Наследство Карны

Еще она прочитала о грехе, который был пострашней, чем убийство. И это было распутство. За распутство людей побивали каменьями. Теперь, правда, так не делают. Но никто, кроме Олаисена, не может быть отцом Ханниных детей.

Он обвинил папу в том, о чем нельзя было даже говорить. Поэтому Карна не любила Олаисена, хотя он всегда был добр и приветлив, когда они с бабушкой приходили на верфь.

Карна быстро поняла, что не всегда приятно общаться с теми, кто любит искать чужие грехи. Во всяком случае, с глазу на глаз. А вот на молитвенных собраниях все молились и кричали, перебивая друг друга. Это было некрасиво, но весело.

Дома, в которых Карна побывала вместе с Биргит, считались самыми бедными, но они были вымыты и выскоблены добела. В некоторых висели красивые картинки, изображающие, как Иисус останавливает шторм. Иисус был очень похож на Олаисена. Карне это не нравилось.

И ни в одном доме не было книг, если не считать катехизиса, сборника псалмов и Библии. Не было там и пианино.

Люди часто рассказывали о том, что делалось на верфи или у них за окнами.

Карна поверила даже, что, кроме грехов Стеллы Пьянчужки, жившей в настоящей нищете, было важно, по-видимому, охотиться за грехами и других несчастных. Так что волей-неволей людям приходилось встречаться, чтобы вместе молиться, петь и падать ниц.

А вот на островах и в глубине фьорда люди были совсем другие. Карне случалось ездить туда с папой, и она знала, что там молятся и поют псалмы, только когда кто-то серьезно болен.

О грехах там не говорили. Там людей больше интересовало, о чем пишет газета и что решило правление местной управы. Кто приехал в Страндстедет и сколько пожаров случилось по вине поджигателей. И еще, конечно, там всегда говорили о рыбе.

Казалось, будто люди, жившие в маленьких селениях, состоявших из одной или двух усадеб, еще ничего не слышали о грехе. Бог не очень заботил их. Они говорили о нем, как об одном из своих детей. Так же говорила о Боге и Стине.

Карна считала, что грехи занимают только жителей Страндстедета.

Другая особенность Страндстедета заключалась в том, что здесь всех одинаково интересовали деньги. Большие и малые деньги тянулись за всеми делами, как хвост за мышью.

Бабушка тоже иногда говорила о деньгах. Но она не называла цифр. Она называла деньги «капиталом» или «прибылью». И никогда не говорила о них за столом.

Особенности Страндстедета Карна объясняла тем, что дома здесь стоят слишком близко друг к другу. Хотя места кругом достаточно. Каждый мог бы иметь изрядный кусок земли, отделяющий его от соседей. Или пусть даже не очень большой. Но дома почти касались друг друга.

Когда люди живут так тесно, они все знают друг о друге и им не о чем говорить, кроме как о грехе и деньгах.

После переезда в Страндстедет Карна мучительно тосковала по Рейнснесу. В первое лето, поддавая ногой камни, она порвала две пары туфель. В конце концов папа сказал, что ей придется ходить босиком.

Тогда она сняла туфли и несколько часов ходила босиком по каменистому берегу. Папе пришлось наложить ей повязки. Он бранился и чертыхался. Больше чертыхался.

— Я уйду домой, в Рейнснес, — сказала она ему.

— Ты не дойдешь. Это далеко.

— Зачем ты привез нас сюда? Я злюсь на тебя за это!

— Ты не злишься, ты просто горюешь.

— Как это?

Папа задумался и провел рукой по лицу, словно снял налипшую паутину.

— Когда я был такой же, как ты, я тоже горевал, когда мне что-то было непонятно.

Карна с ним согласилась.

Папа посадил ее на колени, покачал, подул в шейку.

— Наверное, все самое важное в жизни начинается с горя или кончается им. Радуйся, что к тебе оно пришло в начале — погорюешь и забудешь о нем. — Он подул ей и на пальцы ног.

Потом Карна часто вспоминала его лицо, когда он нагнулся к ее ногам и серьезно взглянул на нее.

Она даже подумала тогда: а такой ли он на самом деле?

Глава 5

За доктором пришла Сара. Маленького Конрада уже третий день лихорадит, он не узнает ни Ханну, ни ее.

У доктора только что поужинали. Вениамин пошел в свой кабинет, чтобы взять все необходимое. Потом надел пальто и вышел.

Летящий снег мигом побелил их. Кругом высились сугробы. Если бы не ряды домов, было бы трудно понять, где проходит дорога.

Несмотря на хромоту, Сара шла быстро, однако на подъеме она отстала. Вскоре она снова догнала Вениамина.

— Почему вы не послали за мной раньше?

— Ханна не хотела.

— Почему?

— Из-за Олаисена.

— Он возражал против того, чтобы доктор осмотрел больного ребенка?

— Не знаю. — Она задыхалась.

Они поднимались на холм по заснеженной дороге, ветер дул им в спину.

— Расскажи, что с мальчиком.

— Он тяжело дышит. Его лихорадит. И он кашляет, как старик.

— Когда это началось?

— Три дня назад, ему становится все хуже.

Вениамин пошел быстрее, но она не отставала.

— Как поживает новый председатель? — вдруг спросил он.

Сара ответила не сразу:

— По-всякому, то лучше, то хуже.

— Что значит хуже? — сквозь зубы спросил он.

— Лютует, как черт.

— Из-за чего?

— Последний раз из-за того, что Дина снова отправила Педера в Трондхейм и оплатила его учение. Он там учится ремонтировать паровые машины. И без разрешения Олаисена.

— Разве Олаисен не выкинул своего брата из дома?

— Он называет это иначе.

— И как же?

— Он говорит, что Педер должен научиться сам заботиться о себе.

Дине не стоило вмешиваться в жизнь этой семьи, подумал Вениамин. Теперь из-за этого страдают Ханна и дети.

— Он дома?

— Нет, на Лофотенах.

— Когда он вернется?

— Завтра утром.

— Почему вы сразу не позвали меня?

— Ханна боялась, что он тут же вернется.

Вениамин остановился и повернулся к Саре:

— Такое бывало?

— Да! — крикнула она, задохнувшись от ветра, и заковыляла дальше.

Ханна ходила по гостиной с задыхающимся Конрадом на руках. Ему было два года.

Она не подняла головы, когда Вениамин с Сарой вошли в гостиную.

— Добрый вечер, — сказал Вениамин.

Ее губы беззвучно шевельнулись.

— Где мне взять теплой воды, чтобы согреть руки?

— Иди сюда! — Сара провела его на кухню.

Когда он вернулся один, Ханна с ребенком отпрянула в угол.

Вениамин сделал вид, что не заметил этого, забрал у нее из рук мальчика, положил его на обеденный стол и стал осматривать. Маленькая грудка тяжело поднималась и опускалась. Дыхание было учащенное. Ноздри раздулись, кожа была горячая и влажная. Температуру можно было и не мерить. Тельце мальчика дрожало. Вениамин прослушал легкие, постучал по груди. Звук не оставлял надежды.

— У него воспаление легких, — сказал Вениамин, пытаясь поймать взгляд Ханны.

Она отвела глаза.

— Где его постель? Надо положить повыше подушку, ему будет легче дышать.

Ханна кивнула и пошла по лестнице на второй этаж. В комнате, кроме детской кроватки, стояла одна кровать. В печке гудел огонь.

— Надо искупать его в тепловатой воде, чтобы немного охладить. И дать ему разбавленного сока. Понятно?

Она ушла, у мальчика начался приступ кашля. Прижимая к себе больного ребенка, Вениамин ощутил знакомое бессилие. А что, если он с этим не справится?

Ханна вернулась с корытцем и раздела ребенка. Руки у нее дрожали, Вениамину пришлось помогать ей. Затем он сам осторожно погрузил дрожащее тельце в воду. Потом завернул ребенка в простыню, которую ему протянула Ханна.

Они не разговаривали. Но когда они уже сидели возле кроватки, Ханна сказала:

— Ты зря взял его на колени тогда, у Дины.

Он сразу понял, что она имеет в виду, но сказал как ни в чем не бывало:

— Ханна, это было полгода назад. Мальчик не мог заболеть оттого, что сидел у меня на коленях.