Большие чемпионы

Есть мифы другого рода — тактические. Самый главный из них — «миф о джебе». Разумеется, прямой удар с передней руки, с помощью которого боксер удерживает дистанцию, примери-

вается к цели на лице соперника и делает еще многое другое, являясь одной из основ бокса, но именно «одной из», и не более того. Создателем этого мифа, сам того не желая, стал Мохаммед Али. Он много лет говорил об огромной роли этого удара в любом бою и наглядно демонстрировал то, что говорил.

Видимо, тренеры молодого Биггса, свято верили в этот миф, а в итоге вся техника Тайрелла сводилась к очень ловкому пры-ганию задним ходом по рингу, с периодическими уходами в стороны и безостановочным левым джебом. Очень хорошо помню, сколько неприятностей доставил этот действительно доведенный в его исполнении почти до совершенства удар Абаджяну, но, когда Валерий все-таки сквозь него прорывался, выяснялось, что больше ничего Биггс не умеет, и ему приходилось очень туго. Перейдя в профессионалы, Тайрелл не изменил своей манере ведения боя и так и остался чистым джебистом.

Мохаммед Али был гением, и поэтому он сам не всегда точно знал, что и как он делает, так как действовал на уровне инстинкта. Его джеб был бесподобен, но еще более бесподобен был его правый кросс. Можно сколько угодно говорить, что бил он слабее и Фрезера, и Формена, и многих других, но он бил точнее и своевременнее, что узнал в их второй, да и первой встрече Санни Листон. Али умел достаточно сильно бить справа на отходе и даже умудрялся посылать соперников на пол в такой ситуации, которая вообще в голове не укладывается. Одним левым джебом он никогда бы не смог удержать того же Листона на нужной ему дистанции.

А у Биггса правой руки в боксерском смысле практически «не было». То, что он собирался побить Майка Тайсона в буквальном смысле «одной левой», кажется чистейшим безумием, но он в это верил, и, как ни странно, в это верили многие другие. Перед боем Биггс в каждом интервью уничижительно отзывался о Тайсоне и снова и снова рассказывал, как с помощью своего потрясающего джеба он разделает Тайсона под орех. 16 октября 1987 года на ринге в Атлантик-Сити такой серьезный шутник, как Майк Тайсон, заставил его с лихвой расплатиться за все, что он наговорил.

В первом раунде Биггс, явно пугая себя с Мохаммедом Али, попытался воспроизвести первый раунд его боя с Санни Листоном, и до некоторой степени это ему удалось, но никаких сомнений в конечном исходе матча не было. Биггс выпендривался как Али, но его передвижения по рингу, пусть и очень

быстрые, были хаотичны, и, в отличие от Мохаммеда, всегда; знавшего, что и зачем он делает, Тайрелл просто тратил силы. К тому же бросалось в глаза, что правой рукой он практически вообще ничего не делает.

Тайсон стал догонять его уже в первом раунде, а потом делал это все чаще и чаще. Выяснилось, что правой рукой Биггс не умеет не только бить, но даже толком защищаться, в результате он частенько пропускал страшный левый хук Тайсона, правда пока за счет постоянных передвижений не очень плотно.

В третьем раунде Тайсон много раз доставал Биггса и слева, и справа, и сериями, и казалось, что тот дозрел до нокаута, но Майк не спешил. Развязка наступила только в седьмом раунде. Сначала Тайсон левым хуком отправил Биггса в нокдаун. Тайрелл встал и продолжил бой, хотя ему и без всяких ударов нелегко было держать равновесие. Тайсон провел серию, закончившуюся левым хуком, и мучения Биггса закончились.

После боя Майк подтвердил, что действительно понял, что может легко нокаутировать Биггса уже в третьем раунде, но решил «продержать» его на ринге еще несколько раундов, для того чтобы заставить полностью заплатить за все, что он говорил перед боем. Нельзя сказать, чтобы Тайсон был совсем не прав, Биггс действительно переступил в своих предматчевых заявлениях определенную грань, но здесь было важно не столько то, что Тайсон говорил, сколько как он это делал. Раньше поверженный противник переставал для него существовать. Теперь, разделавшись с ним, Майк все еще его ненавидел и словно сожалел, что не может продолжать избивать и унижать его вечно.

Тень Каса Д'Амато окончательно покинула его. Он вновь стал собой прежним.

Не стоит думать, что этот процесс был одномоментным. Его явным началом стал тот момент за год с небольшим до боя с Биггсом, когда он затопал ногами после победы над злосчастным Марвисом Фрезером, негодуя, что противник оказался слишком слабосильным и свалился раньше, чем он успел выплеснуть на него всю свою злобу.

Его браунзвиллское естество снова дало себя знать, когда Тайсон между делом как-то изрек фразу, которую затем журналисты и он сам повторяли такое множество раз, что просто невозможно сейчас установить, когда она прозвучала впервые. Майк сказал, что мечтает так точно ударить соперника в кончик носа, чтобы кость ушла в мозг. Поначалу он говорил об этом с таким же безразличием, с каким мясник обучает молодого помощника забивать скотину, не доставляя ей лишних мучений. Но со временем он стал повторять эту фразу с непонятной яростью, словно жалея, что не может проткнуть мозги его же собственной костью человеку, с которым разговаривает. В нем появилась какая-то маниакальная злоба, о которой рассказывали те, кто знал его в ранней молодости, и которая была почти полностью скрыта от миллионов зрителей его боев в первые годы. Камиль Юалд оказалась права: Д'Амато действительно не успел научить его очень многому и от еще большего не смог его отучить. Да и возможно ли это было? Возможно, прав был Тедди Атлас, считавший, что Кас потворствует своему приемному сыну и это не доведет Майка до добра.

Однако популярность Тайсона по мере проявления его людоедского начала только росла. Более того, лишь теперь он окончательно вышел за рамки собственно бокса и стал подлинным героем всея Америки.

Политкорректность стала одной из главных реалий общественной жизни Америки в 70-е годы, когда более чем через сто лет после Гражданской войны, покончившей с рабством, было наконец покончено и с сегрегацией в южных штатах страны. В России политкорректность была много раз осмеяна. При этом ее самые крайние, действительно нелепые проявления, о которых речь пойдет позже, выдавались за все ее содержание.

На самом деле, сущность политкорректности составляют несколько совершенно разумных постулатов. Первый и главный из них гласит: ты можешь не любить негров, евреев, индусов, латиноамериканцев, гомосексуалистов, лесбиянок или просто женщин в брючных костюмах сколько тебе угодно, но это не дает тебе права оскорблять и унижать кого бы то ни было из них. Все остальные правила политкорректности являются производными от этого главного. Например, ты можешь сколько хочешь ненавидеть, скажем, китайцев, но это не дает тебе права не брать на работу китайца, если он действительно лучший специалист. И тем более ты не имеешь права его уволить только потому, что он китаец. При этом тебя никто не обязывает общаться с китайцами во внерабочее время. Это уже твоя частная жизнь, которая никого не касается.

Политкорректность быстро завоевывала Америку, хотя по сути своей она не слишком хорошо сочетается с ее национальным характером, целеустремленным, напористым и довольно бесцеремонным. Идеалом здесь всегда был как раз человек, который живет по своим правилам и заставляет окружающих уважать их, а политкорректность требовала обратного.

К середине 80-х политкорректность, уже достаточно укрепившаяся в своих правах, доросла до подросткового возраста, то есть как раз до того, чтобы поднять бунт против самой себя. В этой обстановке героями стали те, кто противостоял политкорректности, жил по собственным законам и не считался с чужим мнением, короче говоря, делал то, на что у других не хватало пороху — был самим собой, любимым.

Однако бунт против политкорректности, в сущности, был бунтом в стакане воды. Не русским, бессмысленным и беспощадным бунтом, а чисто американским, то есть очень законопослушным и не потрясающим основ той самой поликорректности, против которой он был поднят.