Жизнь способ употребления

Последнего посыльного частично заслоняет выходящая из дома женщина лет пятидесяти: она одета в плащ с поясом, к которому пристегнута сумочка, кошель зеленой кожи, затягивающийся черным кожаным шнурком; ее голова покрыта платком из набивного хлопка с рисунком, напоминающим мобильные объекты Кальдера. У нее на руках — серая кошка, а между указательным и средним пальцами левой руки — почтовая открытка, на которой изображен Лудэн, тот самый городок на западе, где некую Мари Бенар обвинили в том, что она отравила всю свою семью.

Эта дама живет не в этом, а в соседнем доме. Ее кошка, которая отзывается на ласковую кличку Леди Пикколо, часами пропадает на этой черной лестнице, возможно, мечтая встретить здесь какого-нибудь кота. Эта мечта, увы, несбыточна, так как все обитающие в доме коты — Пип мадам Моро, Пальчик Маркизо и Покер Дайс Жильбера Берже — кастрированы.

Глава LXIV

В котельной, 2

Маленький проход с развешанными по стенам счетчиками, манометрами и трубами разного диаметра, смежный с помещением, где находится котельная: прямо на бетонном полу разложен план, вычерченный на кальке, который, сидя на корточках, рассматривает какой-то рабочий в кожаных перчатках и куртке. Похоже, он не в духе; наверное понял, что, если соблюдать все условия договора по эксплуатации, то в этом году на очистку котельной потребуется значительно больше времени, чем он рассчитывал, а значит, и заработанных денег окажется соответственно меньше.

Именно в этом закутке во время войны Оливье Грасьоле установил свой радиоприемник и «спиртовую машинку», на которой тиражировал ежедневные информационные сводки. Тогда этот подвал принадлежал Франсуа. Оливье понимал, что ему придется провести здесь долгие часы, и соответственно его оборудовал, тщательно законопатив все щели старыми половиками, тряпьем и брусками пробкового дерева, которые ему дал Гаспар Винклер. Он освещал помещение свечкой, спасался от холода, кутаясь в кроликовую шубу Марты и шерстяной шлем с помпоном, а для пропитания спустил из квартиры Элен Броден продуктовый брезентовый короб, где мог в течение нескольких дней хранить бутылку воды, немного колбасы, козьего сыра, который дед умудрился переслать ему из Олерона, и несколько сидровых яблок, сморщенных и кисловатых на вкус, — единственные фрукты, которые можно было раздобыть в то время без особых проблем.

Он устраивался в старом кресле Людовик XV с овальной спинкой, у которого не было подлокотников и осталось лишь две с половиной ножки, так что ему приходилось устанавливать целую систему подпорок. Рисунок на поблекшей фиолетовой обивке представлял что-то наподобие Рождества: Святая Дева, держащая на коленях новорожденного с непомерно большой головой, а также заменяющие одновременно дарителей и волхвов — за неимением осла или быка, — епископ с двумя прислужниками, все это на фоне неожиданно скалистого пейзажа, переходящего в хорошо защищенный порт с мраморными дворцами и розоватыми крышами, утопающими в легкой дымке.

Дабы занять долгие часы ожидания, во время которых радио оставалось безмолвным, он читал найденный в ящике толстый роман. В книге не хватало целых страниц, и он пытался связать воедино имевшиеся в его распоряжении эпизоды. Кроме прочих персонажей в них рассказывалось о свирепом китайце, смелой девушке с карими глазами, высоком спокойном парне, на чьих кулаках белели костяшки, когда его злили всерьез, и некоем Дэвисе, который выдавал себя за приезжего из Натала, что в Южной Африке, хотя никогда в жизни там не был.

А еще он копался в барахле, которым были забиты дырявые плетеные сундуки. Он нашел там растрепанную записную книжку, датируемую тысяча девятьсот двадцать шестым годом и заполненную устаревшими номерами телефонов; корсет, выцветшую акварель с людьми, катающимися на коньках по Неве, книжечки классиков издательства Ашет, навевающие мучительные воспоминания о каких-то крылатых фразах:

или:

или знаменитое:

и прочих тирадах из «Митридата» и «Британика», которые следовало учить наизусть и отвечать без запинки, ничего в них не понимая. А еще он нашел старые игрушки, с которыми, вероятно, играл Франсуа: механический волчок и крашеный оловянный негритенок с маленькой замочной скважиной на боку; у него не было, — если можно так выразиться, — никакой толщины, поскольку он представлял собой два кое-как скрепленных профиля, а его тачка была искорежена и сломана.

Радиоприемник Оливье прятал в другую игрушку: ящик с некогда пронумерованными отверстиями на чуть покатой верхней крышке, — к тому времени отчетливо просматривался лишь номер «03» — в которые нужно было забросить металлическую шайбу; игра называлась «бочка» или «лягушка», потому что самое трудное для попадания отверстие располагалось на месте широко открытого рта нарисованной лягушки. Что касается спиртового дупликатора, — подобными портативными моделями пользовались для печатания ресторанных меню, — то его Оливье прятал на дне сундука. После ареста Поля Хебера немцы, которых привел начальник противопожарной дружины Берлу, устроили в подвалах дома обыск, но в подвал Оливье едва заглянули: он был самым пыльным, самым захламленным и наименее вероятным местом, где мог бы прятаться террорист.

Во время Освобождения Парижа Оливье хотел сражаться на баррикадах, но такой возможности ему не представилось. В первые часы столичного восстания пулемет, который он прятал под кроватью, установили на крыше какого-то дома у площади Клиши и доверили бригаде опытных стрелков. А Оливье приказали оставаться в подвале, чтобы получать инструкции, приходившие из Лондона и других мест. Он просидел там более тридцати шести часов подряд, без сна и еды, утоляя жажду лишь гнусным эрзацем абрикосового сока, и все это время исписывал блокнот за блокнотом загадочными сообщениями типа «дом священника не потерял своего очарования, а сад — своей роскоши», «архидиакон мастерски овладел искусством игры в японский бильярд» или «все хорошо, прекрасная маркиза», за которыми каждые пять минут прибывали гонцы в касках. Когда вечером следующего дня он наконец-то выбрался наружу, большой колокол собора Парижской Богоматери и все остальные колокола уже громко трезвонили, отмечая вступление союзных войск.

ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ

Глава LXV

Моро, 3

В начале пятидесятых годов в квартире, купленной позднее мадам Моро, жила загадочная американка, которую за красоту, белизну волос и окружавшую ее таинственность прозвали «Лорелеей». Она представлялась как Джой Слоубёрн и жила одна в этих огромных хоромах под безмолвной охраной шофера-телохранителя, отзывавшегося на имя Карлос, маленького коренастого филиппинца, неизменно одетого в безупречно белые костюмы. Иногда его встречали в магазинах деликатесов, где он покупал засахаренные фрукты, шоколад и прочие сласти. Ее же на улице не видели никогда. Их ставни были всегда закрыты, она не получала корреспонденции, а дверь открывалась лишь для доставщиков уже готовых обедов и ужинов или цветочников, которые каждое утро приносили охапки лилий, аронников и тубероз.

Джой Слоубёрн выходила лишь с наступлением ночи и уезжала в длинном черном «Понтиаке», которым управлял Карлос. Жильцы дома видели, как она проходила, ослепительная, в почти оголяющем спину вечернем платье из белого фая с длинным шлейфом, с норковой пелериной, перекинутой через руку, большим веером из черных перьев и копной волос несравненной белизны, искусно заплетенных и увенчанных алмазной диадемой; ее удлиненное в совершенный овал лицо с узкими, почти жестокими глазами и почти бескровными губами (хотя в то время красная помада была очень модной) завораживало соседей, которые вряд ли смогли бы сказать, привлекало их это очарование или отпугивало.