахметьева!.. Меня, уникального, неповторимого! Родившегося в единственном экземпляре! Я не могу понять, как люди могут спокойно жить, зная, что их всех ждет один и тот же конец? Я, например, не могу… Ведь над каждым из нас, вдумайся в это, витает топор палача… Я перестал ощущать себя звеном в цепи себе подобных… Это страшно…

— Бедный, мой бедный… Ты болен. Я тебя вылечу… я вижу твои безумные, несчастные глаза… Если бы я знала, я давно бы вернулась! Я думала, ты давно меня позабыл и развлекаешься с друзьями и… другими девицами. Ты изменял мне?

— Конечно… Но это не измены… Это другое… Это бегство от тебя…

— Наверно…

Все фальшиво… И разговор наш фальшивый. Всё ушло…

Глава 21

— Я бы хотела посмотреть твои последние картины, — сказала Дина.